Польская партия

Пролог

1928 год, январь, 5, Нью-Йорк

Тяжелая полированная мебель тонула в легкой полутьме вечера.

Пыхнул огонек сигары. И от едва различимого силуэта в глубоком, массивном кресле отлетели клубы дыма.

Тишина.

Для полноты картины не хватало только легкого потрескивания угольков в камине. Но в небоскребе это было бы перебором. Поэтому приходилось обходиться тем что есть: курить элитные сигары и пить марочный виски — достаточно хороший для того, чтобы его получалось в удовольствие потягивать без закуски.

— Он повысил ставки, — произнес чуть хриплый мужской голос.

— Ты думаешь?

— Уверен.

— И откуда же такая уверенность?

— Мой человек из окружения Гинденбурга шепнул, что старик бьет копытом. Нервничает. После разговора с Фрунзе. Судя по всему — тот все знает и начал сдавать свои карты. Сам.

— Наших германских друзей не хочешь предупредить?

— Если они сами еще этого не знают, значит — мышей не ловят. И им не место в нашем клубе.

— Интересно. И кто же ему ВСЕ рассказал? Не ты ли?

— Хорошая шутка, — хрипло хмыкнул собеседник.

— Рад, что ты сохраняешь чувство юмора.

— Взаимно. Но у нас есть утечка. Я полагаю, кто-то задумал поделить доли.

— Именно. И, если так посмотреть, эта утечка либо в твоих, либо в моих интересах.

— Либо в наших.

— Тоже вариант, — согласился мужчина в глубоком кресле, добродушно хмыкнув и отпив немного виски.

Его собеседник нехотя поднялся.

Прошел за стол.

Где щелкнул выключателем, «зажигая» зеленую лампу.

Придвинул к себе поближе папку, что там лежала. Развязал завязки. И переложил несколько бумажек.

— Это что?

— Это то, что мне собрали на него. И я могу твердо сказать — Фрунзе ломает нам всю игру целенаправленно. Как он узнал — важный вопрос. Но не ключевой. Намного важнее — что нам со всем этим делать. Потому что пока он удерживает инициативу и наносит нам удар за ударом. От него нужно избавляться.

— Покушение? Вздор. Его уже несколько раз пытались убить.

— Да. Это лишено смысла. — произнес собеседник и стряхнул пепел с сигары в дорогую резную пепельницу из малахита. — У него чутье как у дикого зверя. Во время последнего покушения он даже проснулся заранее и ждал убийцу с пистолетом наготове. Сам понимаешь — это не может быть простым совпадением. Особенно после этого фильма с упырями.

— Это только ваши предположения?

— Сделанные на основе агентурных данных. Источники, понятное дело, я раскрывать не могу. Но мне известно, что в ближайший месяц-два Германию попытаются вывести из игры. Как именно? Не знаю. От убийства президента до организации красных революций. Возможно какой-то микс.

— Почему именно красных революций? — спросил Герман Геринг, выполнявший роль военного атташе при посольстве.

Фрунзе глянул на него и вполне дружелюбно улыбнулся.

Его отец был высокопоставленным чиновником и личным другом Отто фон Бисмарка. Представитель так называемой «белой кости» — потомственных офицеров Германии, да еще с хорошей родословной. Да, мать происходила из крестьян, но вот отец был исключительно «породист», хоть и не знатен. Его родословная местами прослеживалась до X-XI веков и имела массу очень интересных «хвостов». Например, в 24 колене он был потомком короля Венгрии Белы II, а в 28 — аж самого Ярослава Мудрого. Но в том списке и фигур поменьше хватало, как и родства, связывающего Германа со старой германской элитой самым тесным образом.

В партию НСДАП он в свое время вступил не просто так. А с тем, чтобы представлять там интересы военно-промышленной аристократии. Занимая очень важное второе место, сразу за спиной фронт-мена. То есть, непосредственного руководителя. Идеологически же Герман, судя по всему, был предельно индифферентен. Во всяком случае кроме реальной власти до всего остального ему особенного дела не было. И он доверялся в таких вещах тем, кого считал компетентным. Тому же Гитлеру.

Теперь партии не стало. Как и фюрера.

Физически.

Расклады поменялись. Но Герман опять находился на коне, оказавшись на самом важном участке — крайне выгодного сотрудничества с СССР. Благо, что энергии и ума ему хватало с лихвой для выполнения самых сложных поручений. Разве что наркотики немного создавали ему проблемы, но без них он пока обходиться не мог — подсел после ранения, полученного во время Пивного путча, используя в качестве обезболивающего…

— Чтобы скомпрометировать нас. — вкрадчиво произнес Фрунзе. — Мои слова могут выглядеть пустыми, поэтому наше посольство в Берлине готово открыть для вас свои двери. Без лишней огласки. Ничем подрывающим суверенитет Германии мы не занимаемся и готовы это подтвердить документально. Если потребуется.

— Вы думаете, что есть угроза даже для президента?

— Если его убьют, то на время Германия потеряет управления. Что откроет окно возможностей для разного рода действий. У него огромный авторитет, который не замечается пока он жив и трудится. Когда же уйдет, то может образоваться вакуум и хаос. Ненадолго. Ни англичане, ни французы не готовы к серьезной войне. Но к ней не готовы и мы. Поэтому они могут попробовать сыграть ва-банк и пойти на оккупацию Германии по какому-нибудь надуманному поводу. Для этого им нужны поводы и подходящие обстоятельства, чтобы сделать это максимально бескровно для себя.

— В ближайшие пару месяцев? Почему? — спросил Герман.

— Я уже направил несколько эшелонов к легкому корпусу РККА. Он ведь наш только номинально. Это ваши ребята. И в Лондоне с Парижем это тоже знают, понимая, что в случае чего, вы примените их для защиты своей земли и суверенитета. Но им остро недостает тяжелого вооружения. В течение месяца они его получат. Но его нужно освоить. Это время. Плюс тылы. С грузовиками все не так радужно. Так или иначе, но минимум два месяца они не смогут эффективно действовать против нормальных частей противника. Это самый минимум. Поэтому это самый опасный период. Им ведь самим тоже нужно подготовиться.

— Юридически этот корпус — часть вооруженных сил Советского Союза.

— Да. Но Советский Союз охотно придет на помощь Германии. Мы понимаем, что введение действительно наших соединений может вызвать вопросы. Мало ли что мы задумали? И не хочу, чтобы у германского народа возникали не нужные мысли. Поэтому я исхожу из того, что в деле будет собственно ваш корпус. Прежде всего.

— А если мы согласимся на введение ваших войск?

— Тогда мы без всяких промедлений выступим вам на помощь. Всеми доступными силами. Это нужно для нашего выживания также, как и для вашего. По отдельности нас удавят. Нам главное выдержать эти несколько месяцев. Потом полегче будет. Потом можно будет выдохнуть.

— Отчего же?

— Это будет говорить, что англичане и французы выбрали путь большой войны, не уверенные в своих нынешних силах. И им потребуется несколько лет для подготовки. Опыт Польской кампании показал многое. И нам, и им. Я думаю, что вы в курсе того сколько компетентных наблюдателей от Великобритании и Франции находилось в польских войсках.

— В курсе… — покивал посол вместе с Герингом почти синхронно.

В этот момент появилась польская делегация. И пришлось прерваться.

Фрунзе специально пришел пораньше, чтобы перекинуться парой слов с немцами, не привлекая к себе лишнего внимания. За их встречами следили. А тут — почему бы не пообщаться? Кто на таких собраниях обсуждает важные дела? Это официальная площадка. Публичная. Тут их оформляют…

Юзеф Пилсудский был трижды ранен. Хоть и не сильно. Но все одно — состояние имел не важное.

— Как ваше здоровье? — сходу поинтересовался Фрунзе, подойдя к главе Польши. Причем осведомился с предельно добродушным и даже участливым видом. Что было воспринято Юзефом как издевательство.

— Вашими заботами, — хмуро ответил он.

Чтобы не разгорелся скандал оперативно вмешался посол Италии. И перевел стрелки на слухи, которые ходили вокруг тех приснопамятных кулуарных переговоров «с клизмой». О которых, наверное, все заинтересованные слышали. Что там за дверями происходило — нет, но антураж…

— Это все пустые слухи, — отмахнулся Фрунзе. — Видно какие-то фантазеры выдумали. Переговоры у нас прошли предметно, конструктивно с полным взаимным уважением и пониманием друг другу. Да и как они могли еще пройти? Мы все цивилизованные люди. Не так ли? — спросил он, обращаясь к послу Великобритании. Тому самому, которому обещал выбить зубы и сложить в кармашек.

— Разумеется, — также подчеркнуто вежливо ответил тот. — Михаил Васильевич умеет вести переговоры, держась общепринятых норм и традиций. И, если бы не был обременен положением военного министра, то смог бы многого добиться на дипломатическом поприще.

— Полностью с этим согласен, — кивнул французский посол. — Все эти слухи — пустые наветы. Предметный и конструктивный диалог позволил нам быстро обо всем договориться…

Пилсудский удивленно посмотрел на Фрунзе, который вежливо раскланивался с английским и французским послом. Потом на них. И от удивления даже не выдержал — протер глаза правой рукой. Левая-то была в повязке — раненая.

Но видение никуда не делось.

Нарком обороны СССР и послы раскланивались с самым любезным видом. Словно лучшие друзья. Конечно, сквозило что-то во взглядах. Но так — легкий оттенок натуральных отношений за нарочито приторной маской очевидной фальши. Это слишком сильно бросалось в глаза, в первую очередь, из-за подчеркнутой правильности. В жизни так не бывает. В жизни больше естественности и импровизации…

После пару минут вежливого расшаркивания Михаил Васильевич обратил к главе Польши. По-русски, который тот вполне уверенно знал, так как родился и вырос в Российской Империи:

— Юзеф Юзефович, в минувшей войне мы с вами были противниками. Неприятелями. Но это нисколько не умаляет той храбрости, с которой сражались поляки. Да, вы сложный народ. Полный гонора, иной раз в плохом смысле этого слова. С вами сложно договариваться. Но никто и никогда не мог усомниться в храбрости вашего народа. Достойной как минимум уважения.

— Это приятно слышать, — произнес несколько растерявшийся Пилсудский. Уж чего-чего, а похвалы от Фрунзе он ожидал услышать в последнюю очередь.

— Ваши люди сражали отчаянно. Мне докладывали о массе эпизодов, в которых иные бы сдались. Но поляки дрались. До последнего патрона. А потом, когда и они заканчивались, пытались прорываться на одних лишь голых штыках. Я не в праве награждать ваших военнослужащих. Поэтому я хочу преподнести в качестве жеста доброй воли вам эти двенадцать орденов «Славы». — произнес Михаил Васильевич и стоящий рядом адъютант выступил вперед с большим деревянным пеналом. И распахнул его.

Там лежали золотые кресты в белой эмали, полностью повторяющие старый орден Святого Георгия. Только в центре вместо всадника располагалась красная пятиконечная звезда. Ну и колодка была небольшой, квадратной с характерной георгиевской лентой.

— По статуту — это чисто военные ордена, лишенные всякой политической окраски. Прямой и полный наследник старой георгиевской традиции. Здесь чистые бланки и удостоверения. Впишите туда фамилии самых достойных польских воинов, если найдете достойных. Все на ваше усмотрение. Я уверен в вашей справедливости. После чего передайте нам список награжденных. Они будут включены в общую георгиевскую летопись и правительство Советского Союза станет оказывать им все соответствующие почести и льготы.