Тень

А может быть, так нужно для дела. Как говорят в различных инстанциях, потребовалось укрепить районную участковую службу. Может быть, и поэтому появился в Чебернюке новый инспектор.

Участок оказался не простым. Егоров принял нераскрытое и запутанное дело. Уже довольно давно исчезла из Чебернюка фельдшер Полина Зотова — молодая женщина, жена заведующего колхозной фермой. Прежний инспектор Дедюхин в поисках этой самой Зотовой случайно напал на след группы угонщиков легковых автомобилей и довел дело до суда. В результате он получил повышение — из участкового в начальники угрозыска района и третью звездочку на погоны. Как раз на его месте служит теперь участковым инспектором Егоров.

«Увидим, увидим, красно солнышко, какой день ты мне подарило сегодня, и что готовишь в дальнейшем, увидим... А сейчас ты доброе, ласковое... Оп-па, оп-па!..»

Егоров приседает, поднимает руки, выгибается.

Увидев прислоненную к столбу лопату, подошел, взял в руки, решил для разминки землю покидать. Посмотрел, где будет лучше, и только начал копать, как послышался скрип открываемых ворот и мужской голос:

— Можно ли к вам? Здравствуйте...

В воротах стоял невысокого роста, широкоплечий, с кудлатой черной бородой мужчина.

— Заходите, заходите... Случилось что-нибудь?

Егоров и сам не понял, почему он задал такой вопрос. Только сейчас размышлял о своей новой работе, думал о делах, которые уже есть и еще будут. Может быть, потому и спросил так профессионально настороженно. Здесь у него пока нет знакомых. Видимо, не без причины так рано пришел человек.

Утренний гость одной рукой погладил бороду и улыбнулся, показав металлические зубы:

— У меня ничего не случилось... Это вы спозаранку с лопатой в руках.

— A-а, лопата — это... просто других снарядов у меня еще нет. Попала вот под руки... — рассмеялся Егоров и поставил лопату на место.

— Извините, может, я ошибся, но говорят, что нашего участкового сюда, в дом Зотова, на квартиру определили...

— Правильно говорят. — Егоров стал быстро надевать брошенный на чурбак спортивный костюм, недовольный, что в таком виде начинает свою первую служебную встречу.

— Так он что, в доме?

— Кто?

— Участковый. Михаил Серапионович Дедюхин.

— Участковый теперь я. Михаила Серапионовича перевели в Лыстэм.

— В районе, значится?

— Да, он теперь в райотделе.

— Понятно. То-то смотрю, значится, лопата не его. И топорище вот это я для него делал. К воротам подошел, гляжу, видать, молодой зятек, с утра пораньше по хозяйству хлопочет.

Поняв, что мужик зашел к нему по ошибке, Павел перестал хмуриться, но что-то в поведении гостя, его внешности насторожило участкового, и он решил продолжить разговор.

— Это я место выбирал для турника.

— Турник? — сразу не понял гость. — A-а, для физкультуры, значит, для спорта.

— В армии занимался серьезно. А турник для утренней зарядки — привык уже. Если я правильно вас понял, Михаил Серапионович вам родней приходится, а мы с вами даже еще не познакомились. Егоров Павел.

— А я Комаров, Иван Комаров.

— Иван Комаров?

— Да, Комаров. А что тут удивительного?

— Нет, просто вспомнил... В армии товарищ мой был с такой фамилией.

— Интересно... Может, родственник мой, хотя фамилия такая часто встречается. Откуда он родом?

— Не помню уже... А сам вы здешний? Как по отчеству величать? — продолжал расспросы Егоров.

«И что он так меня расспрашивает? Ведь первый раз видит, — опасливо подумал Комаров. — А может, йок-хорей[1], прямо волку в пасть попал. Может, знает уже что про меня. Хотя приехал только вчера, что он может знать...»

— Макарович я. Иван Макарович. — Ответил и посмотрел пристально, словно хотел в самую душу заглянуть.

— А я Павел Евдокимович. — Егорову показалось, что этот сверлящий взгляд таит в себе немало вопросов. — Значит, вы тесть Михаила Серапионовича?

— Разве я таким старым кажусь? — коротко усмехнулся гость. А потом в его карих глазах будто облака грозовые собрались. — Свояки мы с ним. Из одного корыта кормленные.

— Как это из одного корыта? — удивился Егоров и словам Комарова, и его взгляду.

— Жены наши — сестры. Значит, мы свояки. Поняли? Потому и — однокорытники. Так в народе говорят. Но Серапионович наш, видать, немного зазнается, даже не упредил, что передвигают его... Ну, ладно. Бог рассудит. Я человек маленький, башка у меня неважно варит. Всякая ерунда туда лезет... Удивился: переехал свояк и даже не попросил помочь. А тут еще новость — участкового из Уракова, то есть вас, сюда переводят. Теперь разобрался, спасибо. А то обидно показалось, вроде не чужие мы с ним. За что, думаю, немилость такая. Значит, свояк мой в гору пошел. Что же он теперь — начальник вместо Лаврова?

— Нет, Лавров, как и был, начальник райотдела, а Дедюхин теперь в уголовном розыске.

— Понял, понял, как не понять, — прищурился Комаров. — Стал, значится, толстым, как у нас говорят о больших начальниках.

— Да, он в уголовном розыске.

— В уголовном? Самый головной теперь, всему этому розыску голова.

— Да, начальником назначили.

— И розыск тот, как я понимаю, в милиции всей тоже головной, важный самый. Так ведь у вас?

— Может, и так...

Егоров понял, что Комаров расположен к долгому разговору, — и не стоять же им так во дворе, он пригласил в избу:

— Разносолов нет, но чаем угощу.

— Для знакомства, хорошего разговора годится и чай, — глаза Ивана просветлели. — Я ведь шел к свояку, думал в чем-нибудь подсобить. Руки у меня работящие, инструмент хороший. — Он похлопал по блестящему лезвию заткнутого за пояс топора. — У Зотова ведь сад большой. И как он запущен... И в огороде, смотрю, полный беспорядок. Да-а... Какое хозяйство забросил... — проговорил Комаров, глядя в сторону сада.

— Что-то вроде растет. Мне Парамон Степанович сад показывал, но бегло.

— Значится, Зотов приходил и показывал? — спросил хрипло Комаров.

— Да, приходил. Ключи от дома оставил, кое-что из вещей.

— Какие ему теперь вещи после такого горя... Куда делась бедная женщина — ума не приложить. Нового-то ничего неизвестно, Павел Евдокимович? Вы заниматься этим будете? — Комаров, суетливо поглядывая по сторонам, подошел к садовой калитке. — Зарядка по утрам — это хорошо, но вот куда бы силы приложить вместо зарядки, Павел Евдокимович. Яблоки у них — очень хороший сорт. Саженцы мои, Полина сама просила, очень уж по вкусу ей пришлись. И родятся хорошо, всегда целыми мешками яблоки собираем. Даже свинью подкармливаем. Излишки. А какие вкусные — во рту тают. Вот эти яблони, скоро плоды будут давать. Конечно, если руки, старанье... Полина сама очень любила заниматься садом. Так как, говорите, ее дело?

Егорову уже начал надоедать назойливый гость. Он обдумывал еще первый вопрос Комарова: правда ли, что уголовный розыск в милиции самый головной, большой? И в самом деле, как просто, оказывается, можно объяснить эти слова — уголовный розыск, уголовное дело, уголовное законодательство, уголовно-процессуальное право. Во время учебы в школе милиции он привык к этим специальным терминам и не задумывался об их значении, понимая их по сути. Но, видимо, нужно уметь объяснить все то, что содержится в этих понятиях, простым и ясным языком, найти подходящее сравнение, как это сделал для себя Комаров. Именно такие слова искал Егоров, чтобы рассказать об уголовном розыске, а его собеседник интересуется уже делом Полины, да и то, наверное, в связи с садом. Ему непременно нужно знать: надолго ли здесь обосновался милиционер и намерен ли он заниматься садом.

«Так, яблони в саду его, сам сажал и беспокоится теперь, как они, не захиреют ли? Кто за садом ухаживать будет? А хозяйка сада, жена Зотова, говорят, пропала, потерялась. Ее искать надо, а как искать, где? Моя это теперь работа. Раньше-то этим, видимо, прокурор занимался и свояк Комарова Дедюхин. Ну вот, кое-что и проясняется. В райотделе ничего толком и сказать не успели. А вообще семейное дело — темный лес: ссорятся, мирятся, разводятся, сходятся снова. Недаром говорят: «Муж и жена — одна сатана». Грубовато, но в общем-то верно. Но почему все-таки Комаров так волнуется? Какие у него дела с Зотовым и его пропавшей женой, кроме сада? Может, яблони собирается обратно пересаживать себе?» — так молча размышлял Егоров, даже не слушая, о чем говорит ему Комаров.

Но его молчание, как видно, не обижало последнего. Он и не ждал ответов на свои вопросы и, казалось, задавал их больше для себя, мыслил вслух, развивал таким образом содержание беседы, выстраивал ее направление.

— Заходите в дом, Иван Макарович, за чаем поговорим, — распахнув дверь в сени, Егоров пропустил гостя вперед.

Комната, в которую вошли мужчины, носила следы самого первого освоения ее новым хозяином. Стоящая у двери кровать застелена зеленым шерстяным одеялом, на котором попросту, без накидки, как это принято в гостиницах, положена подушка.

Стол накрыт газетами. На стуле около стола висит милицейский китель. У окна на скамейке — раскрытый чемодан. В нем беспорядочно сложенная одежда. Егоров ночевал здесь в первый раз. Утром он достал спортивный костюм со дна чемодана, переворошив его содержимое. Но не только это отметил про себя Комаров. Егоров, как видно, вчера или уже «обмывал» квартиру, или угощал провожающих... За перегородкой на столе неубранная посуда, пустые бутылки, остатки еды. Отодвинув все это в сторону, Егоров поставил на освободившееся место электрическую плитку, а на нее зеленый чайник с водой.

— Есть и газовая плитка, но баллона нет. Приходится пока так стряпать, — объяснил Егоров.

— К баллону хозяйка нужна, — рассмеялся Комаров. — Помоложе да порасторопнее...

— Невеста еще на вершине елки сидит, как говорят, отсюда не видно... Вот с учебой разделаюсь, тогда подумаю...

— Учитесь-то по своему делу или вообще? — уточнил Комаров, придвинувшись к столу и кладя на него локти. — В университете или в самой академии?

— Какая еще академия? По своему же делу — в Харьковской школе милиции. Два года осталось.

— Время пройдет быстро, не заметишь как. А без жены, йок-хорей, хорошего мало. Но а если повезет — тогда совсем отлично. Будет рядом верный человек, во всем помощник. Хотя бес их поймет, этих баб... У Зотова вот Полина с образованием, умная была, а жили не дружно, частенько баталии между ними проходили крупные, помалу постоянно велась гражданская война, йок-хорей. Теперь вот она или в бегах, или пропала...

— Значит, воевали, говорите. — Егоров, заинтересованно глядя на Комарова, пересел напротив него и тоже облокотился.

— Да, неважно жили, как кошка с собакой, те иногда еще ладят меж собой. Но я, значится, это говорю к слову, без умысла, в милиции это известно. И Парамон это признавал — его же долго таскали. И Серапионыч разбирался. Если сейчас он стал главным в уголовном, значится, еще придется разбираться — женщину-то не нашли еще, стало быть, и дело не закрыто. Так ведь у вас это называется? Да еще уголовное ли, головное ли там...

— А занятно вы мыслите «уголовный — головной»... — улыбнулся Егоров. — Впрочем, вы близки к истине: в старых юридических книгах говорится, что виноватый в уголовном преступлении сам подлежит смертной казни, то есть должен лишиться головы. И современные законы иногда предусматривают такое наказание.