Тень

XII

Расположившись на ночлег в чулане, Парамон Зотов был разбужен сильным стуком в дверь. Пока он возился в темноте, удары в дверь участились и слились в сплошной грохот.

— Открываю, открываю, — закричал Парамон. — Кто это?

— Это я, Иван...

Узнав голос Комарова, Зотов вздохнул с облегчением и отодвинул засов.

— A-а, это ты... А я подумал...

— Не то ты подумал, Парамон, — заговорил хрипло Комаров, входя в дом и повертывая выключатель. Тусклая лампочка засветилась под потолком. — Есть вести о Полине.

— Какие вести, что знаешь, говори!

Полуголый Зотов, лицо которого нервно подергивалось, вплотную подошел к Ивану.

— Ну что трясешься, чего испугался? Вести о Полине появились, понял, йок-хорей! Понимаешь теперь?

— Нет... Нет-нет... Я ничего не понимаю... Какие вести, что известно, да говори же ты!

— Все, все скажу... Но выпить надо. Давай, доставай бутылку, йок-хорей!..

— Какую еще бутылку? Выпили все.

— Не все. Видел, осталось у тебя. Давай-давай, о Полине узнаешь!

— О Полине... Сейчас, сейчас, — Зотов потоптался на месте, с трудом соображая, что ему нужно делать, затем, как был, почти раздетый, вышел из дома и возвратился с бутылкой в руках. — Вот... Вино вот... Говори, что знаешь!

— Стакан еще нужен, Парамон Степанович, стакан. Давай побыстрее.

Парамон, подчиняясь команде, механически выставил из буфета все стаканы и поставил их на стол. Комаров выдернул зубами пробку из бутылки, до краев налил в два стакана, остальные сдвинул в сторону.

— Эти лишние.

— Ну, что с Полиной? — Зотов суетливо, не попадая в рукава, пытался надеть рубашку. — Может, в пристройку пойдем. Там и погреб, еда, питье под руками. А то видишь, печь еще не доделана, глина кругом. Как тут сидеть?

— Не суетись ты! — грубо осадил его Иван. — И здесь сойдет. А если боишься, то давай лучше свет погасим, — встав из-за стола, он нашарил выключатель. В доме стало темно. — Вот так-то лучше. И милиция не приметит.

— А почему нужно милиции бояться? Что с Полиной?!

Комаров взял в руку стакан, другой стакан сунул Парамону.

— Ну-ка выпей все сразу, одним духом. Потом уж о Полине поговорим.

— Почему потом? Почему сначала пить, а потом говорить? — недоуменно восклицал Зотов.

— Пей, пей, тебе говорят!

Выпили вместе по полному стакану. Комаров передохнул, со стуком поставил стакан на стол и вытер губы ладонью.

— За Полину... — проговорил Зотов, сжимая пустой стакан в кулаке. — Если нашлась, за ее здоровье...

— Выходит, за упокой, — почти прошептал Комаров.

— Как за упокой? — Парамон выронил стакан. — Разве нет ее в живых? Ты же говорил, есть вести о ней.

— Есть вести, да! И повторяю: есть! — повысил голос Комаров. — Но ты должен был сам догадаться, что найден платок, в котором ушла Полина из дома. Белый платок, с бахромой.

— Что за платок такой? Почему я должен был догадаться, что платок найден?

— Как это почему? Да потому, что платок этот после исчезновения Полины был у тебя на квартире в Чебернюке. В чулане лежал за бутылью с квасом. Я его там увидел, когда за квасом полез. В саду мы с тобой работали. Пить захотелось, ты и послал меня в чулан. А уже тогда было известно, что ушла Полина в этом платке. Ты же сам Егорову об этом говорил и протокол подписывал. И вдруг платок здесь, а Полины нет. Понял я, что может тебе быть, если найдут вдруг этот платок. Конец тебе тогда. Вот я и взял платок, чтобы прикрыть, спасти тебя, Парамон!

— Прикрыть, спасти? — сипло переспросил Зотов. Горло перехватил спазм, но он справился и уже нормально продолжил:

— От чего прикрыть, от чего спасти, ты в своем уме, Иван?

— От милиции прикрыть, от суда спасти. И нечего мне тут дурочку ломать. Все ты понимаешь, и я все понимаю. Да не бойся, не выдам. Плохо только, что платок этот Варвара в кармане моего плаща нашла и надела сдуру. Теперь иди объясняй, откуда он. Вот и пришел я посоветоваться, что говорить будем про платок этот.

Комаров прямо из горлышка допил оставшееся в бутылке и с кривой ухмылкой взглянул на ошеломленного Зотова.

— А чтобы не сомневался ты, что я знаю твою тайну, еще скажу: труп Полины в саду под яблоней, которую мы тогда с тобой пересаживали.

— Ты что несешь, сумасшедший? Совсем ополоумел от водки? Да как подумать мог про меня такое? — Зотов в ярости схватил Комарова за грудки.

— А ну, убери руки, — Комаров вырвался и оттолкнул Зотова. — Тебе, значит, можно прикончить человека, топором на куски изрубить, а мне даже сказать об этом нельзя! Ну и дела!

— Хватит, Иван, поговорили! — Зотов включил свет. — Иди домой и проспись. Очень тебе рекомендую. И смотри, можно ох как погореть за все, что намолол ты тут своим поганым языком. В это вникни!

— А я и вникаю... и язык мой не поганей твоего, особенно когда врешь и про Полину и про телят, за которых безвинная Алька Березкина страдает. И не смотри на меня так! Лучше пойдем посмотрим, что в навозе под полом старой конюшни лежит. Сколько их там гниет в братской могиле, теляток этих? И это я знаю, да, как видишь, молчу тебе на пользу. А ты — язык поганый!

Раздавленный этими словами, Парамон рухнул на табуретку. Он подавлен, испуган, от былой воинственности не осталось и следа. Теперь хозяин положения Комаров. И он чувствует это. Медленно прохаживается по комнате, поглядывая на Зотова. Позиции захвачены. Их теперь нужно закрепить.

— А про Полину, Парамон, не сомневайся. Все я знаю точно. Когда яблоню мы с тобой сажали, заметил я: что-то захоронено. Сначала даже и предположить не смог, что это, внимания особого не обратил, но одну яблоню ты неправильно посадил. Пришлось мне яму снова разрывать, исправлять твою работу. Вот тогда в земле я сначала нашел брезентовую рукавицу, такую же, как и те, что ты мне дал для работы. Я ее подобрал. А потом под лопату еще что-то мягкое попало. Подкопал, смотрю — рукав кофты... На допросе ты говорил: Полина ушла в зеленой кофте. Помнишь? Рукав как раз от нее. Я подумал, старье, может, какое откопал, потянул рукав, а за него волосы зацепились, следом тянутся, рыжие, длинные, человеческие... Испугался я тогда, чуть не упал в эту яму. Рукавицу выбросил, яблоню посадил на старое место. Так ведь было, Парамон? Теперь что скажешь, а? Тогда еще не было известно, что Полина пропала. Я сначала не понял ничего, и только потом, когда ее искать начали, обо всем догадался. Ну, что скажешь, Парамон?

Зотов молчал, покачиваясь на табуретке и обхватив голову руками.

На дворе пропел петух. Ему ответил другой, третий. Светало.

У Зотова перед глазами Полина...

— Так что ж будем про платок говорить, Парамон? Что придумаем?

Зотов, словно очнувшись, поднял голову и невидяще посмотрел на Комарова:

— Уходи, Иван, очень тебя прошу. Уходи.

— Уйду... А потом?

Зотов снова закрыл лицо руками.

— Парамон? Я уйду... Потом-то что?

Зотов так и не поднял головы, ничего не ответил. Комаров почему-то крадучись приблизился к двери и вышел, растаяв в предрассветных сумерках как привидение, час которого истекает с первым криком петуха...