Морально безнравственные

Глава 14

Энцо

«Позволь мне сделать так, чтобы тебе было хорошо, Энцо».

Эти слова продолжают звучать в моей голове, и как бы я ни старался, я не могу заставить их остановиться.

Почему она должна была сказать именно эти слова... Почему? Это вызвало во мне то, что я хранил в себе годами.

Я сорвался. И слова хлынули из моего рта. Я хотел причинить ей боль, проникнуть глубоко внутрь и заставить ее ненавидеть меня —навсегда.

Но ее лицо... такое опустошенное, вероятно, ранило меня больше, чем ее.

Дойдя до своей комнаты, я закрыл за собой дверь и уединился с бутылкой виски, которую держал в ящике стола.

Моя единственная надежда — сбежать, но по мере того, как я пью все больше и больше, воспоминания становятся яснее, чем когда-либо.



Девять лет

— Разве ты не прекрасен в своем маленьком костюмчике?

Дама передо мной воркует, ее глаза жадно бродят по моему лицу и телу. Я наклоняю голову в сторону, но ничего не говорю. Когда я не реагирую на ее очевидную попытку добиться от меня покорного ответа, она бьет меня по лицу.

— Гнилое дитя, думаешь, что ты намного лучше всех, не так ли? — ее губы вытягиваются в тонкую линию.

Я не сопротивляюсь. Я научился никогда не сопротивляться. Это не первый раз, когда она пытается добиться от меня реакции с помощью насилия.

— Убирайся с глаз моих! На сегодня с меня хватит. — Она отстраняет меня взмахом руки, и я не задерживаюсь.

Миссис Вудс — не добрая женщина, как бы ей ни хотелось, чтобы люди считали иначе. Все в школе любят ее, потому что видят только ее очаровательную сторону. Но когда кто-то перечит ей, она перестает быть доброй.

Все началось с того, что я был равнодушен к ее комплиментам. Когда она увидела, что я и глазом не моргнул, не поблагодарил и не ответил на комплимент, она принялась меня оскорблять. Для нее стало обычным делом комментировать мою внешность, дожидаясь, пока я буду улыбаться, прежде чем закончить все это унижением, как она сделала сейчас.

Я вздыхаю, когда иду в конец ряда.

Не то чтобы я делал это специально, но я научился различать, когда люди искренне добры ко мне, а когда пытаются что-то получить. А миссис Вудс не хотела бы ничего больше, чем быть в выигрыше у моих родителей.

Все мои одноклассники выстроились в шеренгу, готовясь выйти на сцену, где готовится к началу наш спектакль, посвященный окончанию года.

Поскольку я уже однажды нагрубил ей, мне предложили роль с наименьшим количеством реплик. Но я не жалуюсь, так как лучше бы я вообще не играла в этой пьесе. Я ненавижу, когда на меня падает свет прожекторов, и все начинают делать комплименты моему лицу.

Как будто они не видят ничего, кроме моего лица.

Я лучший ученик в классе, но до меня доходят слухи, что родители заплатили, и поэтому учителя благоволят мне. Это никак не связано с моими собственными достижениями.

Спектакль идет хорошо, как мы и репетировали. Но именно в конце, когда мы кланяемся зрителям, я слышу знакомые слова.

— Ух ты, какой красивый ребенок. Он будет таким красивым мужчиной, когда вырастет.

— Вы видели его глаза? Я никогда раньше не видела такого оттенка.

— Он точно выиграл в генетическую лотерею.

Подобных комментариев становится все больше и больше, и тут появляется моя мама, сидящая в первом ряду с довольной улыбкой на лице.

Она только что показала своего драгоценного сына.

Рядом с ней стоит моя младшая сестра Каталина, одетая в розовое платье, которое делает ее похожей на куклу — следующий проект матери.

Мы снова пробираемся за кулисы, и мама с сестрой ждут меня.

— Энцо! — радостно приветствует меня Лин, отпустив руку матери, чтобы подбежать ко мне.

Я беру ее на руки и качаю, нежно целуя в лоб.

— Я все еще не могу поверить, что она не дала тебе главную роль. Мне придется с ней поговорить, — ворчит мама под нос, а я глубоко вздыхаю, не желая ввязываться в очередной конфликт.

— Все в порядке. Я не хотел играть главную роль, — говорю ей, надеясь, что хоть раз она послушает меня и бросит эту затею.

— Если бы только твой отец не был так против этого, — произносит она, глядя мне в лицо, — ты был бы лицом любой модельной фирмы. А вместе с сестрой, — она качает головой, разочарование ясно читается на ее лице, — ты бы взял страну штурмом.

Я не в первый раз слышу от матери такие слова. С тех пор как я стал достаточно взрослым, чтобы понимать разговоры между взрослыми, я понял, что у моей матери были большие надежды на своих прекрасных детей. Она хотела взять нас в Голливуд, чтобы все смотрели на нас, как на какой-то предмет, а не на людей. Но, конечно, ее мечты были быстро разрушены моим отцом, который не хотел ничего подобного.

Но это не помешало матери повсюду брать нас с собой в качестве своих маленьких кукол.

Мы возвращаемся домой, и я спешу в свою комнату, события этого дня уже навалились на меня.

Идя в ванную, смотрю на себя в зеркало, задаваясь вопросом, что именно заставляет всех зацикливаться на моем лице.

Подняв руку, я обвожу контуры своего лица, ища какие-либо недостатки, но не нахожу их.

А что, если бы у меня был один?

Что, если бы я не был таким идеальным. Может, люди перестали бы на меня пялиться? Может, это решило бы все мои проблемы.

Я даже не думаю, когда сжимаю руку в крепкий кулак, направляя ее прямо на зеркало. Оно не разбивается, не сразу. Но когда я продолжаю бить по нему, мелкие осколки попадают на пол.

Морщась от боли в руке, я направляю всю свою энергию на осколок стекла. Взяв его в руку, подношу его к щеке.

Один порез.

И я перестану быть таким идеальным.

Я уже собираюсь вонзить острый конец в кожу, когда в комнату врывается мама и выхватывает осколок у меня из рук.

— Что ты делаешь? — кричит она на меня, ее глаза расширены от ужаса. Я не реагирую, когда она начинает бить меня - всегда по телу, никогда по лицу. Я просто позволяю ей делать это, пока ей это не надоест.

— Не смей больше так делать! — повторяет она снова и снова, и хотя я киваю на ее слова, знаю, что сделаю это снова, как только смогу.

Я не знаю, может, выражение моего лица недостаточно убедительно, но она добавляет нечто такое, что заставляет меня задуматься.

— Каждый порез, который ты сделаешь на своем лице, я сделаю то же самое с твоей сестрой. Ты хочешь, чтобы она была уродливой и в шрамах? Хочешь, чтобы она плакала от боли? Из-за тебя?

Смотрю в глаза матери, надеясь, что это все шутка.

Это не так.

— Я больше не буду этого делать, — говорю тоненьким голосом, уверенный, что она выполнит свои угрозы.

— Хорошо. А теперь иди, пусть Мария тебя вымоет. — Она передает меня няне и выходит из комнаты.

Моя мать возвращается позже, как я и предполагал. Такое поведение не остается безнаказанным.

— Ты знаешь, что я не могу просто оставить тебя в покое, — объясняет она, стоически глядя на меня.

Я киваю.

— Я не хочу этого делать, но я должна, — продолжает она, как будто ей так тяжело наказывать меня. Она поджимает губы, оглядывая меня с ног до головы.

— Твоим наказанием будет не двигаться и молчать. — Я хмурюсь от странного наказания, но ничего не говорю. Для меня это звучит довольно просто.

Она ведет меня в свою комнату и к своему сквозному шкафу. Открыв дверь, она заталкивает меня внутрь и говорит.

— Руки на колени, глаза вперед, и не смей двигаться и не издавай ни звука, — я подчиняюсь, складываю ноги под себя и кладу ладони на колени.

Мама одаривает меня одобрительной ухмылкой, прежде чем задвинуть за собой дверь. Она не закрывает ее до конца, и остается небольшое пространство, которое позволяет прекрасно видеть происходящее внутри комнаты.

Интересно, как долго я должен здесь сидеть? Обычно ее наказания носят телесный характер. Это первый раз, когда она заставляет меня делать что-то подобное.

Я слышу, как открывается входная дверь в комнату, и вижу, как входит отец. Он глубоко вздыхает и начинает раздеваться. Моя мать быстро предлагает ему массаж плеч, и когда отец садится на кровать, она начинает разминать его плоть.

Мне кажется, я не должен был этого видеть.

Но сцена быстро меняется, когда мать ползает на коленях перед отцом и кладет в свой рот его пенис.

Мой первый инстинкт — отвернуться, но потом я вспоминаю ее слова.

Смотри вперед.

Опасаясь новых побоев, я продолжаю смотреть.

Вскоре мать стоит на руках и коленях, а отец входит в нее сзади, его дыхание неровное, он ворчит какие-то плохие слова. Глаза матери все это время сфокусированы на мне. Громкие стоны вырываются из ее рта, когда она побуждает отца двигаться быстрее и сильнее. Звук шлепка о плоть матери заставляет меня вздрогнуть, но она продолжает смотреть на меня, держа руку между ног.

— Я кончаю! Сильнее! — кричит она, ее тело дрожит всем телом. Тем не менее, ее взгляд не отрывается от меня.

Это продолжается в течение следующего часа. Что бы отец ни делал с ней, ее глаза не отрываются от меня.

Она следит за тем, чтобы я не отводил взгляд.

Когда все наконец заканчивается, и отец выходит из комнаты, мать подходит ко мне, все еще обнаженная, и открывает дверь.

— Хороший мальчик, — она опускается передо мной на колени, ее груди низко свисают и качаются перед моим лицом. Она наклоняется ко мне и целует мое лицо, ее губы касаются моего рта.

— Теперь ты можешь идти играть, — говорит она, выпроваживая меня из комнаты.

Мне больно вставать, мои ноги почти парализованы от долгого сидения в одном положении. Но я слишком счастлив, что выбрался оттуда, поэтому хромаю.

Уже поздно вечером происходит первый визит. Я лежу в своей кровати и сплю, когда меня пугает шорох простыней, кровать опускается, чтобы вместить еще одного человека. Я закрываю глаза, уверенный, что это сон.

Ведь монстров не существует, верно? Я слишком взрослый, чтобы верить в это.

Сохраняя неподвижность, я чувствую дыхание на своей щеке, когда рука начинает спускаться по моей руке. Я приоткрываю один глаз, и даже в ночных тенях я могу различить профиль моей матери. Она смотрит с восторгом, лаская мою кожу. Ее пальцы ложатся на мою руку, и она нежно притягивает ее к себе.

Она переплетает свои пальцы с моими, ее ладонь ложится поверх моей руки, когда она тянется к своей ноге. Она тащит мою руку вверх по бедру, вдавливая мои пальцы в ее плоть. Я чувствую влагу на кончиках пальцев, а она продолжает использовать мою руку, двигая ею по кругу и делая ее все более влажной.

Ее дыхание перехватывает в горле, когда движения становятся все быстрее.

Я стараюсь не отшатнуться с отвращением, особенно когда она берет всю мою руку и просовывает ее в тугое отверстие. Горячие стенки окружают мою кожу, и она двигает ею внутрь и наружу своего тела.

Я молчу, заставляя себя не обращать внимания на происходящее, надеясь, что это все дурной сон.

Все прекращается только тогда, когда она издает негромкий вздох, и я чувствую, что мои пальцы что-то заглатывает целиком.

— Хороший мальчик, — она приближается к моему лицу, ее рот близко к моему уху. — Скоро, — это все, что она говорит, прежде чем уйти.