Полумейстер

103. Дети и любовь

— Долго ты ещё будешь беситься на то, что он Тиррел? — Ренли упирался руками в стол, нависая над Станнисом. И почему только его братья вечно не понимают простые вещи?

— Я не бешусь, — он всё же счёл нужным попробовать донести очевидное.

— Да-да, именно поэтому ты скрежещешь зубами каждый раз, когда слышишь его имя, — Ренли нарочито закатил глаза.

— Я не бешусь, — раздражённо повторил Станнис. — Я призываю тебя ответить на один вопрос. Почему, как ты думаешь, Лейнор Веларион выбрал себе Лонмаута? Почему принц Дейрон выбрал Норриджа? Почему Деймон Претендент довольствовался Кокшо?

— Тебя не интересует, как думаю я, — огрызнулся брат. — Тебе надо, чтобы я угадал, что думаешь ты. Так что скажи прямо.

— Что ж, если ты настаиваешь... они были разумны, вот почему. Искали себе пару среди мужчин благородных, но не слишком. Тех, за кем не стояла семья. Лейнор пошёл ниже — и смертельно ошибся. Ты пошёл выше...

— Боги. Ты будешь утверждать, что волнуешься?

— Дом Баратеон и так достаточно мал! — рявкнул Станнис, вскакивая и чуть не сталкиваясь с братом лоб в лоб. — А ты приближаешь к себе человека, в чьей верности не можешь быть уверен!

— Но я...

— Но ты никогда не сможешь ответить, выберет он тебя или свою семью! — он тяжело сел на место. — Его старший брат, бабка и сестра у Роберта, родители и второй брат — в Хайгардене. Хайгарден скоро окажется под ударом, я уверен. Что он будет делать?

— Волноваться. Как ты и я.

— А если лорд-обжора решит спасать своё жирное пузо и примет сторону самозванца? Вот. Ты не знаешь.

— Я знаю, — возразил Ренли. — Ему будет больно, он будет беситься. Потом сломает что-нибудь, может даже дорогое. Потом будет плакать. Мне придётся его утешать. Всё. Теперь ты спокоен? — на крик сорвался уже он. — Как ты можешь не понять, что люди... люди не выбирают, кого им любить. Не сверяют родословные. Если бы моим оруженосцем стал какой-нибудь Норридж... нет, если бы Лорас был Норриджем... — он окончательно запутался и умолк.

Молчали они оба, тяжело сверля друг друга взглядом. Неуютно, когда у человека напротив почти твоё собственное лицо (только краше). Создаётся ощущение взбесившегося зеркала, с какого-то ляду решившего бунтовать против законного хозяина.

Вдруг Ренли расхохотался.

Это было странно, неправильно — Станнис как раз начал думать, что в самом деле ничего не понимает в этой братней любви, в его голове она была сродни браку: ты смотришь список кандидатов, выбираешь наименее отвратительного, предаёшься пороку, как-то так. С братней любви мысли перескочили на внезапный уход Селисы в септрий и необходимость искать новую жену — и ужас, что новую жену ему будет искать Роберт, у которого как раз в Харренхолле собралась толпа девиц... вкусы Роберта его пугали, да, и он не стыдился этого страха.

И тут — хохот.

— Тебе плохо? — осведомился он.

— Да нет. Я просто подумал... Кокшо, Коннингтоны(47), Норриджи, Лонмауты... у Рейегара по-моему они все перебывали в оруженосцах, зачем ему ещё и Лианна Старк?!

— Все говорили, что её красота была сродни красоте юного рыцаря на заре славы, — сухо ответил Станнис.

Ренли посмотрел на него неверящими глазами.

— Ты пошутил! — сказал он. — Нет, не отвертишься, ты точно пошутил! Может, ещё и поцелуешь кого-нибудь?

— Свою новую жену, — ещё более сухо ответил он. — На свадьбе. И потом, если Роберт не решит ещё раз благословить моё брачное ложе...

— Милорды, — ворвался в комнату Тирек Ланнистер, — милорды, там леди Ширен Баратеон! Она прибыла! Просит... аудиенции...

Мальчик запнулся, глядя на смеющихся братьев — Станнис, конечно, не позволял себе хохотать, как Ренли, но хмыкал — и вылетел обратно.

— Это было очень недолжно, — радостно заявил Ренли. — Рекомендую повторять почаще.

Что он только имел в виду?..

Ширен. Это в самом деле была Ширен — замаранная грязью, в изорванном платье, с волосами, в которых запутались мелкие веточки. Босая. Рядом с ней, как верный часовой, стоял Деван Сиворт — следовало предупредить Давоса и Марью, что их сын тоже жив и вернулся. Ширен улыбалась, во все свои мелкие ровные зубки, и её чудовищно хотелось обнять. Но он лорд Станнис, а лордам не пристало бросаться навстречу дочерям и обнимать их, пачкая свежий дублет.

Поэтому он медленно подошёл к столу и взял дочь за руку. Та вцепилась в него обеими руками, так, что её ногти прямо впились в кожу.

— Ты юная леди Баратеон, — напомнил он. — Тебе не пристало проявлять страх.

— Простите, папенька, — прошептала она. — Я... иногда я думала, что больше вас не увижу.

— Ты выглядишь совершенно неподобающе, — сказал он, осторожно выпутывая у неё из волос ветки.

— Леди Мелони нас причёсывала каждое утро, но потом у неё сломался гребень, — печально ответила та. — Без гребня было гораздо сложнее.

— Если хочешь, можешь рассказать мне всё сейчас. А если хочешь, мы сейчас отпустим твоего верного спутника, ты помоешься, тебя покормят и беседовать мы будем уже тогда.

— Сейчас! — взмолилась она. — Папенька, я... не уходите. Пожалуйста!

Он сел рядом с ней, с некоторым раздражением достал носовой платок и попытался стереть грязь с лица дочери.

Там, где всегда под пальцами была серая корка, теперь была мягкая кожа.

* * *

— ...а потом леди Мелони вызвала нам в помощь дух своего папеньки, он вселился в Джоффри и пришёл нам на помощь, — рассказывала Ширен спокойно, это ведь всё хорошо закончилось. — А Бенджикот под столом спит, вместе с Азором, вы не будите их, пожалуйста.

Папа заглянул под стол, и лицо его стало даже чуть-чуть забавным, хотя она, конечно, хорошо себя повела и не прыснула.

— Они подружились, — объяснила Ширен. — Наверное потому, что оба ещё малыши. И мы дальше шли, мимо Стонтонов, их тоже захватили Ланнистеры, и мимо много кого ещё, потом телегу нашли... а потом Джоффри убежал.

— То есть, отец красной жрицы?

— Нет, Джоффри! Леди Мелони сказала, он проснулся, пока лорд Риверс спал. Но ему никак нельзя разрешать сбегать, под стенами сплошь вражеские войска. Поэтому леди Мелони и леди Сарелла отправились его ловить, а нам с Деваном показали, где тайный ход в город. Я вам его тоже могу показать, чтобы вы могли его охранять...

Сидела она уже у папы на коленях, крепко его обняв. Так было куда уютнее, чем сидеть напротив него и держать спину.

— Ширен, — спросил папа особенным голосом, — а что у тебя с лицом? — он осторожно коснулся её плохой щеки.

Она удивилась, ощутив прикосновение. Вспомнила мокрое касание Старого Кермита — его она тоже ощутила.

— Не знаю... а что?

— Ничего плохого, Ширен, — ответил папа и почему-то крепче её обнял. — Ничего плохого.