Полумейстер

117. Первая беседа по душам

— Я рада наконец остаться с вами наедине, — призналась Дейнерис, и Эйгон еле удержался, чтобы не закатить глаза. А уж он-то как был рад! Весь вчерашний день его не подпускал к невесте Джон. Казалось, он нашёл новый способ «спасать» воспитанника от женщин: если отбить девицу, она точно не сможет никого соблазнить, не так ли?

— Мой опекун... иногда бывает слишком заботлив, даже навязчив, — вздохнул он. — Но он вырастил меня, как своего сына, и я не могу на него по-настоящему сердиться.

— Да, сложно сердиться на тех, кому всем обязан — от жизни до побед, — согласилась та и Эйгон вспыхнул. Неужели это так очевидно — что все победы принадлежат Джону, а он лишь следует за войском?! Или это Джон сказал ей? Должно быть, он — он ведь так стремился предстать перед принцессой в наилучшем свете.

— Я сам веду войска в бой! — вышло жалко и глупо, по-мальчишески.

— Да, совсем как ваш отец... — печально ответила она, оставив Эйгона гадать, было ли это вообще комплиментом. Он не помнил ни одной военной победы на счету отца, зато его поражение стало легендарным. — Я его не помню, впрочем. Я родилась уже после его смерти, — Дейнерис задумчиво склонила голову набок. — И после смерти моего отца.

— Это у нас общее. Я родился при их жизни, но тоже совсем не помню ни его, ни деда. Мой опекун рассказывал мне о них, я слышал о них сплетни... но это совсем не то, что видеть своими глазами, правда?

Она кивнула и Эйгон вновь заметил, что его тётя, которая должна быть на несколько лет младше него, ведёт себя куда старше. Хотя выглядела она правда подростком — с почти мальчишеской фигурой, еле заметной грудью, узкими бёдрами. «Такая не родит здоровых детей», — сказала бы Лемора, но разве ему нужны от неё дети? Он вообще сам не знал, что ему от неё нужно.

Кроме дракона.

Рыжего, с переливающейся на солнце чешуёй, размером примерно с кошку дракона, который поглядывал на Эйгона хитрым лиловым глазом с плеча своей хозяйки и никак не желал ни летать, ни играть. Должно быть, на кошку он походил не только размером.

— Когда я сказала княжичу Оберину, что хочу предложить вам поиграть с моим драконом, — лукавым голосом заметила Дейнерис, проследив его взгляд, — княжич заявил, что такие вещи обычно говорят мужчины, а не мужчинам.

— Это пошло!

— Это дорнийская соль, мой король, — поправила та. — Разве она совсем вам чужда? Вы ведь наполовину дорниец.

— Меня воспитал сьер Джон, — чуть смущённо ответил он. — Боюсь, кроме крови, от народа моей матери во мне ничего нет. Я, наверное, разочарую этим княжича, он ведь очень её любил...

— Скорее, вдохновите наверстать упущенное, — принцесса хихикнула в кулачок.

Шиповник позволял себя гладить, это уже было чудом — ощущать под ладонью то, чего не могло, не должно было быть в этом мире: ожившее пламя, облечённое сильной, гибкой плотью. Дракон вызывал в нём почти те же чувства, что княжна Арианна, и это было неловко ощущать, не то, что осознавать.

— От крови дракона, — прошептал он. — Впервые я понимаю, что это значит...

— Да? Я вот не понимаю.

И он опять оставался ошарашенно молчать и смотреть, как тонким длинным пальцем она ведёт по узору чешуи на спине своего питомца.

— Ты хотел быть королём, Эйгон? — вдруг спросила она. Не на «вы», не «мой король». — Я вот никогда ничего такого не хотела. Зачем мне корона? У меня был лимоновый сад, мой брат, дорнийское солнце и тишина...

Он собирался солгать, что конечно, всегда хотел, что это его судьба, написанная огнём и кровью, но неожиданная честность невесты заставила и ответить в тон:

— Я рос среди рыбаков, чинил сети и лодки, ловил рыбу. Я был из них лучшим, ты знаешь? — тихо сказал он. — Мне все говорили, что я так хорош, что наверняка стану рыбачьим головой. Меня растили бывший наёмник и его любовница-септа, но в Эссосе никто не судит строго чужих жрецов за нарушение чужих обетов. А потом мне сказали, что отец мне не отец, мать не мать, а моя судьба — быть королём. Я до сих пор не знаю, что об этом думать.

— Что рыбак из тебя был бы лучше? — в голосе Дейнерис не было яда, только печаль. — Мой брат был коронован в восемь лет, но всё равно говорил, что предпочёл бы быть мейстером.

— Точно, у вас же был брат... а что с ним случилось?

Говорили, что она сама устранила его, но он хотел знать её правду, а не слова магистра Иллирио.

Медленным, неуверенным жестом она подняла руку, касаясь чёлки, резко опустила её, снова подняла:

— Ты разлюбишь меня...

«Я тебя и не думал любить!» — хотел он сказать, но нет, ему ведь нужен дракон и её поддержка. Поэтому он взял её за локти и пообещал, что не разлюбит во что бы то ни стало, что она его невеста и принцесса Таргариен, а важнее этого ничего не может быть.

Он ждал признания в братоубийстве, но она медленно отвела чёлку — и он увидел на месте второго глаза высохшие сомкнутые веки, между которых чернела кровь, и полузаживший кривой порез, шедший по щеке вниз почти до уголка губ. Совершенная красота справа, чудовищное уродство слева.

— Это... это он сделал?

— За ним пришёл убийца, — ответила Дейнерис. Убийца изуродовал её, прекраснейшую из смертных женщин, дочь Драконов, невесту Эйгона. Отнял у неё брата. Отнял у неё возможность пленять одним своим видом, возможность открыть своё лицо, заставил стыдиться собственного отражения и прятать шрамы за волосами...

— Кто он был? Я не прощу его!

— Простишь, — она опустила чёлку на место. — Так устроен этот мир, и не будем об этом больше. Что поделать, в игре в престолы мой брат оказался лишним. Мы живы, мой король, и это главное, не так ли?

* * *

Верис рухнул на кровать — лицом вниз, даже не снимая неудобное верхнее платье — подгрёб под себя подушку и явно вознамерился спать. Аж неловко было говорить ему, что ещё надо обсудить планы на завтра.

— Джон, будь человеком, — взмолился тот. — Решите уже торговые стратегии без меня, а? Я продавал себя весь день, вроде бы нашарил слабое место покупателя, но если бы ты знал, как это выматывает...

— Даже странно, — заметил Оберин. — Ты ведь целый год так жил, нет? Или дело в юбке вместо штанов?

— Жил, — согласился тот. — Выбор был невелик, или продавать себя или мамины драгоценности — а они должны были достаться Дени. Всё должно было достаться Дени: драгоценности, покой, еда, чистая одежда... ещё пара лет такой жизни — я или повесился бы, или повесил бы её, — он вздохнул. — Продавать себя не буквально, Джон, успокойся. Примерно как сегодня: подлаживаться под всяких омерзительных людей, чтобы они не выгнали и сделали то, что мне надо. Хотя если верить некоторым снам... неважно. Важно, что мне совершенно не нравится этим заниматься.

Джон покачал головой.

— Дайте ему поспать, княжич, — тихо сказал он. — Всего два дня, а он уже какой-то надломленный. Побережём, а то мало ли что...