Перстень с бриллиантом

— Слушаю, Светуля!

— А у меня для тебя сюрприз...

— Какой?

— Два билета в театр. На «Полет над гнездом кукушки». Еле достала — и то по знакомству.

Владимир вздохнул. Ох, как не хотелось ему огорчать любимую девушку. Ведь не виделся с ней уже целую неделю.

— Понимаешь ли, Светулечка, — начал он.

— Понимаю, понимаю, — вмиг потускнел голос на том конце провода, — опять что-нибудь срочное...

Владимир хотел сказать ей что-то хорошее, но в трубке послышались гудки. Он несколько раз дунул в мембрану, чертыхнулся и резким движением опустил трубку на рычаг. Но не мог же он, в самом деле, даже ради Светки отложить дела. День только начинался, и предстояло вместе с матерью съездить в морг.

Увы, фотография не обманула профессиональную зрительную память следователя Ахунова. Когда Галина Ильинична со страхом перешагнула порог тусклого помещения, она сразу схватилась за сердце. На белом столе под простыней лежал ее сын — Сережа Игнатенко.

...В полдень Тимофеев побывал и на месте трагедии. Недостроенная девятиэтажка. Рядом два низких домика старой застройки. Видимо, ждут своего часа — скоро на слом. Рядом с домиками — акации. А еще дальше — заселенное многоэтажье. Микрорайон — с интенсивной жизнью, со своими большими и маленькими радостями и огорчениями.

А здесь пустырь. Под ногами — арматура, битые кирпичи, галька, строительный хлам. И — глубокий канализационный колодец. Ржавая чугунная крышка люка валяется в стороне. Людей поблизости — никого. Изредка промелькнет вдали велосипедист, промчится машина или проковыляет какой-нибудь одинокий путник. На строительных лесах дома — тоже пусто. Законсервировали, что ли? Или потому, что воскресенье?..

Если убийство произошло здесь даже в сумерки — дело безнадежное, вряд ли кто-то видел. Весна, и темнеет рано, к тому же территория совершенно не освещена... И все-таки Владимир решил подойти к домишкам. Может, кто-нибудь там еще живет? А вдруг что-нибудь все-таки видели или слышали?..

В первом доме рамы уже были выставлены и комнаты пустовали — значит, хозяева успели переехать. Во втором на окнах висели аккуратные занавески. В открытую форточку просачивалась тихая музыка — играло радио. Тимофеев подошел к двери, нажал на кнопку звонка. Где-то в глубине двора дзенькнуло. И сразу же загремела цепь, яростно загавкала собака.

Через минуту-другую послышались шаги. И глухой, ворчливый голос произнес: «Кого еще там принесло?»

— Откройте, пожалуйста! — крикнул Тимофеев.

Хозяин на всякий случай спустил с цепи пса и осторожно приоткрыл дверь. В щели мелькнуло немолодое бугристое лицо.

Тимофеев показал удостоверение, представился.

— А-а, — подобрел мужик. Тут же привязал обратно большого лохматого кобеля, открыл калитку и впустил Тимофеева во двор. — Идите, не бойтесь! Нельзя ныне доверяться первому встречному. Совсем оборзели люди.

Расположились на веранде на старых табуретках. Хозяин даже чаю предложил выпить — с вареньем. «Сам сготовил».

Но Владимир поблагодарил и сослался на нехватку времени. Сразу поинтересовался: не видел ли мужчина шестнадцатого апреля на пустыре чего-нибудь подозрительного?

Тот долго морщил лоб, говорил, что до обеда спал после смены, — работает ведь дежурным истопником в котельной. Потом подвел решительную черту.

— Нет, — сказал, как отрубил.

— И ничего не слышали?

— После обеда сходил в магазин за хлебом. Вернулся — на пустыре ни души. А к вечеру потемнело небо, потом пошел дождь.

— А раньше кого-нибудь встречали на пустыре?

Хозяин опять наморщил лоб.

— Раньше, раньше... — он неожиданно улыбнулся. — Раньше встречал. Хмыри какие-то... Резались в карты.

— А где именно? Вспомнить не можете?

— Дак на пустыре.

— Не возле люка?

— А кто его знает! Можа, и у люка...

— Старые или молодые?

— А кто их разглядит, в сумерках-то?

— Сколько их было?

— Можа, двое, а можа, трое... Не упомню сейчас. Дак если б знать, что спросят, запомнил бы в аккурат...

На том разговор их и кончился.

Нет ничего печальнее на свете присутствия на похоронах. В последний путь проводить Сережу Игнатенко пришли соседи, родственники, друзья, весь класс, в котором он учился, учителя. Много было цветов, венков. И много было всхлипов, слез...

Тимофеев, незаметно переходя от одной группы людей к другой, то и дело слышал: «Изверги! За что убили мальчика?.. Ах, люди, люди...»

Какая-то бойкая старушенция вполголоса делилась свежими «новостями»:

— Говорят, в городе объявилась банда. Режут, насилуют... Вот и Сереженьку нашего, видно, в карты проиграли...

«Пошло-поехало, — подумал про себя Владимир. — Теперь трагедия будет обрастать новыми подробностями, как снежный ком. До лавиноопасности. Пока не докопаемся до сути. До истинных убийц...»

Печально звучала траурная музыка. Владимир шел в полушаге от классного руководителя Сережи, Полины Васильевны — моложавой женщины. Она поминутно вздыхала:

— Надо же, надо... такому произойти. Я ведь Сереженьку знаю с первого класса. Можно сказать, на глазах вырос. Застенчивый такой... В младших классах авиамоделизмом занимался, делал планеры, самолеты. А подрос — увлекался рисованием. Ходил в изостудию при Дворце текстильщиков. Рисовал космос, межпланетные корабли, пришельцев. В блестящих костюмах, с антеннами на головах. Мы однажды в классе организовали выставку его работ. Вся школа посмотрела...

— А как... как у него с друзьями? — спросил Владимир.

— Сережа хоть и был... Как это страшно — «был»... застенчивым, но отличался общительностью. Как сейчас сказали бы — коммуникабельный. У него было много друзей...

Полина Васильевна опять всхлипнула и достала из сумки платочек.

— А кто в классе были самыми близкими друзьями Сережи?..

— Рома Князев, Дамир Зауров... — учительница посмотрела по сторонам и кивнула: — Вон они.

Два довольно высоких подростка — один чернявый, другой светловолосый — шли впереди процессии, поддерживая ладонями гроб. Лица их были печальны.

— А какие у них с Сережей складывались в последнее время отношения?

— Какие у друзей могут быть отношения? — вымучила на лице улыбку Полина Васильевна. — Самые добрые. В кино — вместе. На дискотеку вместе. Со школы — тоже вместе... А как там дома, на улице — уже не знаю. Надо спросить у родителей.

Последнее, что врезалось в память Владимира, — сырой холмик земли. И мужчина средних лет, в помятом пиджаке, опухший и небритый, упавший на комья глины. Его с трудом оттащили в сторону какие-то незнакомые люди.

— Отец Сережи, — пояснила Полина Васильевна. — Они давно уже не живут с матерью. Разошлись.

Марат Давлятович встретил Тимофеева словами, ставшими уже как бы присказкой и от Ахунова не отделимыми:

— Ну-с, так чего мы на сегодня имеем?

Тимофеев подробно рассказал о своем пребывании на месте происшествия, о визите к истопнику, дом которого находился около злополучного пустыря, а также о похоронах.

— М-да, — постучал в раздумье пальцами по столу Ахунов. — Вот если бы этот истопник описал в двух-трех штрихах, какие из себя типы, что появлялись на пустыре... Но ничего... — и Ахунов энергичным движением пододвинул тощую серую папку Тимофееву. — На-ка почитай!

Владимир открыл папку. Справка судмедэкспертизы, вложенная в нее, сухо гласила: «Вскрытие трупа гражданина С. П. Игнатенко, 1975 г. рождения, показало, что смерть наступила в результате глубокой травмы черепно-мозговой коробки, нанесенной металлическим предметом, предположительно стержнем бетонной арматуры, и удушения телефонным проводом между 17 и 18 часами 16 апреля 1991 г.»

Тимофеев вздохнул: так, налицо садистское убийство. Он передвинул бумажку и увидел под ней крохотный газетный обрывок. На самом краешке его химическим карандашом были нацарапаны слова-каракули: «Серега! Ежели еще раз не откроешь дверь, знай — убью». И подпись — «Отец». Наблюдая искоса за лейтенантом, Ахунов произнес:

— А это нашли в кармане убитого.

Тимофеев задумчиво посмотрел на Ахунова, теребя подбородок.

— Не торопись, — сказал тот. — Чутье подсказывает, что здесь не так все просто... Хотя кто его знает. И все-таки поезжай сначала к матери Сережи, расспроси ее обо всем. Выясни, в какой обстановке жил мальчик. А только потом — к его отцу. И смотри, скоропалительных решений не принимай. Держи меня в курсе. Везения!

Тяжелый разговор предстоял Тимофееву с Галиной Ильиничной, только что похоронившей сына. Но и откладывать его на потом нельзя — время торопит. Упустишь его — и затаившиеся до поры до времени преступники, возможно, облюбуют для себя уже новую жертву...

Комната Сережи была маленькой, уютной — письменный стол, в вазочке для цветов карандаши, кисти, на столе — стопка книг: фантастика, детективы, комиксы. Над столом на стене — вырезанные из журналов цветные фотографии боксера Мухаммеда Али, Майкла Джексона, Арнольда Шварценегера... Дальше — сплошные картины. На книжных полках, на стене, в рамках и без них, выполненные маслом и акварелью, темперой и карандашами. Картины Сережи. Их пространство было заполнено фантастическими планетами и городами, ракетами и людьми, звездными сплетениями и космическими пришельцами. «Талантливый парнишка» — отметил про себя Тимофеев, и его сердце еще раз болезненно сжалось.

Заметив, с каким вниманием следователь рассматривает рисунки ее сына, Галина Ильинична вздохнула:

— Сереженька мечтал стать художником-космонавтом, как Леонов. Побывать на других планетах и рисовать с натуры. Не сбылось... — Она опустилась на диван.

Тимофеев присел на стул напротив, спросил:

— Кто у него были друзья?

— Кто?.. — повторила Галина Ильинична. — В последнее время Сережа дружил с одноклассниками Ромой Князевым и Дамиром Зауровым. В кино, на стадион вместе ходили. Очень любили футбол...

— А не помните, были между ними какие-нибудь разногласия?

— Что вы! Мальчики из таких порядочных семей. У Ромы отец — директор консервного завода, а у Дамира — родители в торговле... — и тут Галина Ильинична словно споткнулась, осеклась. — Уж не их ли вы подозреваете?! Боже упаси...

— Что вы, что вы, — успокоил ее Тимофеев. — Просто для полной ясности я должен знать об окружении Сережи.

— Нет, мальчики прекрасные, хорошо воспитанные.

— А... недруги могли быть у Сережи?

— Какие могут быть недруги в шестнадцать лет! — удивилась мать.

— Ну, может быть, кого-нибудь задел, ударил, долг не вернул...

— Исключено. Сережа рос тихим, домашним мальчиком. И если бы подобное что случилось — он непременно со мной поделился бы.

— А все же вспомните получше...

— Нет, нет...

— Кто-нибудь заходил к вам шестнадцатого, или, может быть, звонил?

— Тоже нет.

— А семнадцатого?

— Вроде, никто не звонил...

— Да или нет?

— Кажется, звонил Рома. Ну, да, точно — Рома. Справлялся, не приходил ли Сережа. Ведь я накануне поздно вечером звонила и ему, и Дамиру. Не видели ли они сына? И вот Рома наутро побеспокоился тоже. Спасибо.