Ранний старт

Сцена № 14. Расплата за читы

Выходной день, дело сильно после обеда.

Меня мучают головные боли. Слава богу, не каждый день и даже не каждую неделю. Пару раз в месяц. Иногда их провоцируют мои попытки не забывать языки. Очень нужный в будущем, но сейчас страшно громоздкий багаж. Практика нужна хотя бы изредка, а лучше почаще. У нас есть какая-то библиотека. Довольно скудная, но какими-то неведомыми путями туда затесался первый том «Войны и мира». Первый отрыв случился именно с этим томом.

В своё время Лев Толстой использовал этот приём завлечения читателей, начав русский роман с обширного французского текста. Читательская аудитория в то время была процентов на девяносто дворянская, а дворяне того времени пользовались французским едва ли не чаще русского. Вот на этот текст и залип. Массу удовольствия получил. Пока никого дома не было, Кирюшка не в счёт, вслух почитал. По голове ударило через сутки. Я ещё успел одно хулиганство придумать, прежде чем срубился.

Это было в первый раз. Потом просёк, что среди множества телеканалов, прописавшихся в нашем телевизоре, есть иностранные. Нашёл среди многих на английском, немецком и почему-то японском языках. С английским вообще легче всего, можно просто песни слушать и подпевать. Их там на музтв, как блох.

Хулиганство моё было в стиле троллинга, не знаю, какого уровня, но не нулевого, точно. Я подучил Кирюшку нескольким фразам на английском и строго-настрого запретил указывать на меня, если спросят, откуда он это знает. И несколько дней с наслаждением наблюдал, как он терроризирует родителей английской речью. Очень удачно применял её Кирюшка. Да с чувством. Я ему надул в уши, что это очень неприличные слова, которые на русском нельзя говорить, сразу в угол поставят. А на иностранном не поймут, так что вперёд.

Первый раз даже убежал подальше, чтобы отхохотаться втихушку. Такое лицо было у мачехи, когда она попыталась прочитать нотацию парню на тему «Что такое хорошо и что такое плохо», а он выкрикивает ей в лицо: «Ай донт андестенд!». Причём с выражением лица, с которым нахер посылают. Претензии в мой адрес отмёл. Сказал, что Кирюшка вместе со мной из телевизора всё услышал. Кажется, не поверили, но «какие ваши доказательства?».

И вот теперь расплачиваюсь. Детский мозг кипит от чрезмерных нагрузок. Наверное, ускоренно растёт, кости черепа не успевают, и возрастает внутричерепное давление. Может, я и не прав, но версия правдоподобная. Кажется, перебрал с освоением языкового наследства из прошлой жизни. Мозги выкипают.

— Кир, пожалуйста… — лежу с мокрым полотенцем на лбу на кровати. Просьба вести себя тише действует на Кирюшку безотказно. Он меня любит и уважает. Но просьба работает недолго, от пяти до пятнадцати минут. По истечении их опять вопли по любому поводу.

Он очень громкий. Отец утверждает, что это полезно для лёгких и развития всяких там бронхов и голосовых связок. Наверное, он прав. Хм-м, инициатива должна иметь инициативника, не мной придумано, не мне отменять. Выставляю брата в общую комнату.

— У меня голова болит, займите ребёнка, — еле стою, видок бледный, недавно тошнило, поэтому родители не спорят, — Кир, топай. И телевизор убавьте.

Родители не егозят, но дверь блокирую. Телевизор стихает, его бубнёж почти не слышен, да ещё я уши заткнул. Кирюшку отец уводит на кухню. Попробую заснуть.

При полной неподвижности и почти абсолютной тишине сразу становится легче. Очень я понимаю того мужика из анекдота, который с перепоя кота в окно выбросил за то, что тот громко топал. Таблетки не помогают. После лошадиной дозы анальгина как раз и стошнило.

Мне удаётся немного подремать, не больше часа по ощущениям. После этого шум в квартире снова восстанавливается до обычного уровня. Папахену надо бы вывести младшего на улицу и там его «разрядить». Не догадался. Мамахен в своём репертуаре, попала на какой-то сериальчик и забыла обо всём. Увеличила громкость, ради справедливости замечу, не до максимума.

Состояние моё слегка улучшилось. С уровня «хуже некуда» до колебаний между «плохо» и «совсем плохо». Очень осторожно встаю. Активизировавшиеся болевые датчики срабатывают при любых движениях тем сильнее, чем они резче. Реагируют и на звуки выше уровня еле различимого шёпота.

Медленно подхожу к двери, вытаскиваю клин, выхожу. Мрачно смотрю на мачеху, если она не полная идиотка, в чём её часто подозреваю, запросто прочтёт в моих глазах: «От тебя, тварь, ничего другого не ожидал». Или что-то наподобие того. Прочла, убавляет звук. Пока дохожу до прихожей, стоически терплю пару выкриков Кира из кухни.

— Ты куда? — Это папахен, слава господу, негромко спрашивает.

— Погуляю, может легче станет. С вами, блять, только сдохнуть… — не удерживаюсь от мата, выдержка у меня сейчас на нуле.

— Сын, — предостерегающе начинает отец, но смолкает.

— Если что, я у Зины. Так что не ищите меня, — с этим и ухожу.

Кирюшка дёрнулся было за мной, но напарывается на мой мрачный взгляд. Да и родители придерживают.

Лифт игнорирую, спускаюсь вниз по-стариковски долго. Во дворе никого, кроме совсем мелких, что гуляют с мамами. На полпути к подъезду Зины, слышу сзади настигающий топот. Обернуться не успеваю, меня с силой бьют по плечу. От удара и крика «Здорово, Витёк!» чуть сознание не теряю.

— Вот же ты с-сука, Димон, — шиплю на младшего Ерохина, старший чуть поодаль, и объясняю ситуацию. Потом бесцеремонно висну у него на плече.

— Тащи меня к Зине, если ты настоящий друг.

Бубнящие извинения Ерохины волокут меня к зининой квартире.

— Она домой недавно ушла, — негромко поясняет старший. — Мы тут без тебя с собакой играли. Я два раза об неё споткнулся.

— Обормот обо мне спрашивал? — И морщусь от жизнерадостного гогота братьев.

Дверь открывает Зина. Выполнив миссию по доставке моей священной особы, братья весело сваливают вниз.

— Я к тебе в гости, — девочка пропускает меня, не говоря ни слова. Вот! Вот кто мне нужен! Если ругаться не надо, то от неё ни слова не дождёшься. Правда, тётя Глафира дома.

— Зин, так голова болит, что я из дома ушёл. Шумят все. Но если твоя мама будет просто разговаривать, то я лучше домой пойду.

Зина исчезает на кухне, я нерешительно раздеваюсь. Слышу возглас «Чего!», чуть не сбивший меня с ног, потом тихий, очень тихий бубнёж. Зина выходит из кухни и ведёт в свою каморку.

Звиздец! Это звиздец и блядский отпад одновременно! Зинка укладывает меня в свою кровать, на лоб полотенце, а в квартире устанавливается тишина. Тишина, глять! Блаженно проваливаюсь в сон.

На краю сознания, боясь выскочить из сна, слышал какой-то отдалённый шум, но быстро стихнувший. Мне потом утром Зина всё рассказала.

Встаю утром почти здоровый, только слабый. Головная боль ушла, это обстоятельство делает меня полностью счастливым. Первое, что вижу — лицо Зины. Улыбаюсь ей, осторожно поднимаюсь. Не, никаких волн, бьющих по черепу изнутри, нет.

— Охренеть! — с чувством говорю я, вкладывая в это слово всё. И счастье по поводу прекрасного сравнительно со вчерашним самочувствия и все сопутствующие обстоятельства.

— А ты где спала?

Зина кивает головой в сторону гостиной. Одеваюсь, иду умываться, потом девочка тащит меня на кухню завтракать. Осторожно уминая котлету, слушаю её лаконичный рассказ.

Папахен вчера приходил. Тётя Глафира вышла на площадку, прикрыла дверь и шёпотом, который я всё-таки услышал, объяснила ему, что я сплю, будить меня она не намерена, и что он может идти хоть домой, хоть по любому из адресов, которые она ему охотно и на месте распишет. Зная своего отца, представляю его реакцию. Он сразу понял, что спорить с этой бабищей бесполезно, и удалился. А чего пылить зря? Сын в безопасности, он в этом убедился. А что меня удивляет безмерно, оказывается, тётя Глафира может говорить шёпотом или помалкивать часами, если нужно.

— У меня ключей нет от дома, — говорю Зине, — Ничего, если у тебя до вечера побуду?

Зина молча пожимает плечами: «А что тут такого?». А я думаю, с чего у меня так голова раскалывалась? Прокручиваю вчерашний день, и появляется гипотеза. Кажется, мне стоит с большой опаской загребать знания, доставшиеся от предыдущей инкарнации. И как столько всего помещалось в хорошенькой головке русско-корейской девушки-айдола?

Прекрасный день провожу у Зины. Через час подходит Катя, и мы втроём занимаемся своим любимым замком. Больше девочки, я то и дело просто залипаю на него взглядом. Очень красиво получилось. А после обеда — прогулка с Обормотом. Я в этот раз не носился, но и без меня народу хватало. Ерохины, Димка и Тимка, теперь с нами. Они, конечно, отморозки, но своих не трогают. Особенно Зину уважают, особенно после того, как она паре ругательств их научила.

Обычный день. Сближение с Ерохиными.

Трое играют во дворе у крепости. Я, Зина, Катя. Кирюшки пока нет.

— Катя, гляди! — Зина показывает Катюшке на показавшихся невдалеке Ерохиных, — Давай мухой, а то убегут заразы!

— Чего мухой? — страшно недоумевает Катя, не понимая, чего от неё хотят. Замираю в предвкушении и восхищении. Зина начинает шутить и подкалывать!

— Отхреначь их! — Зина суёт подружке палку, — Давай быстрее, пока не удрали!

Катя машинально берёт палку. Я присоединяюсь к Зине:

— Да, Кать. А то как-то в компанию не вписываешься. У нас традиция появилась, понимаешь? Отлупи Ерохиных и будет тебе счастье и уважение друзей.

— Девочки не дерутся, — Катя бросает палку и надувает губки.

— Смотри, смотри, какая она прелесть! — Толкаю в плечо Зину. Дружно хохочем над ней.

Ерохины подозрительно косятся на нас. Но даже со стороны видно, что мы смеёмся над бедной Катюшей. Она, впрочем, долго не выдерживает, присоединяется к нам. Это был последний рецидив нашей любимой шутки.

И последний штрих. Машу Ерохиным, те тут же подходят. Озадачиваю их укрепить стену с одной стороны, подровнять с другой, затем появляется Обормот, который окончательно склеивает нашу расширившуюся компанию.

Обормот вообще перезнакомился со всеми во дворе и настороженно смотрит только на чужих. Бродячих псов вытуривает с территории ультимативно. Но не всегда.

— Чего это он? — спрашивает Катя, видя как Обормот перенюхивается с забежавшей к нам откуда-то шавкой, виляет обрубком.

— Собачья девушка, — флегматично замечаю я, — Обормот настоящий мужик, с девчонками не дерётся.

Катя тут же упирает голубые глазищи в братьев Ерохиных. Те смущённо отворачиваются.

Пока зима в силе, продолжаем совершенствовать крепость. Периодически несознательная хулиганствующая местная молодёжь попиннывает поздними вечерами могучие снежные стены, но пока до конца развалить не пытаются. Ясно почему, это просто трудно. Всё равно принимаем меры. Обливаем стены водой, заделываем вмятины. И сделали очень узкий лаз вовнутрь. Так чтобы взрослый или почти взрослый не пролез. И когда уходим, маскируем.

— Надо бордюрчик сделать, — задумчиво чешу в затылке. Очень меня раздражают жёлтые потёки на стенах. Собака, конечно, друг человека, но иногда некоторым друзьям хочется залепить со всей дури хорошего пинка. В определённые моменты.