Космос для чайников

— Санта-барбара, прям, — не удержался от комментария Кир.

— Чё? — не понял смысла сказанного киборг.

— Ни чё, — ответил Кир, — рассказывай дальше.

— Ну да, — как сумел, подобрался киборг, — дядька мой за несколько месяцев все приюты облазил в моих поисках. Специально попросился у высокого руководства в Петербург, чтоб в там дела делать, а заодно и меня поискать. Долго мы тогда с ним беседовали, он мне про родителей моих рассказал. Оказывается, не утонули они, как в приюте говорили, сослали их за попытку подрыва царского поезда. Дядьку моего тоже наказали, из чина действительного статского советника в коллежского советника разжаловали. Увольнять со службы, правда, не стали. Я не знаю, чем конкретно дядя Серёжа в те годы занимался, но верхушка его дюже ценила. В общем, забрал он меня тогда, документы мне новые справил, под своё крыло определил, можно сказать, к своему делу пристроил. Чуть позже я узнал, что дядька мой главой расстрельной команды трудился. Жизнь началась интересная. Постоянные разъезды, жратвы от пуза, и пойла дорогого сколько влезет. Так вот, я с дядькой всю революцию и проваландался. Потом грянул семнадцатый год. Вре́менное правительство, ну и дядька мой, не будь дураком, примкнул к коммунистам. В их идеалы про всемирную революцию и справедливость он не верил, часто говорил мне, что это всего лишь трамплин для карьеры, и только. Занимался дядька при новой власти примерно тем же чем и при старой. Меня к себе в НКВД пристроил, правда, до дела он меня не сразу допустил. С собой по расстрелам таскал, трупы заставлял таскать да хоронить, а вот чтоб самому, кого на тот свет спровадить, это нет. Помню, говорил мне не раз, мол, рано тебе пока, придёт время, руки по локоть в крови будут, не отмоешься. И ты знаешь, Кирюха, как в воду мой дядька тогда глядел.

— Слушай, Вась, ты вроде как про немца хотел рассказать, — нарушил идиллию монолога Кир, — нет, я не против про твою жизнь послушать…

— Одно без другого не понять, — прервал нашего героя земляк, — так вот, на мой девятнадцатый день рождения, в карательный отряд под предводительством моего дяди работы привалило. Сейчас я точно не вспомню, но в этот светлый праздничный день суета какая-то в городе началась, то ли власть Советов пытались скинуть, то ли ещё чего, и по этому поводу всю нашу расстрельную команду выдернули прямиком из-за праздничного стола. Дежурный офицер поговорил с дядькой, и мы выдвинулись на место. Мест было два, а команда у нас была одна. И после недолгих разговоров было принято решение разделиться. Вообще, так делать было запрещено. Расстреливать врагов революции было положено как минимум троим, но дядька тогда был немного пьян и заявил, что возьмёт меня с собой. Это должно́ было сэкономить нам много времени. Мужики хотели поскорее за стол вернуться. Трое из нашей пятёрки поехали в дом купца Блохина, а я и дядя направились в лес за город. Было там одно тихое местечко. Конвоиры привезли и сдали на руки пятерых: четырёх мужчин и одну девицу. Как сейчас помню, ночь, свет от фонаря авто, пар изо рта, лёгкий снежок и эти пятера стоят на коленях с мешками на головах. Конвоиры быстро собрались и смотались, а вот мы с дядькой остались. Он тогда хоть и пьяный был, но заявил со всей серьёзностью, мол, я теперь мужчина и родина возложила на меня обязанность выполнять мужскую работу. Дядька сунул мне в руку маузер и содрал мешок с головы одного из стоя́щих на коленях мужчин. Там пацан был, такой же как я подросток, и дядька мне тогда сказал, что мол, лицо первого убитого тобой запомнится на всю жизнь и, ведь не соврал, до сих пор помню того молодчика. Пацан оказался неробким, знал тогда, что всем им в земле лежать. Он готов был, уже и с жизнью простился, единственное напоследок сигаретку выкурить попросил. Дядька просьбу уважил, сунул ему в зубы цигарку, подпалил её, а после снял мешки с голов остальных ожидающих казни. Я тогда морально был готов к чему угодно, скажи дядька «стреляй», любую бы контру пристрелил, не задумываясь, но эта девка… — Василий ненадолго замолчал, собираясь с мыслями, — эта девка была мне хорошо знакома, — наконец произнёс киборг, — эту девку я не один раз видел в своих откровенных снах. Княгиня София Дубровская молодая и очень красивая стояла на коленях и рыдала. Она была всего на несколько лет старше меня, моя юношеская любовная фантазия.

На живой части физиономии киборга проступила улыбка.

— Не смог я тогда в неё выстрелить, да и вообще ни в кого не смог. У меня словно стержень вытащили. Я протрезвел враз. И пока благородные господа смаковали свою последнюю в жизни цигарку, отвёл дядю в сторону для разговора, — киборг горестно выдохнул, — слышал бы ты, как мой дядька на меня тогда орал, мне тогда казалось, что от его воплей деревья в лесу тряслись. Помню, он тогда взял меня за грудки, тряханул и с такой злостью сказал: — «Чего ты мозги мне компостируешь! Хочется тебе бабёнку, так иди попользуй! Там под землёй один хрен всё сгниёт, никто никогда ничего не узнает»! Кончилось всё мордобоем, — продолжил вспоминать Василий, — ну как мордобоем, дядька мне в физиономию залепил, так что нос расквасил, а я истерически требовал не убивать Софью. Помню, он как щенка притащил меня на ту поляну и со злости пристрелил четырёх приговорённых, а после приставил ствол к голове бледной от страха княженки. У меня тогда всё внутри сжалось. А дядька мой и говорит, мол, глянь девка на своих родственников, всё говорит, отыграли они своё. А ты следующая. И как щёлкни револьвером. Сонька даже обгадилась по мокрому, настолько всё это было жутко. Я сам то стоял ни жив ни мёртв. А дядька, меж тем продолжил. Видишь, мол, малого, он за тебя просил, но выбор я оставлю за тобой. Теперь, девка, решай, на тот свет отправишься или подстилкой его будешь? Княжёнка моя выбрала жизнь. В тот вечер нужно было закапать пятерых, четырёх мужчин и одну девушку. Мужики были в наличии, а вот девку-то в лесу хрен отыщешь. Мне тогда дядька час времени дал. Бери, мол, говорит машину, дуй бегом в город и постарайся отыскать любую схожую девицу. Покажешь ей корки и потребуешь, чтоб она с тобой отправилась. А дальше ты всё сам сделаешь. Понял? Мне тогда и говорить ничего не нужно было. Я на окраине выловил первую же попавшуюся бабёнку, без разговоров запихнул её в машину и увёз в лес. Я тогда, прям перед Софией ту девку и пристрелил, да так, что мозги на лицо княгине попали. Беднягу так лихорадило просто жуть. Как и обещал дядьке, я тогда самолично схоронил пять тел. Четыре мужских и одно женское. А после мы втроём домой отправились.

— Охренеть ты девок уговариваешь! — не удержался от едкого комментария Кир.

— Получилось так, — буднично ответил киборг, — Софье мы выправили новые документы, и имя сменили. А через полгода и свадебку сыграли. И началась у нас жизнь семейная. Дядьку моего бывшая княжна до дрожи в конечностях боялась. Запугал он её тогда дюже сильно. А ко мне она даже вроде как симпатию испытывала. Знаешь, как говорят: «Стерпится — слюбится». Так вот, и у нас стерпелось. Не всё гладко было, борьба за власть, командировки, продразвёрстки. Везде приходилось участвовать. Дядька мой новый чин получил в СМЕРШ, а меня так и мотало по стране, то туда, то сюда. Зазноба моя несколько раз пыталась убежать, пока я по командировкам мотался, да только всё без толку. Быстро её находили и домой возвращали, дядька мой зорко следил за ней в моё отсутствие. Не простила она до конца мне того концерта на лесной полянке. Помню, я из Батуми возвращался, дома месяца два не был, соскучился. Приехал в Москву и там сразу получил две неприятные новости: во-первых, дядька мой за время моего отсутствия преставился, сердце не выдержало, а во-вторых, зазнобушка моя в очередной раз сбежала из дома и на этот раз за ней уже никто не следил. Запил я тогда шибко с горя, сначала думал кинуться искать её, а потом плюнул на это дело. Где мне отыскать-то её, страна огромная, да к тому же на носу была война с финнами. Меня тогда уже в контрразведку перевели и работы у меня было столько, что за одной беглой княжной не уследить. Так я жил лет семь, как бобыль никому не нужный. Сам по себе, вечно в разъездах. А потом начались войны, сначала финская в 39-м, а после, с немчурой 41-го года. В первый год войны фрицы хорошо по нашим землям прогулялись, много народу перебили. Меня под самый Новый год отправили в небольшую деревушку на Украину. Фриц, там плотно окопался, и моя задача заключалась в управлении разрозненными партизанскими отрядами. Был в том краю богом забытый хуторок дворов на тридцать, назывался «Белый омут». В нём-то я и устроился. Ты не представляешь, Кирюха, мне на тот момент пятый десяток шёл, о зазнобе своей я уже забывать начал в захлестнувшей суете, и тут представляешь, я её и встретил. Она учителем в сельской школе в «Белом омуте» трудилась. Ох и обомлел я тогда, меня по сути-то в хуторке этом никто и не знал, к кузнецу местному, вроде как родственник приехал, а вот Софушка моя знала меня вдоль да поперёк. Она тогда узнала меня сразу, я это по глазам видел. Не стал я ей при встрече той ничего говорить. Даже «здрасте» простого не кинул. Прошёл мимо словно и не знакомы мы вовсе, а у самого́ мысли в башке «Уходить нужно! Фрицам сдаст!”. Я ведь тогда считал, что зла она на меня была, за жизнь какую я ей устроил. Вечером вещмешок собрал, попрощался с кузнецом и на задворки вышел, а там значится, она стоит, меня поджидает. Я в тот момент не знал чего и думать, в башке столько разного завертелось, а она ко мне бросилась, целовать давай. Говорила, что жалеет о содеянном, что любит, что давно хотела вернуться…

Василий вновь замолчал, скупая слеза мелкой каплей скатилась из живого глаза на неживой металл.

— Трудно говорить, — взял себя в руки Василий, — мы ведь с ней всю жизнь, как ниточка с иголочкой, вроде и предназначены друг для друга, да попробуй с первого раза эту ниточку в ушко-то просунь. Только вот уже ближе к старости, на пятом десятке осознали бестолковость прожитой жизни. Сколько времени мы впустую потратили на скандалы, побеги, командировки. Сколько времени друг у друга украли. Понимай я это с самого начала, может быть, по-другому наша жизнь сложилась, глядишь, и дети бы были, а может быть, и внуков бы понянчил. Но не судьба, — подвёл неутешительный итог киборг, — не вышло у нас долгого счастья. Люди добрые под пытками рассказали, для каких целей я проживал в «Белом омуте». Вот и нагрянули «славные сыны арийской расы» рассказать лапотным крестьянам, что бывает за помощь партизанам. Я уходил в спешке и зазнобу свою захватить несумел. Не думал я тогда, что фрицы настолько тварями окажутся. Никто не думал. А там, почитай, весь хутор вырезали. Баб да девок насиловали несколько дней кряду, мужиков сразу оскопили да расстреляли. Жуткая картина, — нахмурился Василий, вспоминая дела давно минувших дней, — Знаешь, Кирилл, она ведь в день гибели мне во сне явилась. Сидела за столом, расспрашивала, о том, как я без неё все эти годы жил. А потом спокойно так рассказала о произошедшем. Рассказала про фрицев, то что приехали на трёх грузовиках, как вывели всех, как баб да девок насильничать начали. Рассказала про главного ихнего, про Александра Абфеля, мол, всё это произошло исключительно с его подачи. В ту ночь я проснулся в холодном поту и больше не смог уснуть, а через сутки, я воочию увидел, что сотворили с "Белым омутом". Эти твари даже хоронить никого не стали, просто в одну кучу в яму закидали трупы и уехали. Я зазнобу свою не мог так, без могилы оставить, заставил своих из отряда все эти трупы доставать, а там во всей этой… — киборг вновь замолчал, видно было, с каким трудом ему даётся исповедь, — в общем, дочка кузнеца чудом выжила. Ей, конечно, тоже досталось, но мы сумели привести её в чувство. Она-то и подтвердила всё то, что я уже знал из сна. И про грузовики, и про издевательства, и про тварь эту — Александра фон Абфеля. В общем, следующий год мне дался тяжело, я очень мало ел, мало спал и много употреблял марафета с беленькой. Искал я этого Алексашку. Я его, а он меня. И как-то раз мне свезло, о том куда этот… — Василий ненадолго замолчал, подбирая слово и не справившись с задачей, продолжил, — в общем, сдали его. Ну, я не будь дураком, поднял отряд, и мы к нужной деревеньке направились. Устроились удобно в километре на повороте дороги и стали ждать. Дождались. Первый в колоннее «Кёфер» офицерский ехал, первым мы его и подорвали. Всё, думаю, готов фриц, а нет, вылез из искорёженной машины урод. Стоит, шатается. Ну и из грузовиков охрана повыпрыгивала и давай палить в белый свет словно в копеечку. Быстро твари сориентировались, контуженного Абфеля под руки хвать и за грузовик. Слышал бы ты Кирюха, как я тогда от досады зубами скрипел. Наших на поляне тогда человек десять было, а фрицев что-то около двадцати, ну и начали мы стрелять. Бестолковее боя у меня за всю службу не было, палили друг в друга, словно перепуганные новички. В какой-то момент мне подручный мой говорит, мол, всё. Нужно сваливать. В следующий раз Абфеля кончим. Я тогда умом понимал, что Колька прав был, вот только ярость внутри мне не дала уйти. Я ему тогда рявкнул, что уйду последним, и даже собрался было уходить, но этот урод как раз из-за машины вышел. Без фуражки, с разбитой головой, в руках люггер. Явно ещё не отошёл от шока. И тогда я понял, что это мой шанс. Пока мои неслись прочь, я помчался в сторону Абфеля, на ходу разряжая мосинку. Ты не поверишь, время для меня словно замерло, каждая моя пуля забирала жизнь одного из фрицев, а когда закончились патроны, двоих я штыком доработал. Я тогда думал, сдохну, но эту тварь с собой в ад заберу. Да, фрицы тогда не ожидали такого напора, я тридцать метров секунд за пятнадцать пробежал. Кирюха, у меня тогда всё получилось бы, мне до этого урода один удар штыка оставался, я страх в его глазах видел. И он, и я, мы оба понимали, что ему конец. И тут вдруг всё замерло. Время словно остановилось. Все вокруг обратились в статуи. Я какие-то жалкие сантиметры не довёл острие своего штыка до головы фон Абфеля. Между нами возник разрыв пространства, и этого урода каким-то подобием багра затащили в разрыв. А потом затащили и меня. Так, собственно, я и оказался на станции Бис.