Поединок. Выпуск 15

XXIV

Три вечера подряд Нурдин посещал кафе, кондитерские, рестораны, танцевальные залы, где, по словам Белокурой Малин, бывал Еранссон.

Временами он ездил на своей машине и в пятницу вечером, сидя в ней, следил за площадью Марии, однако не заметил ничего интересного, кроме двух мужчин, которые также следили за прохожими из автомобиля. Нурдин догадался, что это кто-то из отдела борьбы с наркоманией.

Путешествия по городу не обогатили его новыми фактами о человеке, который назывался Нильс Эрик Еранссон. За все эти дни Нурдин дополнил информацию Белокурой Малин лишь заявлением бывшей жены Еранссона, которая сказала, что не видела своего первого мужа около двадцати лет.

В субботу вечером Нурдин, доложив в рапорте Мартину Беку о своих мизерных достижениях, начал писать жене в Сундсвал длинное, грустное письмо, время от времени виновато поглядывая на Рённа и Колльберга, которые увлеченно стучали на машинках.

Не успел Нурдин дописать письмо, как в комнату зашел Мартин Бек.

— Что за болван послал тебя в город? — спросил он.

Нурдин быстренько накрыл письмо копией рапорта, ибо как раз написал: «…а Мартин Бек с каждым днем становится все более раздражительным».

Колльберг вынул из машинки лист и сказал:

— Ты.

— Чад? Я?

— Конечно. В среду, когда здесь была Белокурая Малин.

Мартин Бек недоверчиво смотрел на Колльберга.

— Удивительно, что я не припоминаю, — сказал он — Но все равно бессмысленно давать такое поручение нор-ландцу, который даже не знает, как попасть на Стуреплан.

Нурдин был обижен, но в глубине души сознавал, что Мартин Бек прав.

— Рённ, узнай ты, где бывал Еранссон, с кем он встречался и что делал, — сказал Мартин Бек. — И попробуй найти того Бьёрка, у которого он жил.

— Хорошо, — ответил Рённ.

Он составлял список всех возможных значений последних слов Шверина. Первым он написал: «День рока, ай». И последним: «Дно реки, ай».

Каждый тянул свою ниточку в следствии.

В понедельник Мартин Бек встал в половине седьмого после почти бессонной ночи. Он чувствовал себя плохо, и от чашки шоколада, которую приготовила дочь, ему не стало лучше. Жена еще крепко спала, и это ее свойство, наверное, унаследовал сын, которому каждый раз трудно было рано вставать. Но Ингрид просыпалась в половине седьмого и закрывала за собой входную дверь в четверть восьмого. Инга часто говорила, что по ней можно проверять часы.

— О чем ты сейчас думаешь, папа? — спросила Ингрид.

— Ни о чем, — машинально ответил он.

— Я с весны не видела, чтоб ты когда-нибудь смеялся.

Мартин Бек посмотрел на дочь и попробовал усмехнуться. Ингрид была хорошая девушка. Но это же не причина для смеха. Она поднялась и пошла за своими книжками. Когда Мартин Бек надел пальто и шляпу, она уже ожидала его, держась за ручку двери. Он взял у нее кожаный портфель, старый, вытертый, облепленный разноцветными наклейками.

Это он сделал также машинально. Он носил портфель Ингрид так же, как девять лет тому назад, когда она впервые пошла в школу. Но тогда он вел ее за руку. За маленькую ручку, влажную и дрожащую от возбуждения. Когда он перестал водить ее за руку? Он уже не помнил.

— В сочельник ты будешь смеяться, — сказала Ингрид. — Когда получишь от меня подарок.

— А какой подарок ты ждешь от меня?

— Коня.

— Куда же ты его поставишь?

— Не знаю. Но все равно хотела бы коня.

— Знаешь, сколько он стоит?

— К сожалению, знаю.

Они попрощались.

На столе в Доме полиции его ожидали рапорты последних проверок.

— Как там с алиби Туре Ассарссона? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— Принадлежит к самым неуязвимым в истории криминалистики, — ответил Мартин Бек. — Ибо он как раз в то время произносил речь перед двадцатью пятью лицами.

— Н-да, — мрачно протянул Гюнвальд Ларссон.

— А кроме того, извини меня, предположение, что Эста Ассарссон не заметил бы собственного брата, который садился в автобус с автоматом под плащом, кажется не совсем логичным

— Что касается плаща, — сказал Гюнвальд Ларссон, — то он мог быть довольно широким, если убийца мог спрятать под ним оружие, которым отправил на тот свет девять человек

— В этом ты прав, — согласился Мартин Бек.

— Факты сами говорят, что я прав.

— И в этом твое счастье, — сказал Мартин Бек. — Если бы позавчера вечером ты ошибся, нам бы теперь было не до шуток. Но ты когда-нибудь все-таки попадешь в переплет, Гюнвальд, — прибавил он.

— Не думаю, — ответил Гюнвальд Ларссон и вышел из комнаты.

В дверях он столкнулся с Колльбергом, который быстро отступил в сторону и, смерив взглядом широкую спину Ларссона, спросил:

— Что тут с живым тараном? Скис?

Мартин Бек кивнул. Колльберг подошел к окну и выглянул на улицу.

— Ну его к черту, — сказал он.

— Оса продолжает жить у вас?

— Да, — ответил Колльберг. — Но не говори, что я завел у себя гарем. Это уже сказал господин Ларссон.

Мартин Бек чихнул.

— Будь здоров, — сказал Колльберг, — Еще немного, и я бы выбросил его в окно.

Мартин Бек подумал, что Колльберг один из немногих, кто в самом деле сделал бы это.

— Спасибо, — сказал он.

— За что?

— За то, что ты сказал «будь здоров».

— Ну и молодец. У меня когда-то был случай. Один фоторепортер избил свою жену и выбросил ее голую на снег за то, что она не поблагодарила, когда он сказал «будь здорова». Он, конечно, был пьян.

Колльберг немного помолчал, потом сказал:

— Из Осы больше ничего невозможно вытянуть.

— Ну, мы же знаем, каким делом занимался Стенстрём, — сказал Мартин Бек.

Колльберг удивленно посмотрел на него:

— Как это знаем?

— А так. Убийством Тересы. Ясно, как божий день.

— Убийством Тересы?

— Да. Тебе такое не приходило на ум?

— Нет, — ответил Колльберг. — Не приходило, хотя я пересмотрел все нераскрытые дела за последние девять лет. Почему же ты ничего не говорил?

Мартин Бек смотрел на него, задумчиво кусал кончик ручки. Их мысли бежали одним руслом, и Колльберг выразил их словами:

— Видно, не все можно передать с помощью телепатии.

— Не все, — молвил Мартин Бек. — А кроме того, убийство Тересы случилось шестнадцать лет назад. Следствие проводила городская полиция.

— Так ты уже просмотрел протоколы?

— Только бегло. Там более тысячи страниц. Все документы лежат в Вестберге. Может, поедем туда?

— Обязательно. Надо их освежить в памяти. В машине Мартин Бек сказал.

— Ты, наверное, догадываешься, почему Стенстрём взялся за это дело?

Колльберг кивнул.

— Наверное, потому что оно было самое трудное из всех.

— Вот именно. Самое безнадежное из всех безнадежных. Он хотел показать, на что он способен.

— И дал себя застрелить, — молвил Колльберг. — Так глупо, черт возьми. И какая связь?

Мартин Бек не ответил. Они молчали до тех пор, пока не доехали до Вестберга, поставили «машину перед полицейским участком и вышли на мокрый снег.

Колльберг сказал:

— Можно ли распутать дело Тересы? Теперь, через столько лет?

— Трудно это представить, — ответил Мартин Бек.