Ночной звонок

VIII

После оперативного совещания в министерстве Варламов сразу же поехал к Ермаковым. Кто знает, может, родители пропавшей девушки получили какие-нибудь сведения, узнали что-то от близких и знакомых. В розыске любой, на первый взгляд незначительный сигнал должен быть взят в обработку, любая деталь должна быть проанализирована.

По дороге Варламов размышлял: имеется ли какая-нибудь связь между двумя происшествиями — исчезновением Зои и избиением Бушмакина? Пока нет никакой. Ее, связи, может и не быть, но милиция занимается тем и другим делом параллельно, поэтому надо следить за «почерком» преступлений: может, и на Зою поднял руку бандит?

Кстати, среди населения ходят слухи, будто в городе действует неуловимая банда. Доводы: убит мужчина, пропала девушка. И тут же: «Куда смотрит милиция?» Слухи следует рассеять быстрым и эффективным разоблачением и обезвреживанием преступников.

Сегодня решено прочесать все дворы, проверять все машины при выезде из города, обследовать дороги окрест в радиусе нескольких десятков километров. Всем отделениям и постам сейчас разослана фотография Зои, сделанная с отличницы для школьной Доски почета. Может, все это и ускорит следствие.

Но дело сложное. Зое семнадцать лет. Кроме подруг, у нее наверняка есть близкий друг, а возможно, любимый. По словам отца, Зоя вечером редко отлучалась из дома, сразу после школы и спортивных занятий садилась за уроки. Изредка ходила в кино. С кем? Надо обо всем этом разузнать у матери, у подруг.

Варламов подъехал к дому Ермаковых на Лесной улице. За узорной оградой под окнами — аккуратные грядки, земля разрыхлена, ухожена. Мать говорила, что Зоя посадила цветы. Вот и березки вдоль тротуара тоже ее рук дело. От белых стволов тянутся тоненькие ветки, усеянные зелеными пятачками клейких листьев. Значит, Зоя — девушка не из тихонь, деятельная, целеустремленная. Живет не для себя только, не для дома лишь. Быть может, ей вдруг пришла в голову какая-то мысль, и она, не раздумывая, уехала куда-нибудь? Вернется через недельку, и все встанет на место, окажутся пустыми тревога родителей, хлопоты милиции.

Войдя во двор, Варламов остановился, ожидая отклика на стук. На глаза ему попался свежеоструганный столик у забора — нехитрое сооружение из досок на поленьях. Рядом — скамейка. На столе — забытый карандаш и стеклянная банка с увядшим букетиком ранних полевых цветов. Видимо, вот здесь, греясь в лучах весеннего солнца, Зоя читала, готовила уроки. «А почему в прошедшем времени — готовила, читала?» — поймал себя на мысли Варламов. Сердце его полоснула резкая жалость к девушке.

Солнце садилось за далекий зеленый холм, окрашивая высокие облака в пурпур, бросая на землю длинные тени от деревьев и зданий. Трава, пробиваясь у стены дома на солнцепеке, изумрудно сверкала.

Скрипнула дверь сеней, и на крыльцо вышла мать Зои. Узнав майора, она вопросительно заглянула ему в глаза. Варламов безнадежно развел руками, и взгляд женщины сразу потух.

— Здравствуйте, — сказала она надломленным голосом. — Проходите, пожалуйста, в дом. Значит, не нашли?

— Не нашли, Наталья Сергеевна. Пока никаких вестей.

Майор прошел в комнату, присел у стола.

— Я зашел к вам побеседовать.

Ермакова села напротив, и глаза ее сразу же заволокло слезами, по морщинистым щекам побежали светлые капельки. Майор вздохнул и неожиданно сказал:

— Мою дочь тоже звали Зоей.

— Ее, что же, нету? Померла?

— Убили.

Наталья Сергеевна вскрикнула, прижала руки к губам.

— В войну еще. Девочке исполнилось два года. Бомбили эшелон, в котором эвакуировались жена и дочь. Я ведь был кадровым военным, где служил, там и семья жила. Война застала на границе. После войны в Ижевск вернулся. Один. Здесь и женился. Сын родился. А первая жена и дочка погибли.

— Вишь как в жизни-то все трудно и сложно. Вот и наша Зоя, где она, что с ней? Неизвестно. Ох, чует мое сердце большую беду.

— Не должно быть беды. Зоя никому вреда не делала, никого не обижала. Да и время сейчас другое. Вы не расстраивайтесь зря. Может, она уехала к вашим родственникам в деревню, а?

— Никак нельзя, она этого не сделает не сказавши. Да и некуда ехать.

— А вдруг? Семнадцать лет — это такой возраст.

— Семнадцать-то еще нету, неполные семнадцать.

— Все равно. В такие годы человек может расправить, как говорится, крылья мечты и полететь. Куда она могла бы поехать, Наталья Сергеевна? Какие у нее планы после десятилетки? Куда поступать учиться или работать собиралась? Вот, я вижу, она очень любит цветы, сад. Не уехала ли она в питомник за новыми сортами цветов, саженцев?

Ермакова вытерла глаза и начала думать.

— Цветы и деревья, что нужно, она, кажется, уже посадила, а то, что задумала посадить, выращивает вот тут, на окошке. Если говорить о родственниках, о знакомых, то в Можгу, наверно, не поедет. Там живет моя сестра, но мы друг у друга редко бываем. Не знаю, куда она еще может поехать. Некуда. В другие города никогда не ездила. Летом только в лагере была. У нас свой сад и огород, она любит копаться там. Куда она поедет в такое время? В каникулы отца вот звала: «Давай куда-нибудь поедем». А тот смеется: «Хочешь прокатиться?» Она никогда не ездила на поезде. На пароходе и на автобусе уже бывала, а на поезде — нет.

— Так никуда и не ездила в каникулы?

— Ездила в Воткинск. В музей Чайковского. Но туда возили на автобусе. Потом жалела, что автобусом ездила: ведь в Воткинск ходит и поезд.

— А может, — повеселел вдруг майор, — захотелось на поезде прокатиться, взяла да и укатила, а?

Ермакова слабо махнула рукой.

— Не такая она, не решится без спросу. Нет, нет, не поедет.

— Хорошо, мы это выясним, дадим телеграмму на станции, фотографию передадим. — Майор помолчал и снова спросил: — О подругах расскажите, Наталья Сергеевна.

— Да у Марины Колесниковой мы уже были. Есть и другие: Галя Ворончихина, дочь Светловых, Ира — подруги детства и по школе.

— А парни? С кем дружит из ребят?

Ермакова поджала губы.

— Играет с соседскими ребятами на улице, так, чтобы лишнего чего, этого нету. Воспитана в строгости и порядочности.

— Да я не о том, — проговорил майор и рассмеялся. — Я вот в шестнадцать лет впервые влюбился, ходил по пятам за девчонкой. Юность!

Ермакова смягчилась.

— В кино ходила раза два с каким-то парнишкой. Но домой приходила с подругами.

— А одна куда-нибудь ходила?

Ермакова облокотилась на стол, приложила ладонь ко лбу.

— Что-то не могу припомнить... Да, вот, за день-два до всего этого сюда вот, на нашу трамвайную остановку, выносила книгу какому-то парню. Задержалась чуть-чуть, вскорости возвратилась.

— Какому парню? Какую книгу?

— Этого не могу сказать. Зоя вернулась немножко расстроенная, книгу отдала, значит, встретилась с парнем. Я не стала приставать на ночь глядя. Одно знаю, с этим парнем она вроде бы училась, потом он бросил школу, кажется, работает. Не знаю, не знаю, не буду вас обманывать.

— А в какой школе училась Зоя раньше?

— На Карлутке.

Разговор с Ермаковой почти ничего не дал майору, и он поспешил в школу.

Через час, когда Варламов находился уже у себя в кабинете, ему позвонил лейтенант Пушин и сообщил, что в подвале нового, еще не заселенного здания обнаружен труп человека. Майор поспешил к месту происшествия, приказав ничего не трогать до его прибытия с медицинским экспертом и следователем.

Пушин встретил майора и его спутников и повел по бетонному коридору, подсвечивая фонариком, лавируя между кучами битого кирпича, труб, арматуры, досок и ворохов толи. Дойдя до глухой стены, шагнул в сторону, осветил угол и сказал:

— Вот. Мы с дружинниками лишь сняли сверху толь, увидели и оставили все как было.

— Хорошо, — произнес Варламов сдавленно и всмотрелся в полумрак. Из-под кусков толя и досок виднелось тело девушки. Она лежала ничком. Одна туфелька с ноги сброшена. Платье на убитой было то самое, о котором рассказала ему Ермакова. У Варламова закружилась голова, сердце стеснила боль, он чуть не вскрикнул.

Следователь Морозов, молодой, худощавый и очень серьезный, вдумчивый лейтенант, вместе с понятыми начал составлять протокол. Эксперт перевернул тело на спину, и все увидели лицо девушки: застывшие в ужасе глаза, остренький носик, полуоткрытые губы, белые зубы со щербинкой в верхнем ряду. Ворот платья на девушке был разорван, лоб в синяках... Да, это была Зоя Ермакова, в портрет которой много раз вглядывался майор Варламов. Он не в силах был смотреть на труп, отвел глаза в сторону. «Зоя, Зоя, кто же это тебя, какой изверг? За что?»

Врач, осматривая труп, диктовал:

— На правой щеке синяки — следы удара тупым предметом. В области шеи ссадины, на ощупь перелом хрящей гортани. Ран, нанесенных колющим или режущим предметом, не обнаружено. Причиной смерти, очевидно, является удушье. Записали? Постойте, постойте... Так. Два сантиметра... Подождите... Четыре сантиметра...

Варламов подумал: «Что же это со мной? Неужели сдают нервы? Я должен быть крепким, обязан делать свое дело, а не впадать в уныние».

Собравшись с духом, он повернулся к трупу, посмотрел в лицо Зое, присел и откинул с ее лба прядь шелковистых волос, одернул платьице. В боковом кармашке что-то лежало. Майор сунул пальцы и вытащил три карамельки, те самые, которые Марина покупала ко дню рождения братишки.

Варламов тяжело перевел дыхание, покосился на внешне невозмутимого, скованного напряжением лейтенанта Морозова, который, составляя протокол, глухо повторял вслух записываемые фразы: «На одежде все пуговицы на месте. Клапан правого кармана оторван. На подоле пятна серо-бурого цвета...»

Варламов, подсвечивая фонарем, тщательно сантиметр за сантиметром оглядел пол подвала. Неподалеку от трупа он нашел большую черную пуговицу, вероятно, с мужской одежды — костюма, вернее, пальто. Захватив пуговицу носовым платком, положил ее в портфель, продиктовал следователю:

— Черная пуговица на расстоянии метра от трупа, — и тут же добавил, наклонившись и подняв с пола еще какой-то предмет: — Носовой платок. А вот и расческа. Красная расческа. Портфель с учебниками.

Рядом с портфелем лежала пустая бутылка из-под вина и берет. Варламов поднял вещи, разглядел.

— Это тоже... запишите. Бутылка. Берет. Судя по размеру и покрою, мужской.

Осмотр и описание трупа и места заняли много времени, следователь Морозов исписал несколько страниц.

Труп девушки поместили в санитарную машину и увезли в морг. Варламов шел, немного приотстав от людей. Он вспомнил о днях войны, о своих погибших под бомбами жене и дочурке. Но тогда шла война, а сейчас мирные дни и вокруг не враги — свои люди. И все-таки льется вот человеческая кровь, обрываются человеческие жизни.