Я люблю время (Сказка-ларец)

— Вполне возможно, я и этого варианта не исключаю… Алло? Алё?.. ЗАО Когоар?.. Что за… Если речь идет сугубо о вас, то да. Филарету же Федотовичу, который чаще молчит — напротив, кроме вполне заслуженного им повышения… Алё?..

Трубка тоже отказалась работать, и Арсений Игоревич, видя, что оба его сотрудника не выходят за пределы приличий в своем протесте, ведут себя смирно, хотя и дерзко, сумел унять смущение и легкие уколы совести и даже разгневался на отвратительную работу техники и технических служб…

— А с селектором-то что, мать и перемать???

— То же самое, мон ами флибустьер, Арсений Игоревич — не работает проклятый селектор, не выдержал накала фондовых страстей. Да, да, да… Сочувствую… Мы с Филом очень сожалеем. Попробуйте еще раз на кнопку нажать, может быть, там просто контакт отсырел? А главный секретарь Илона Дмитриевна занята, у нее бронхи…

— Какую ещ… — опешил Арсений Игоревич, но кнопку коленом все-таки нажал…

— То есть, говоря по-русски, двести тысяч долларов вы нам платить не намерены?

— Какие двести тысяч долларов, Филарет Федотович??? Я вам в любой ваш диктофон скажу, господа хорошие, в сотый раз, ясно и раздельно: никаких двухсот тысяч ни долларов, ни евро, ни швейцарских франков я вам не обещал. Понятно?

— Понятно. Что-то мне расхотелось идти на повышение в вашей фирме. Я, пожалуй, уволюсь, последую примеру Велимира.

— Да ради Бога!

— А что Светлана Сергеевна? Ей что предстоит получить за проделанную работу? Она ведь наравне с нами действовала и работала хорошо. Вы ей что-то такое отдельно обещали, или я ошибаюсь?

— А вот это уже совсем не ваше дело, любезный. Еще вопросы? Так что, собираетесь получать деньги? Писать расписки, заявления об уходе? Решайте побыстрее и постарайтесь больше не испытывать моего долготерпения. У меня нет ни малейшего желания трясти тут с вами языками весь оставшийся день.

— Трясите жопой.

— Велимир Леонидович? Начнем с вас… Что-о? Что ты сказал?

— А хоть что, хоть качучу, хоть верхний брейк. Фил, а куда мы деньги складывать будем… Я не подумал даже, надеялся, что здесь дадут, с тарой вместе…

— Вот же кейс. — Филарет поднял левую руку — точно: темно-вишневый кейс, старинных очертаний, какие в восьмидесятых носили… — Покосился надменно в сторону Арсения Игоревича:

— Именно про таких говорят: 'не срет, а рожает'.

Начальник не сумел вмешаться в обмен репликами между двумя компаньонами, его подчиненными, он поперхнулся, удивленный невесть откуда, прямо из воздуха, возникшим кейсом, а еще больше — наглым спокойствием сотрудников, и сидел, пытаясь откашляться, прочистить горло. Арсений Игоревич не был плохим человеком и негодяем, более того, последние два дня он напереживался вдоволь, не представляя про себя, как ему решить и лично поднести горькую пилюлю этим двоим молодчикам, если они справятся успешно… И все же он решился и вновь почувствовал себя крутым и жестким… И циничным… И во имя Дела — грешным. Грех всегда притягателен. Но даже семи смертным грехам не сбить человека с пути во время срочного поиска туалета.

Вдруг нужда, острейшая, физиологическая, большая — заставила позабыть его обо всем на свете, он, по-прежнему покашливая, вскочил, полез напролом вокруг стола, сшибая животом и руками многочисленную канцелярскую мелочь, как-то карандаши, фломастеры в стаканчике, печать, стационарный телефон за шнур зацепил и сбросил под ноги. Но даже и стремительный аврал в желудке не вполне погасил в бывшем флотском офицере, а ныне новоакуле российского капитализма, боевую и бизнес-выучку: на ходу уже он подхватил связку с ключами и опрометью ринулся прочь из кабинета.

— Добежит?

— Нет. Я очень мстительный чувак: тебе он повышение сулил, а меня обнес хорошими обещаниями, только уволить грозился. А есть там деньги-то?

— Сейчас посмотрим, должны вроде бы… — Филарет подошел к огромному сейфу, почти с него ростом, сунул руку прямо сквозь толстенную стальную дверь… — Есть. Там даже больше.

— Ты предлагаешь…

— Нет, не предлагаю, я не стяжатель. Возьмем оговоренное и только. — Филарет вынул руку из недр сейфа, потянул за ручку: сейф немедленно и подло сдался, позабыв о профессиональной гордости, обо всех обязательствах производителями перед клиентом, распахнулся и замер почтительно.

— Дай глянуть?.. Да, удачно подоспели, понимаешь! В понедельник бы в нем уже эхо ночевало. Ого, тут и баксы, и еврики! Что брать будем?

— Да какая разница? Евры дороже, баксы привычнее. Давай баксами возьмем?

— Нет, нет, нет! Чур, побольше евриков! Это я не из жадности, а из европейского патриотизма! И вообще мне не нравится их роль международного жандарма. Мир должен быть многополюсным.

— Ну тогда на, сам наполняй.

В кабинет сунулась было выздоровевшая от приступов кашля Илонка, но хитрое лицо ее моментально поскучнело и погасло: она тихо прикрыла дверь, села на место и замерла, не обращая внимания на телефонные трели.

— Сто тех и сто этих. Порядок?

— А Светке? Забыл, что ли?

— Каюсь, босс, больше не повторится! Ей — десять тех и десять этих… И корешок с рублевыми тысячами в компенсацию за потраву угодий.

— Каких угодий? А, ремонт?! Положи ей больше.

— С чего бы это ей больше??? Основную работу выполнили мы, недоедали, недосыпали, а ты хочешь что, чтобы уравниловка процветала в нашем коллективе? Я ей и так уже положил десять тысяч евро, десять тысяч долларов и сто… пятьдесят тысяч рублей, вот еще добавил 'пятихаток'…

— Ох ты и жмот, — Филарет даже поморщился от негодования, он подошел, протянул руку в сейф, подцепил наугад еще одну пачку — оказалась с двухсотъевровыми бумажками, и бросил ее в кейс, к остальным деньгам. Поколебался, вытащил еще одну — пятисотенные евро… — Вот теперь нормально. Закрывай и пошли.

— Чур, я кейс закрываю, а ты сейф! Чтобы по справедливости!

— Гм… Ты хочешь, чтобы я тебя опять идиотом назвал? Хорошо: ты идиот, хотя я не понимаю — зачем? — Филарет толкнул дверцу сейфа и она, тяжелая как танк, послушно двинулась вперед, бесшумно стала на место и с легким щелчком замерла.

Затем оба, Филарет впереди, Велимир следом — задержался, чтобы поднять телефон с полу и водрузить обратно на стол, — вышли из кабинета.

— Илона, слышишь меня?

— Да, я слышу.

— Через минуту ты вернешься к своим основным обязанностям. Кстати говоря, тебе надо будет сразу же поспешить в зал, там, благодаря стараниям одного злопамятного брокера, возникли организационные и медицинские проблемы.

В зале наблюдалась умеренная кутерьма, но без попыток вовлечь в нее Велимира и Филарета, их попросту никто не видел, не воспринимал как присутствующих.

— Что поделаешь, даже товарищу Сталину не удалось отменить 5-е марта. Сколько народу! Врачи я понимаю, с ними комплексный договор, но откуда менты подсуетились взяться? Или это мы забыли обо всем, и о времени, в том числе, при виде денег? Да нет, буквально пять минут прошло, даже меньше…

— Вот зачем ты настучал на меня Илонке, я всего лишь понос наслал, а поскользнулся на нем и поимел все последующее — он только и исключительно по твоей вине.

— Какая разница? Так он хоть жив будет, а уж ты бы его наверняка…

— Откуда тебе знать, босс? Прошу прощения, бывший босс. В паралике и немым до конца дней тоже, знаешь ли, не сладко…

— Значит, тогда ему обманывать нас не стоило. Кстати, впервые слышу насчет немоты, я не насылал. — Филарет покосился на компаньона и жестом попросил того идти впереди. Велимир спорить не стал и немедленно перестроился, продолжая говорить на ходу и вполоборота:

— Да? Ну, может быть, и я по рассеянности… Поскольку такого оперного баса, как у тебя, потенциально драгоценного для общества и искусства, у нашего Игоряныча не наблюдалось, я решил, что ему обидно будет обладать речью при остальной неподвижности в целом. Кроме того, речь, по крайней мере, морзянкой, по типу господина Нуартье, к нему вернется постепенно, однако рассказать о своем последнем в жизни совещании он никак не сумеет. Вот-вот ему будет, вот уже понял, как объяснить про нас с тобой, ан в последний момент — ни фига. Эти сизифовы попытки помогут ему отвлечься от грустных мыслей, да что отвлечься — он этому остаток жизни посвятит, в перерывах между раскаянием! Ах, если бы чести предоставляли хотя бы одну вторую попытку! — Велимир от наплыва эмоций даже взмахнул руками, левой повыше, а правой, с тяжелым кейсом в ней, пониже. — Однако, Филарет Федотович, мы уже на свежем воздухе, богатые, свободные, как два муссона, и безработные. Что дальше?

— Муссоны — сезонные ветра, они не безработные и отнюдь не свободные… Что дальше, что дальше… Надо для начала поехать в укромное место, разделить деньги…

— Хорошо сказано, но не нравится мне, что ты так напряжен… Пазуха твоя наполнена камнями.

— Да и ты тоже. — Филарет не отводил взгляда и вообще весь был как натянутая струна — одно неосторожное движение со стороны Велимира…

— И я тоже, согласен. У меня к тебе насобирались некие вопросы по разным темам, но…

— Выкладывай, раз насобирались.

— Я же сказал: но… Проблем я накопил еще больше, и к основным из них ты не относишься. Короче, гони штучку-дрючку.

— Цепочку, что ли?

— Ее. Тебе она чудится цепочкой, мне иначе… Давай ее сюда. — Филарет, по-прежнему не отводя взгляда, сунул руку во внутренний карман пиджака, достал серебряный портсигар, открыл…

— Бери. — Велимир глянул и ухмыльнулся

— Это ты его что, экранировал так, серебром?

— Нет, просто взял, что под руку подвернулось, не хочу прикасаться. Вредная вещица оказалась, такого я еще не видел. Как она Светку не смяла?..

— Простая человеческая душа, ей не опасно. Ты, кстати, не рассказал о своих впечатлениях?

— Ты тоже.

— Верно, и я тоже, но это не значит, что их не было. Но нет охоты рассказывать. Беру. И прячу… Ой, пальцы мои, ногти… О-ё-ё-ё-ё… Спасибо. Держи портфель. До новых встреч в эфире. — Велимир протянул портфель так ловко, что когда Филарет перехватил его, их пальцы даже кончиками не соприкоснулись. Он беззаботно повернулся спиной к Филарету и пошел… Ему еще нужно было побродить, попрощаться с Городом, отвлечься от предстоящего…

— Погоди.

— Что еще?

— А деньги? Делиться-то будем? Или ты уже извлек свои?

— Чиво, какие деньги?.. Да ну… Мою долю разделите со Светой, поровну, или по честному, как хотите. И не сверли мне затылок взглядом, ни тайным, ни явным, я тебе не цыган безмозглый и не елочка — под корешок не срубишь.

— Пока.

— Та же фигня.

Невский проспект — людное местечко. Гуляющих на нем, то есть граждан и гостей города, просто фланирующих, в поисках случайных впечатлений, совсем немного: даже простодушнейшие из иностранцев, штатники, уроженцы США, и те в считанные минуты невольно обретают на тротуарах Невского темп и деловитость аборигенов, и если бы не глуповатые улыбки на зубастых лицах — сливались бы с толпяным фоном не хуже любого коренного петербуржца. Филарет, одиноким утесом стоящий в волнах людских, тяжело вздохнул — дела впереди, и не все приятные. Хотя, не так уж много их осталось в Питере, выдержать не трудно, а вот от настоящих, крутых проблем — куда укроешься? Он подошел к проезжей части, не глядя, не заботясь о конспирации и приличиях, тормознул автомобиль, так же не глядя назвал маршрут — водителем оказалась женщина, по виду бизнес-вумен… Выбор мог быть и поудачнее: женщина, естественно, не возражала и не перечила, но она совсем не знала маршрута, и Филарету, вместо того, чтобы погрузиться в свои невеселые думы, пришлось прямо указывать ей дорогу, а попутно решать проблемы с гаишниками и встречными машинами. Поехал он к Свете, которая осталась дома, волноваться и ждать.