Могндоэфрийская ваза

– Шени, спрячь вазу.

Джаспер стоял в дверях, ухватившись за косяк. Его пошатывало, как на палубе яхты в штормовую погоду. Испугавшись, что он сейчас упадет прямо на нее, Шени попятилась, и тогда гость ввалился в прихожую. Большой, потный, с опухшим битым лицом, над могучими плечами свисают отросшие засаленные дреды. Сквозь ячеистую майку просвечивает татуировка – эмблема спортивного клуба. Взгляд мутный, одурелый, зрачки слегка пульсируют.

– Джаспер, я же просила не приходить ко мне в таком состоянии! Я работаю, а через полтора часа ко мне придет ученица!

– Вазу, говорю, спрячь, – он ее как будто не услышал. – Заныкай куда-нибудь, ты же искусствовед, вы же всегда можете заныкать. Это очень ценная ваза, а мы ее того…

– Сперли? – обреченно спросила Шени.

Гость помотал головой – у землян этот жест означал отрицание, а не «поговорим об этом потом», как у незийцев.

– Уронили. Сперли ее раньше, но с этим порядок. Эта ваза с Лярна, с виллы их знаменитого мафиозного босса, которого потом тергаронцы грохнули, про него еще кино сняли… Ее сюда на аукцион привезли.

Джаспер скинул на пол потрепанный рюкзак с мокрыми от пота лямками. В рюкзаке звякнуло.

– Она там?!

– Хуже не станет, уже всё… – махнув рукой, он покачнулся и плюхнулся в гелевое кресло, расплывшееся под его весом придавленной медузой. – Какая-то рукожопая сука уронила ее и потом запаковала битую, словно так и было! Чтобы меня подставить, сечешь? Она же столько стоит, что проще сунуть башку в аннигилятор, чем расплатиться. А я метки с нее снял и втихаря вынес. Пусть думают, что сперли. Потом скажу, что нашлась. Ты же реставратор, тебе раз-раз – и готово. Я заплачу. Сделай, чтоб она была как новенькая.

– Аукцион легальный?

– Ну ты скажешь, легальный… – он хохотнул. – Но у нашей шараги все схвачено. Глянь, до завтра успеешь?

Первым делом Шени закрыла все три окна в эркере, за которым кис на солнцепеке Сайвак-блочау – Краденый канал. В прошлом это был один из множества безымянных элакуанкосских каналов, но после истории с незаконной застройкой, разразившимся двадцать шесть лет спустя скандалом «Как выяснилось, у горожан украли канал!» и последующим торжественным сносом возведенного втихушку на сваях крытого рынка он удостоился собственного названия. Благодаря пленэрным зарисовкам на набережной Сайвак-блочау Шени улыбнулась удача, поэтому она и студию сняла здесь – из суеверных соображений, чтоб и дальше везло.

На той стороне теснились обветшалые дома, красноватые от въевшейся пыли, которую западный ветер приносит со склонов Элака. Пахло пряностями, заиленным каналом и нагретым пластиком старых рам. В небе сновали аэрокары, но ни одного полицейского зонда в поле зрения не было.

Шени опустила жалюзи. Джаспер уже в отключке, и раз он закинулся какой-то дрянью до пульсации зрачков, привести его в чувство без антидота вряд ли получится. Самое правильное выставить его с глаз долой вместе с вазой, но своим ходом он не уйдет, а кого-то вызывать рискованно – и для него, и для нее.

Позвонив Лаури, она отменила сегодняшний урок. Договорились на послезавтра, на последний день рау – аи, «день новых планов». Несмотря на сетевой ник «Королева вампиров графиня Лаури» и наводящие оторопь литературные опыты, от которых у Шени едва ли глаз не дергался и всякий раз возникало опасение – вдруг уважаемые родственники из клана Чил застукают ее за таким чтением, ученица была девочкой славной и не вредной. Она училась рисовать, чтобы самостоятельно иллюстрировать свои фанфики, а Шени приходилось их читать и выносить вердикты, подходит картинка или нет. Оставалось порадоваться, что способности у Лаури ниже среднего, и пока она освоила только лица, не замахиваясь на сложные композиции. А то ее персонажи такое вытворяли, что проктолог с патологоанатомом нервно курят в сторонке, пытаясь это развидеть и вздрагивая от каждого шороха.

Шени в нерешительности смотрела на рюкзак, выглядевший так, словно его подобрали на свалке Рье-Тьядо. И хотелось взглянуть на вазу, и совсем не тянуло впутываться в эту историю. Джаспер ей никто. Познакомились они в университете, но его вскоре отчислили за наркоту и прогулы. Когда через несколько лет случайно встретились, его одолевала потребность кому-нибудь излить душу, а она переживала сложный период под названием «наверное, я никому не нужна». Можно считать, нашли друг друга. И вот что странно, они тогда вовсю откровенничали, сидя в каком-нибудь маленьком кафе или у нее дома, но каждый как будто находился внутри наглухо закрытой капсулы – словно два пациента в поставленных рядом «коконах спасения». И похоже на внутреннюю близость, и в то же время она там даже рядом не валялась. Но тогда это обоих поддерживало. Потом Шени выкарабкалась из своей депрессии, а Джаспер связался с «черными антикварами», и ему стало не до экзистенциальных вопросов. Если встречались, болтали, как старые приятели, но с криминальными делишками он к ней до сих пор не подкатывал.

Она только посмотрит. Это займет несколько секунд, это ни к чему ее не обязывает и не делает соучастницей. Пусть она писала диплом по могндоэфрийскому декоративно-прикладному искусству, она не эксперт. Откуда ей знать, настоящая это ваза с виллы Лиргисо или подделка? Умельцев в Галактике хватает. Посмотреть на что-то – еще не значит по уши в это вляпаться.

Под эти размышления Шени натянула одноразовые перчатки: любознательность – не порок, но если она где не надо оставит отпечатки, юристы из клана Чил сочтут ее девушкой несерьезной.

Из рюкзака пахнуло давно не чищеным мусоропроводом. Сверху лежали личные вещи Джаспера: наручный комп, замызганный пожелтелый бинт, банка пива, помятая банка энергетика, скомканная майка, недоеденный хот-дог, который, судя по его виду, был в этом рюкзаке старожилом. Под ними – что-то большое, укутанное в задубелую от пота джинсовую куртку. Она там.

В свертке была коробка из-под чайника, а в коробке – прозрачный силовой футляр, в котором таинственно мерцало что-то невероятно прекрасное. Шени его вытащила, шагнула к свету и поняла, что нескольких секунд ей не хватит.

Ваза сверху донизу в мозаике трещин: словно ее собрали по кусочкам, используя моментальный клей, и уже потом упаковали в защитный футляр. Или она из того стекла, которое при ударе не разлетается на осколки?

Скорее, первый вариант: линии рисунка там и тут прерываются, не совпадают.

Даже в таком плачевном виде ваза завораживала. Нежнейшие переливы от изумрудного до сумеречно-фиолетового, от золотистого до пепельно-розового. И сквозь эти радужные вуали змеится прихотливый узор: похоже на вплавленную в стекло проволоку темного серебра, но это не проволока, иначе осколки удержались бы на ней, как на каркасе, и не было бы таких смещений.

Вначале Шени показалось, что узор абстрактный – прихотливые извивы без намека на симметрию, и не найти в этой изысканной путанице двух одинаковых элементов – но потом она стала различать цветы, изящные силуэты энбоно, арки, дороги и лестницы, извилистые, как стебли вьюна. Здесь изображен целый мир, в котором что-то происходит. Точнее, что-то происходило, но разбилось вдребезги, и теперь общее впечатление, как от снимков с места катастрофы. Лестницы расколоты, арки перекошены, фигурки надломлены, а те, которые уцелели, тянут друг к другу руки, но шансов дотянуться никаких, потому что фрагменты вазы сместились. Тот, кто наспех склеивал осколки, управился с этой задачей вкривь и вкось. Хотя заполненных клеем промежутков не видно. Возможно, горе-реставратору удалось собрать не все, осталось сколько-то стеклянного крошева?.. Но тогда были бы зазоры и щербинки, а их не видно, только паутина трещин и нарушенный рисунок.

Сперва Шени ломала голову, в чем тут фокус, потом, так и не найдя разгадки, стала рассматривать детали композиции, искаженной, но все равно привлекательной, заманивающей в переливчатые дали. Ваза ее поймала, словно хищный цветок добычу.

О времени она забыла, а Джаспер между тем перешел в следующую фазу наркотического опьянения, заворочался, очнулся, вспомнил, где находится и зачем его сюда принесло.

– Ну так чего, Шени, разберешься? За сколько по времени и баблу?

– Я не реставратор, – ответила девушка, с трудом отведя взгляд от вазы, которая никак ее не отпускала. – Тут нужен специалист.

– Так ты же как раз по вашим незийским битым чашкам работаешь! Вот и здесь разбили... Это же твоя специализация!

Вместо того чтобы обозвать Джаспера идиотом, Шениролл Чил Амари терпеливо объяснила:

– Это совсем другое. Я расписываю чашки для Праздника Прощания, мои родственники из клана Чил пьют из них ритуальный травяной чай, и, допив до дна, каждый разбивает свою чашку. Это наша старая традиция, а картинки символизируют то, что человек хотел бы оставить в прошлом, чтобы освободить место для будущего. Моя задача – нарисовать, с чем хочет проститься обладатель чашки. Потом черепки выбрасывают, их нельзя собирать и склеивать, так что я никогда этим не занималась.

– Ну, так попробуй, а? – уныло попросил Джаспер. – У тебя же в универе был научный руководитель энбоно, ты ведь можешь у него спросить…

– Не могу, – отрезала Шени. – Впутывать сюда профессора Тлемлелха я точно не буду, к нему и так воздушная полиция все время цепляется, еще криминала не хватало!

– Мы же друзья, я бы, если что, тебя выручил…

– Я бы тоже тебя выручила, если б умела реставрировать битые вазы. Жаль, что я не могу.

И правда очень жаль: эта ваза как целый чудесный мир, как живая, и она заслуживает того, чтобы ее привели в порядок – это все равно, что позаботится о сломанном дереве… Хотя ваза похожа скорее не на дерево, а на заросли экзотического кустарника, усыпанные цветами с дурманящим ароматом.

Уловив ее настроение, Джаспер воспрянул духом и настойчиво забубнил:

– Так ты попробуй, у вас же два семестра была реставрация с практикой, я бы сам сделал, если б меня не пнули под зад с первого курса, ты же еще не пробовала, давай, Шени, рискни, ты же способная, и меня выручишь, и в себя поверишь, я знаю, что у тебя получится…

– А если я окончательно ее испорчу?

– Ты не испортишь, я же тебя знаю, ты старательная, а к кому я еще пойду… И надо выходить из зоны комфорта, давно пора, вот и выйдешь, ты попробуй, а?

Последнюю фразу он произнес с наставительной интонацией коуч-тренера, после чего обессилено распластался на сплющенном гелевом ложе.

Глубоко вздохнув, девушка снова перевела взгляд на вазу: как будто чарующая мелодия стала видимой и застыла, но при этом ее скрутило судорогой. Если бы только Шени могла… Не ради Джаспера с его противозаконными делишками, а ради самой вазы. Ради этой музыки, которая стремится восстановить утраченную гармонию, но из-за паутины трещин никак не может это сделать.

– Ладно, попробую. Если до завтрашнего вечера ничего не получится, будешь искать кого-нибудь другого. Еще раз повторяю, я не профессиональный реставратор. Сейчас мне надо слетать домой за «Миралом», я здесь такую технику не держу.

Хоть Шени и была очарована вазой до мурашек по коже, благоразумие осталось при ней, и нести домой украденный «черными антикварами» экспонат она не собиралась. Убрала в тайник, который обнаружила, когда делала в студии ремонт. Хотя никакой это не тайник, просто дыра в стене, задвинутая тумбой. Коробка из-под чайника в самый раз там поместилась.