Полумейстер

108. Ночная септа

Леди Каллакира упала на пуховую постель в своих покоях, чувствуя себя совершенно вымотанной долгим днём, торговыми переговорами и дорогой до столицы. Визерис возблагодарил прозорливость Элларии за наличие в багаже замечательной плотной ночной сорочки со вшитой «грудью» и набросил поверх шёлковый халат.

Его день ещё не закончился, хотя он решительно пресёк все попытки остаться с ним — даже со стороны Оберина. Он будет волноваться, будет расспрашивать, что случилось — неважно, сейчас надо было остаться одному и придумать, как помочь Джейхейрису. Кто вообще в силах помочь мертвецу? Ответ был настолько очевиден, что оставалось только рассмеяться, предоставив всем шпионам Вариса возможность убедиться в ненормальности тирошийки.

— Леди? — мальчик просунул голову сквозь дверь. — Леди, к вам можно? Теперь-то вы мне поможете?

Визерис кивнул:

— Да. Теперь помогу. Но нам надо быть осторожными, — предупредил он. — Никто не должен нас увидеть по дороге, хорошо?

— Хорошо, — ответил тот. — Эйк нам поможет, — он кивнул на безголового младенца верхом на коте. — Они всё видят и замечают! — мальчик протянул Визерису шестипалую руку. — А куда мы идём?

— К тому, кто сможет проводить тебя к маме и бабушке, — пообещал он, беря призрака за руку. На ощупь рука оказалась как... как что-то холодное, мягкое, но не противное.

Вверх по лестнице и к картине — «Леди Веларион в пене прибоя», чудовищная пошлая мазня, некогда заказанная великим Корлисом и сначала принятая только из уважения к нему, а потом приспособленная приносить пользу. Мама всегда пользовалась этим проходом в септу, пока отец не прознал о нём и не стал ловить их на половине дороги или ставить у выхода сьера Барристана: Визерис должен был оставаться близ своих покоев, а не гулять по замку. Сегодня здесь было пусто.

Шестнадцать ступенек вниз — надо же, в детстве они казались такими высокими — и ещё одна потайная дверь. Безголовый младенец высунулся наружу, махнул пухлой ручкой.

— Он говорит, можно выходить, леди, — объяснил Джейхейрис. — А зачем мы идём в септу?

— Потому что к твоим маме и бабушке иначе не попасть, — Визерис решительно пересёк коридор и понадеялся, что септон уже отошёл ко сну. Дворцовые септоны, сколько он помнил, не страдали излишним благочестием. Но нет, перед алтарём Воина стоял на коленях незнакомый юноша-подросток в пурпурной рясе служителя Отца, с длинной светлой косой. Ведь не может же благое дело пройти без препон!

— Простите, — называть юношу младше себя «отче» было как-то неловко, — я могу помолиться Неведомому?

— Зачем молиться Неведомому, леди? — ужаснулся Джейхейрис, но Визерис крепче сжал его призрачную руку в своей: не бойся, я знаю, что делаю.

Септон поднялся на ноги и улыбнулся, глядя на Визериса тёмно-лиловыми глазами, такими же, какие были у Рейегара и его несчастного сына.

— За них? Давно пора, — сказал он печальным, мелодичным голосом. — Я буду молиться с вами вместе, хотя только живые могут помочь мёртвым.

На его рясе был вышит чёрный дракон, свернувшийся вокруг пёстрого кристалла и сжимающий в пасти белую стрелу(50). «Не время трепетать, время делать дело», — одёрнул себя Визерис, хотя видеть одного из великих королей прошлого вот так вот, лицом к лицу, было ощущением неподражаемым.

Надо было зажечь свечи перед алтарём, зачерпнуть святой воды из чаши... он никогда раньше не молился Неведомому и не помнил ритуал.

— Зажги от свечи огонь на алтаре и семикратно брось туда лепестки цветов из корзины, вон она. И не бойся. Если ты чего-то не помнишь, я помогу, — подсказал король из-за его плеча.

— Леди, зачем мы это делаем? — снова спросил Джейхейрис, и Визерис присел перед ним, глядя ему прямо в глаза:

— Потому что твои мама и бабушка там, куда уводит людей Неведомый. Ты забыл об этом, и правильно сделал, но если хочешь их найти, нам нужна помощь. Поэтому стой смирно и делай как я, хорошо?

Тот насупился, но покивал.

Визерис не знал, сколько времени он провёл так, глядя в огонь, где сгорали лепестки жёлтых цветов, беззвучно моля Неведомого провести детей домой, к их родителям. Может быть час, может быть — всего пять минут. Но в какой-то момент духота, усталость и плотный цветочный запах (и запах дыма, от которого никуда не деться) сморили его, а когда он очнулся — он остался один. Только лунный свет падал из высокого стрельчатого окна, да мелькнули где-то там, на белом луче, край рыжей юбки и две чёрные косы. Ни Джейхейриса, ни безголового мальчика больше не было, только старый кот вылизывал тяжёлую лапу, да чесал кота за ухом блаженный король.

— Они... дома?

— Да, — кивнул король. — Хотел бы и я... — он сокрушённо покачал головой. — Но не могу.

— Вы — и не можете?! — это было как-то неправильно. Нелогично.

— Я не могу уйти без моего брата, — объяснил он. — А мой брат... Вили забрали его голову и его корону(51), чтобы не дать ему обрести покой. Я не знал, я думал, остального хватит... Голова его давно рассыпалась в прах, но если бы хоть корона вернулась ко мне...

— Корона Завоевателя? Она в Дорне? — быстро спросил Визерис.

— Думаю, да, — пожал тот плечами. — Знаешь, он даже не может войти в столицу, мой бедный брат. Может быть, если вернуть корону, мы хотя бы будем здесь вместе. Это лучше, чем одному скитаться от Костяного Пути до Черноводной, верно?

Визерис был старшим в роду, он был королём, он был Таргариеном.

— Я принесу вам корону, государь, — пообещал он. — Клянусь...

— Не клянись. Просто пообещай, — мягко поправил тот. — Отец не любит клятв. Того, кому его слова не хватает — и клятва не удержит, а кому достаточно — зачем ему вообще сдались те клятвы?

Он не знал, что его дёрнуло вдруг исповедаться — может быть, то, что никому другому этого не рассказать, может быть, то, что его грызло происходящее, грызло то, насколько всё неправильно и насколько оно прекрасно.

— Я изменяю жене с привидением моей племянницы, которое приходит ко мне во сне! — выпалил он, сердясь сам на себя.

Блаженный король рассмеялся:

— Сразу видно Таргариена. Мы не мелочимся! — и серьёзно добавил: — Если тебя это тяготит, перестань. Бог дал нам большую свободу, чем другим людям, но дал нам совесть, которая указывает, какие черты пересекать не следует даже нам, валирийским чудовищам.

— Но я её люблю.

— Я догадываюсь, — король кивнул. — Скажи, ты уважаешь свою жену?

— Наверное? Она... — он задумался, — несчастная девушка. Ей пришлось идти за меня, потому что больше никто бы не позвал, а мне очень нужна была жена для договора с Узурпатором. Я обещал ему свою дочь-первенца в жёны его первенцу, — объяснил он.

— А она тебя?

— Она считает меня трубочистом, — он погладил подол шёлкового халата.

— Объяснимое заблуждение, — король не удержался от улыбки. — Итак, в тебе нет к ней никакого чувства, кроме жалости, а она считает тебя трубочистом, но вы спите, чтобы исполнить обещание, данное Узурпатору. Я всё правильно понял?

Звучало как-то гадко, он аж скривился — и испытал острое отвращение к самому себе.

— И если я правильно понял, то она заключила брак с несуществующим человеком, ведь клятвы ей давал некий лорд Дарклин, а не король андалов, ройнаров и первых людей, не так ли?

Визерис мрачно кивнул.

— Знаешь, лучше спать с привидением, чем продолжать позорить святость брака тем, мерзостность чего ты понимаешь и сам. В глазах бога и людей ты не женат — ты совершил подлог у алтаря. Проси прощенья у Матери, что так надругался над её драгоценным даром. И если сможешь, приведи ко мне свою племянницу. Не следует жить во грехе, если можно прекратить жить во грехе.

Той ночью ему снилась толпа, шумная и весёлая, собравшаяся на ступенях Септы Бейлора, и голос мальчишки Джоффри: «Принеси мне его голову». Зелёное пламя ревело вокруг, безжалостное и вездесущее, глотая стоящие на рейде в Черноводной корабли, и леди Санса кричала, надрывно, как мама, когда люди в белых плащах рвали на ней одежду.