Солдат никому не пишет

Начало конца

— Проклятая погода, разбушевалась, как в адском котле!

Действительно, на памяти жителей Северного Флодмунда подобное неистовство стихии было замечено в последний раз лишь их отцами. Необозримые нивы небесного свода были сплошь укрыты мрачным и грозным свинцовым навесом из облаков, обильно произлевающим на головы смертных буйные потоки воды, хлыстающих их в виде нескончаемых стен крупных дождевых капель, под натиском которых не слышно и слов собеседника, стоящего в двух шагах от вас. Могучий ветер, гонимый с гор, в порывах бешенства неистово завывал и нёсся в иступленном галопе над долинами и полями Флодмунда, преклоняя перед собой столетние деревья, ломая спины непокорных, вырывал с корнем кусты и заставлял в панике разлетаться во все стороны света черепицу с домов. Угрюмое полотно, нависшие над головами жителей, то и дело разряжалось сияющими вспышками молний, беспорядочно метущихся в своём страшном веселии с одного облака на другое, озаряя блистающим светом подёрнутую мглой землю. Сопровождалось это поистине страшное действие ревущими раскатистамы громами, рассыпающимися бесчисленными отголосками в горах, гул которых принуждает сердца обывателей каждый раз вздрагивать в животном страхе и молить духов о пощаде и прекращении их гнева.

Вполне естественно, что всякая благоразумная тварь поспешила укрыться в надёжном месте, пока злоба небес благополучно не стихнет. Однако, как вы могли уже заметить, скрылись не все. Одинокий путник, одолеваемый промозглой сыростью, пронзающей не только плоть, но и сами кости, укрытый в длинную холщевую накидку, бичуемую небесными потоками, неопределённого цвета льняной камзол, коричневые толстые перчатки до самого локтя и грубые высокие сапоги с внушительным раструбом, полностью покрытые дорожной грязью, медленно, но верно пробирался по улице городской окраины, неся на своей могучей спине внушительный мешок, содержимое коего покамест останется тайной. Грозя ежечасно увязнуть в местном болоте, которым становятся большинство улиц Флодмунда после подобных погодных происшествий, да, по правде говорю, после любых осадков, он, тем не менее, ни мало не сбавлял обороты своей спешной ходьбы, дерзко огибая бездонные лужи, — в одной из которых безвестно сгиб его сосед после прошлого ливня, — что, по-видимому, говорило о том, что наш субъект куда-то спешил. Рыская по улице, он, как будто не обращая должного внимания на бурю и происходящий повсюду хаос, да весь час что-то самоупоенно бубнил себе под нос.

— Правильно, надо, надо отсюда бежать, бежать куда угодно, — с жаром убеждал сам себя путник, — ведь, что за жизнь ждёт детей в этой стране? Сколько лет мы сидим в этом балагане и никак не можем выбраться? Бежать, бежать хоть в Дартад! Хотя, впрочем, почему "хоть"? В сущности, если верить словам этого доброго господина, — сама его одежда и манеры говорят, что он имперский дворянин, — то народ там пребывает в благополучии, — тучные нивы охотно изрыгают свои богатства, стоит только их засеять, всегда есть возможность сменить себе хозяина или вовсе уйти под лоно государства, а, к тому же, что наиболее важно, последнее время они сменили свои воинственные амбиции на мирное устроение, так что там нам не будет угрожать опасность разорение вражьими войсками; почтить Императора за Бога — на те, пожалуйста! Хоть пень коцолапый, лишь бы было, чем набить пентюх, — самое главное, чтобы там не прознали, что мы из Флодмунда.

— Остфар тоже неплохая страна, — продолжил человек, держа совет сам с собой, — армия там сильная, земля поплодоредней нашего, да и в делах у них, как слышал, покамест не полный разлад. Флоревэндель, по словам купцов, сущий рай — земли цветов и вина, текущего, как сейчас этот проклятый ливень, — но что-то мне не верится, — эти паскуды всегда обманывают и ищут себе выгоды, чесо ради теперь я должен им верить? Впрочем, всё одно, куда бежать, — главное уйти с этих земель, а там уж видно будет.

Судя по тому, что после этих слов человек сомкнул свои усты, он был полностью удовлетворён своим решением.

Наконец, перед его взорам вырос двухэтажный домишко, выстроенный из дерева, покрытой сверху глиной, и с островерхой соломенной крышей… Должно быть, некогда этот дом представлял собой замечательный образец народной архитектуры Флодмунда, однако время и неустройство дел в стране знатно подточили благолепие этой обители. Несмотря на это, жилище охотника, — ну вот, проговорился, — отличалось значительно большей привлекательностью, чем соседние, накренившиеся в изнеможении сил, халупы.

Отворив хлипкую на вид калитку, человек юркнул под дверь жилища и быстро вник в сени. С глубоким вздохом, он бережно скинул с плеч тяжёлую ношу и, не успев толком снять промокшую до ниток накидку, был в миг окружён своим семейством. Дети, что неокрепшие птенцы, голосили во всю глотку, и, активно хлопая своими клювами, весьма недвусмысленно намекали, что неплохо бы подкрепить растущий организм. В сущности, этобыл уже формализированный обряд, за исполнение которого они получали лишь сочный кукиш с маслом, но, к их удивлению, на сей раз тёмную бороду отца семецйста озарила светлая улыбка. Стянув плотные перчатки, он запустил правую руку, покрытую молчаливыми свидетелями его неустанных трудов — мозолями, в недра таинственного мешка, из глубин коего был извлечён на всеобщее обозрение кусок хорошего остафарского сыра. По рядам детворы прокатился восторженные возгласы, подобные тому, как простолюдины поражаются махинациям цирковых волшебников.

— Благодарите дартадского господина, дети, — не без торжественности в голосе проговорил patre familia, — если бы не его милость, не выдели бы мы нынче этого изобилия ещё долго.

Да, мешок оказался полным съедобной снасти, купленной охотником за городом у сельских торгашей за деньги, данные им одним благодарным аристократом, впрочем,

Это случилось буквально вчера днём. Охотник зашёл в одну из лавчонок на торговой площади города для сбычи своего улова — нескольких подстреленных куропаток, — мягко говоря, не густо, но в условиях нынешнего положения довольно солидный улов.

Вышел он от мясника в пламенеющем воинственном духе, ведь старый прожжённый негодяй по доброй традиции всеми силами пытался непременно обставить охотника вокруг пальцев. Первоначально в ход пустилась оценка дичи, где первая сторона, представленная служителем тесака, всячески пыталась занизить качество товара, а вторая, представленная служителем стрел и лука, наоборот, нахваливала во весь свой словарный запас. Увидев тщетность этой затеи, владелец лавчонки заявил, что ему требуется деньги на лечение грыжи, которую поспешил было показать в удостоверение, но остановился из-за охотника, напомнившего, что он недавно слышал из самих уст страдальца весть о том, что с грыжей покончено. Провалив и этот предмет, мясник внезапно вспомнил о своей многочисленной бедной родне и стариках-родителях, которым необходим уход, хола и лелея, но и этот выпад охотник искусно парировал упоминанием своей шумной и голодной коголоты детишек. Истощив запас аргументов по этому поводу, лавочник, изменившись в голосе и напустив на себя грозный и неумолимый вид, которым обычно щеголяют чиновники перед тем, как взять подношение, и напомнил, что, согласно недавнему закону, для охоты в лесах близ городов требуется особое разрешение бургомистра; довольный своей ловушкой, пугалец сам не приметил, что применил против своего опоннента обоюдоострое лезвие, испытать режущие действие которого ему пришлось тут же: охотник ледяным тоном подтвердил слова мясника, однако приметил, что, согласно этому же постановлению, если кто-либо купит дичь, имеющую подозрительное происхождение, то он повинен наказанию в равной степени. Дородная физиономия лавочника в мгновение ока была заволочена мрачным и свирепым выражением, ясно говорящим о том, что совесть у этого достойного гражданина была с небольшими чёрными вкраплениями, явно портящими его благонадёжность. По совести оценив весомый довод супротивника, он прибегнул к последнему патентованному средству, испытанному веками и тысячелетиями: буйному и изощрённому потоку брани, перемижёвающейся с экономическими предложениями. Истощив до глухоты свои глотки, выпучив до боли свои глаза, досжестикулировав до ревматизма своими руками, они, наконец, пришли к компромиссу, иными словами, мясник выплатил сумму большей той, на которую рассчитывал, а охотник получил меньше того, на что надеялся, — то есть, все были недовольны.

Выйдя в задумчивости из лавки, сыпанув на прощанье ей и её владельцу про себя пуд чистосердечных добрых пожеланий о скорейшем заупокое, охотник, судорожно сжимая в длани маленький мешочек с флорингами, так голодный кот сдерживает в своих цепках когтях мышь, побрёл домой через торговую площадь.

Несмотря на то, что в последнее время, из-за вновь ужесточавшегося противостояния земель, торговые дела шли не самым лучшим образом, здесь всё ещё кипела жизнь в своих самых разных проявлениях, тем паче, что, как всегда после праздника, здесь царило деловое оживление. По всей площади разносился шум и гам, различные окрики и вопросы. Площадь заключалась в правильном прямоугольника, порождённым рядом двух и трёхэтажных зданий старинной постройки, возведённых из красного фулхьорского кирпича, что значительно отразилось и на всей конструкции. В основном, это были обиталища всевозможных торговцев и их лавочки. В воздухе витал неописанный аромат, порождённый смешением, казалось бы, всех запахов, которые только могут быть в природе. Неказистые деревянные прилавки, покоящиеся на кой-как вымощенной площади, были заполнены товарами первой необохидомсти, не могущими дать наслаждение телу, но могущие помочь ему не уйти в иной мир раньше срока. Горластые торговцы и торговки, — знающие люди говорят, что у этих жрецов кошелька голос может перекричать самый неистовый шторм и заглушить шум бушующих волн, — во всю мочь своих лёгких завлекали проходящий люд своими зазывалками, ревущими подобно быку в брачный период, нахваливая на все лады свой бесценный, как сарихадунхъорские самоцветы, товар, которого, согласно их авторитетным словам, не встретить более во всём мире, хоть пройди от края земли до края. Однако, как говорят недобрые языки, если пройти чуть дальше по улице к городским окраинам, то с большой долей вероятности вы встретите тот же самый товар, но по значительно меньшей цене, — верить этому или нет, решать вам. Этот громогласный зов коммерции причудливым образом сливался с гомоном, порождаемым праздным людом, притёкшим на рынок не столько с целью нечто приобрести, сколь набраться сплетен и старательно обмыть кости злобе дня.

Покупатели с важным или подавленным видам, в прямой зависимости от материального благополучия, прохаживались меж рядов, периодически вступая в короткие диалоги с продавцами, конец которых столь же периодически переходил в брань. Сорванцы-мальчишки шныряли меж рядов быстрокрылыми стайками, поглядывая завидящими и алчущими глазками на раскинувшиеся товары, — частенько после подобного зрительного контакта вещь таинственным образом перемещалась в карман проныры, вслед за чем, как правило, следовал душераздирающий крик торговца с немедленной погоней и облавой на негодного воришку; в случае поимки мальца при наилучшем раскладе событий просто-напросто избивали до нужной кондиции, при воспоминании которой у него впоследвиии должна была отпадать сама мысль о рецидиве, при наихудшем же отрезали пальцы, дабы они впредь не брали чужого, или вовсе отдавали в цепкие руки правосудия, вердикт которых не смог бы предсказать и пророк.