Ранний старт

Сцена № 6. Решение проблемы

Раздражённо смотрю на тарелку супа, которую ставит передо мной очень тихая сегодня мачеха. Сегодня выходной, все дома. Отец занимается тем, что ставит в спальню новую дверь. До обеда крутился рядом, мне всё интересно. Подавал инструмент, стянул себе пару деревянных обрезков.

— Чо, совсем мозгов нет? — Абсолютно не чувствую необходимости сдерживать себя в отношении «мамочки». — Мне жевать больно. Бульону налей.

Без слов, только тихо вздохнув, мачеха убирает тарелку и ставит другую, наполненную прозрачным бульоном с весёлыми кружками жиринок на поверхности, редкими кусочками картофеля, мясных обрывков и других мелких ингредиентов.

Отрываю мякиш и принимаюсь осторожно поглощать обед. Жевать больно, но если не напрягать челюсти на твёрдом, особенно на правой стороне, терпимо.

— Холодный компресс принеси, — сухо отдаю команду мачехе и ухожу в комнату. Кирюшки сегодня нет. Его с утра отправили к бабушке, слишком он нервничает, когда лицо моё видит. Что там Кирюшка, даже отец смотрит на любимую жену с тяжёлым недовольством, чуть ли не злобой.

Все понимают отчётливо, что захоти я, и Вероника Падловна исчезнет из моей жизни навсегда. Вместе с Кирюшкой, скорее всего, но тут ничего не поделаешь. Падловна, кажись, этого не совсем уразумела, но чует пятой точкой. Решать мне. И я сомневаюсь. Одна битая дура двух небитых стоит. Отец пострадает, налаженная как-то жизнь полетит под откос.

Ему ничего, но неизвестно, кого приведёт отец на место Падловны. Как бы хуже не стало. Не пришлось бы снова укрощать. С этой-то почти всё решено. Я ещё потопчусь на ней, но, в принципе, вопрос, считай, снят с повестки.

Первый выходной, суббота после самой яркой в его жизни пятницы. Можно было бы назвать её чёрной, но этот экстремум носит все признаки минимума, с сегодняшнего дня жизнь настолько резко повернёт к лучшему, что не поворачивается язык так обзывать вчерашний день.

Вечером-то настроение заметно ниже среднего. Все книжки прочитаны, играть не с кем, физкультурой не займёшься, наполеоновские планы по захвату власти над миром составлены, только и делаю, что лежу с холодным компрессом на лице.

После ужина становится легче. Сумел испортить настроение родителям, и, соответственно, поднять себе.

Добравшись до чая, не даю уйти с кухни родителям.

— С вас пять тысяч сейчас и каждый раз по истечении каждого месяца, — и спокойно пью чай дальше.

Вставший из-за стола отец замирает, мачеха бросает затравленный взгляд.

— Поясни, сын, — отмирает отец.

— В садик вы нас не водите…

— Мест нет, — перебивает отец.

— Не важно. Главное, что вы не платите. Экономия? Да. Мы маленькие дети, за нами присмотр нужен. Почему няню не наймёте?

— А ты знаешь, сколько она стоит? Меньше тысячи за день они не берут.

— Двадцать тысяч в месяц, — мгновенно высчитываю. Про себя усмехаюсь, ты, папа, зря число назвал. Себе же яму вырыл. Кстати, насколько знаю, мачеха как бы не меньше зарабатывает.

— А я прошу, нет, требую всего пять.

— Видишь ли, сын, внутри семьи работа не оплачивается, — находит, или ему так кажется, что находит, выход отец, — Кто мне платит за установку двери? Или маме за приготовление ужина?

— А мне что с твоей двери? — Парирую влёт. — Ты не на семью работаешь, а на себя. Мне твоя дверь до лампочки, хоть вообще без неё обходитесь.

Отец переглядывается с мачехой, — у той взгляд совсем беспомощный, — и понимает, что поддержки с её стороны не будет.

— Мама на всю семью готовит, ей тоже надо платить? — Вытаскивает второй аргумент отец. Удерживаюсь от уточнения термина «мама».

— Ей платят. Она сама, иногда ты. Она кучу денег на себя тратит. На наряды, косметику, всякие маникюры, педикюры, причёски, — разношу аргументы отца в пух и прах.

— Она свои деньги тратит, — возводит последний якобы непробиваемый редут отец.

— Не свои, а семейные, — испытываю редут на прочность, — она не одна живёт.

— Если всё посчитать, то ты обходишься намного больше, чем пять тысяч в месяц. Так что давай не будем переходить на товарно-денежные отношения? Мы всё-таки семья, — подводит спор к концу отец.

— Давай, — неожиданно для него «соглашаюсь». — Тогда просто выдавай мне по пять тысяч. Буду учиться пользоваться деньгами, сам себе покупать игрушки, и всё такое…

Отец задумывается. Малолетний пацан обкладывает его со всех сторон. Приходится использовать право вето.

— Нет. Ты ещё мал, чтобы тебе такие деньги доверять.

На этом разговор заканчивается. В этот день. И продолжается в понедельник вечером. Пока же моё бурчание в стиле «тоже мне деньги…» игнорируется.

Вечер понедельника. Ответный удар.

Мачеха, утирая слёзы и шмыгая носом, выносит испорченное постельное бельё к стиральной машине. Хмурый отец врезает в дверь спальни замок. Только я веселюсь, стараясь не показывать это лицом. Ни к чему лишний раз раздражать родителей, да и больно улыбаться. Впрочем, Кирюшка, виновник переполоха, тоже не унывает. То к отцу подойдёт, то к матери. Ему, стервецу, тоже весело. День прошёл не зря.

Приготовился загодя. Весь день обычным кухонным ножом вытачивал и подгонял деревяшку, утянутую вчера от отца. Детскими нетренированными руками получилось не сразу и несколько коряво, но главному условию он удовлетворяет. Какой критерий доминирует в оценке того или иного устройства? Очень простой: работает или нет. Выточенный мной клин работает отлично. Дверь держится, как прибитая.

Кирюшка, которого утром доставила бабушка, — быстро он из неё всю кровь выпил, — в это время вовсю шуровал в спальне родителей. Пацан давно лелеял хрустальную мечту добраться до будуара мамочки. О-о-о, там было, где разгуляться! Перед большим трюмо свободного места нет. Неровной батареей стоят, то есть стояли, столбики губной помады, по всей поверхности громоздились тюбики, баночки, скляночки с духами, кремами, лосьонами и прочими вещами, без которых женская жизнь и не жизнь вовсе.

Насколько могу оценить ущерб, он был не так уж и велик. Кирюшка развинтил и разбросал тюбики с помадой, всякие щипчики и пинцетики тоже почти все уцелели. Подумаешь, зеркало помадой изрисовал, его легко очистить. Своими детскими шаловливыми, но слабоватыми ручонками Кирюшка смог открыть только пару флаконов и пару баночек с кремом. И там что-то осталось, не всё же он на кровати разлил. И помадой не всё испачкал, только пододеяльник. Зато посмотрите на его счастливую, не до конца отмытую от помады мордашку! Разве не стоят эти несколько скляночек простого человеческого детского счастья? До чего ж вы скучные люди!

Это был не единственный сюрприз для родителей. Впрочем, в основном, для родительницы, вернее, полуродительницы, — уточняю про себя. Во многих смыслах она именно полу.

Для начала не пустил её в дом. Да, начал реализовывать планы противодействия агрессии мачехи, которые придумал в то время, когда получал от неё жестокие удары.

— Кто там? — Вежливо спрашиваю, выбрав паузу в трелях дверного звонка.

— Открывай сейчас же! Чего заперся? — Мачеха изволит недовольничать.

— Женщина, вы кто? Уходите, я вас не знаю, — мой ответ пышет бодростью. Кирюшка вторит:

— Зенсина, я вас не знаю.

— Витя, прекрати. Открывай сейчас же, — просит и требует мачеха.

— Вероника Пална, я вас не пущу. Вы слишком опасны. Дождитесь отца, — ухожу от двери.

— Доздитесь оцца, — эхом повторяет Кирюшка.

На выходе из прихожей останавливаюсь. Звонок свистит непрерывными трелями. Мачеха вздумала взять меня измором. Это она зря. Вытаскиваю из угла отремонтированную швабру. Примериваюсь к коробочке на стене, это она верещит голосом птички, которой прищемили хвост. Со второго удара коробочка бессильно повисает на одном проводочке, трели обрываются.

Смотрю на Кирюшку, тот смотрит на меня. Поднимаю правую ладонь по привычке, тут же меняю её на левую. Кирюшка немедленно копирует жест. Хлопаем ладонями и, заливаясь смехом, уходим в свою комнату.

Где мачеха провела эти полтора часа, не интересовался. Папа тоже немного пострадал. Минут семь. Мы не сразу стук услышали, звонка-то нет. Кирюшке велел сидеть в гостиной, сам после снятия блокировки с замков быстро бегу в детскую и задействую клин.

Привалившись к двери, с наслаждением слушаю причитания мачехи, недоумевающий голос отца, весёлый лопот Кирюшки.

Дверь и моя спина дрогнули. Отец пытается войти.

— Папа, вход закрыт. Не ломай двери, я их заблокировал, — предупреждаю я.

— Сын, ты что вытворяешь?

Опять претензии? Взрослые что, специально усложняют жизнь своим детям, чтобы они мечтали быстрее вырасти?

— Ты про что, пап?

— Ты почему маму не впускал? — Отец начинает по порядку.

— Пап, я что, похож на сумасшедшего? Я с этой психопаткой наедине оставаться не собираюсь. Мне моя жизнь дорога.

Отец замолкает на какое-то время. Крыть нечем.

— Она тебя больше пальцем не тронет, — заверяет после паузы.

— Конечно, не тронет, — покладисто соглашаюсь, — я ей такой возможности больше не дам.

— Слушай, сын, выходи давай. Хватит через дверь разговаривать, — отец ещё раз безрезультатно толкает дверь.

— Потом, — от обещаний язык не отвалится, — сейчас не выйду. Что-то у меня голова от вас разболелась. Пойду полежу.

И от меня тут же отстают. Сам выхожу, когда понимаю, что все нашли себе дело, и на него особого внимания обращать не будут. Вот теперь сижу и любуюсь, как кипит работа по устранению последствий урагана по имени Кирюшка.

— Скажи, сын, это теперь каждый день будет? — Спрашивает отец за ужином. Все сидят за одним столом, уже успокоившиеся. Мачеха после первого шока, сочтя потери не столь великими, отец, глядя на неё, а про детей и говорить нечего. Нам было весело тогда и сейчас неплохо.

— Что именно? — У меня просыпается зловредный педантизм. Отец ждёт ответа, но вопрос им сформулирован совершенно по-дурацки.

— Ну, вот это разорение в нашей комнате…

— Так ты же замок повесил? — «Удивляюсь» его ожиданиям. — Взламывать его не собираюсь. Беспричинно, — уточняю ситуацию последним словом.

— И какая же может быть причина для взлома? — Настораживается отец.

— Например, вы без спроса вошли в нашу комнату. Ты-то ладно, за тобой вредительства не замечалось, а вот ей, — кивок в сторону дёрнувшейся мачехи, — нельзя. Если она войдёт в нашу комнату без разрешения, я в тот же день ваш замок выломаю. Или испорчу.

— Будешь наказан, — сухо информирует отец.

— За что?! — Округляю от удивления глаза, — это же справедливо. Если нам нельзя в вашу комнату, то вам нельзя в нашу.

— Видишь ли, сын, — Витин отец иногда находит нужные слова, — в семьях нет равноправия. У взрослых всегда больше прав, чем у детей.

— Это почему? — С интересом склоняю голову набок. Вот по-настоящему становится интересно. Как азартному охотнику, выслеживающему хитрую дичь.

Отец не сразу понимает, что от него ждёт сын. Или делает вид. Взрослые иногда любят прикидываться валенком и делают это намного искуснее детей. Тот покладистый и спокойный мальчик, прозябавший в этом тельце до моего прихода, не смог бы прижать родителей к стенке. Зато сейчас лично беру дело в свои руки.