Полумейстер

129. Сила слова

На свете была масса вещей, мешавших Визерису жить. Комары, мухи, орущие под окном цикады, шелуха на тыквенных семечках, скорлупа на лесных орехах. Горжеты. Нет, в самом деле, почему враждебные люди в доспехах так редко забывали закрыть горло от удара ножом? Это бы решило столько сложных вопросов...

Но на Коннингтоне был горжет, а значит, даже привычка держать нож в левом рукаве, скорость и соль тут ничем не помогут. Закричать тоже не было вариантом: дверь тот закрыл на щеколду, и пока её выломает, например, Оберин — Коннингтон успеет зарезать или Визериса, или детей.

Шиповник вопросительно поднял голову, но и он не мог помочь: клыки и когти не пробьют доспех, а огонь... огонь убьёт их всех, и заодно устроит в городе пожар. Не вариант.

Оставалось, значит, пытаться разговаривать.

— И что же такое «всё» вы слышали, сьер Джон? — он начал с вопроса, осторожно подтолкнув детей себе за спину. Если дойдёт до драки, у него хотя бы есть корсет — невеликая защита, но металл есть металл.

— Начиная с того, что тебя назвали мейстером, принцесса. Кто ты и зачем присвоил себе лицо моего серебряного принца?

— У меня нет иного лица, кроме моего собственного.

— И конечно, это сходство абсолютно случайно, — яд в голосе Коннингтона был тем обиднее, что он был, в сущности, прав: сходство с братом Визерис подчёркивал совершенно сознательно. Поперёк своей воли и желания, но сознательно. Может быть, поэтому его гнев вспыхнул так быстро и ярко.

— Я не виноват, что родился похожим на... — он выдохнул, долго и зло, глотая слова: на вора чужих невест; на того, кто нас бросил; на труса; на того, кто недостойнее Недостойного; на убийцу нашей династии... — старшего брата, сьер Джон. Если вас это утешит, это сходство меня самого совсем не радует — между нами не было любви при его жизни, а после его смерти не осталось даже жалости.

— Брата? — меч поднялся, направленный на Визериса.

— Брата. Который бросил нас всех умирать, как бросал всегда — и не надо махать в мою сторону мечом, убивать за правду пошло, сьер Джон. Кому как не вам знать, что это правда? Что он всегда убегал, всегда бросал всё на других, всегда бросал нас жрать горькие плоды своих решений... — мягкая ладонь коснулась его щеки, холодная, как родниковая вода, и голос Рейнис прошептал: «Успокойся». Он никогда раньше не видел её наяву, не видел и сейчас — она стояла у него за спиной, прильнув всем телом, держа его голову обеими руками. Нелепая поза.

— Как ты смеешь клеветать на него? Какой ты ему брат?!

— Родной, к моему сожалению. С отцом мне не повезло ещё больше.

— У моего принца был только один родной брат, и он погиб.

Холодные руки Рейнис помогали успокоиться, и гнев постепенно сменялся странным чувством — где-то посередине между брезгливостью и жалостью.

— Да-да, король Визерис погиб в Эссосе, его сестра выдана замуж за дотракийца, Варис Паук подменил младенца в колыбели, а Золотые Мечи отдадут Блэкфайр законному наследнику трона, — он с удовлетворением отметил, что эффект есть: недоверие, даже гнев. Сейчас они уместны, это гнев не на него. — Ну право, ведь дураков не делают ни Десницами, ни капитанами.

А вот теперь на него, но и это можно допустить — что угодно, кроме трезвого рассуждения.

— Я видел тебя во сне, — встрял Жойен, прежде чем Розамунда успела закрыть ему рот ладонью. — Ты защищал тряпичного дракона, которого водил на ниточках перед толпой лысый толстяк, пока другой толстяк, бородатый, продавал протухший сыр.

— И что это должно значить? — гнев сменился растерянностью. Нормальная реакция человека на сны Жойена.

— Что он видел вас в вещем сне, сьер Джон, — любезно пояснил Визерис. — С ним это бывает. Помните, брат обожал рассказывать про драконьи сны? Вот, оно самое. Полагаю, толкование напрашивается само собой. Да вы присаживайтесь, в ногах правды не больше, чем во всём остальном помянутом.

Сейчас главной задачей было — не дать ему опомниться. Не дать ему начать думать, убеждать себя, махать мечом. Особенно махать мечом. Если продолжать болтать — не останавливаясь, забрасывая его фактами, как камнями — может сработать.

А там, авось, кто-нибудь и дверь выбьет.

— В сущности, насчёт толстяка и тряпичного дракона — это даже очевидно. Паук и его фальшивка. Ну, как фальшивка — в конце концов, наша кровь-то в нём есть, он и в самом деле мой племянник. Ну, или, если вам так комфортнее — племянник Рейегара.

— Как уверенно ты об этом говоришь, — меч уткнулся кончиком между сапфиров и изумрудов, и Визерис сглотнул. Ничего. Он продолжит говорить, и его правда спасёт его.

— Люди склонны быть уверены, когда знают, о чём говорят. Во что ты не веришь? Что дочь Люцерры от Эйриса родила сына?

— Леди Люцерра была приговорена за измену королю, — напомнил Коннингтон.

— Ради старых и новых, отец вообще по жизни сидел на измене. Он и мою мать обвинял.

— Видят боги, лучше бы он был прав, — буркнул тот.

— В кои веки мы с вами согласны. Рози, солнышко, сделай-ка нам чаю. У меня, простите, совсем нет вина, — он развёл руками. — Но не угостить гостя как-то неприлично. Так вот, дочь леди Люцерры... как же её там... — «Сейра, — прошептала Рейнис. — Любимая жена Иллирио Мопатиса. Мне сказал передать это тебе король Дейрон». — Сейра, да. Имечко в стиле моего отца, хорошо, что я — Визерис, а не Мейгор. Хотя, конечно, в свете исторических параллелей, может и не так хорошо.

Коннингтон сел за стол, положив меч на колени, мрачно посмотрел на них с Жойеном, пока Розамунда у окна суетилась над чайничком.

— Визерис мёртв!

— Мы это уже обсудили. Я мёртв, сестра замужем за дикарём, младенца подменили в колыбели, Золотым Мечам плевать на цвет дракона и другие сказки дядюшки Паука. Я так похож на мертвеца?

— Но если ты жив и ты принц Визерис, то кто умер в Эссосе? — отупело спросил тот.

— Я король Визерис, будьте корректны в деталях, сьер Джон. И нет, я не знаю, какого лисенийского мальчика для утех убил Паук вместо меня, хотя я молюсь Матери за его бедную душу. Понимаете, когда речь идёт о нём, совершенно нельзя понять, что и зачем он делает. Помните, он советовал сжечь бабушку Рейль?

К его чести, Коннингтон содрогнулся.

— Очень похоже на человека, готового спасать младенцев, верно? — здесь можно было и усмешку себе позволить. Рейнис была рядом, прохладная и надёжная; он не боялся. — Вы знаете Иллирио Мопатиса?

— Да, это наш добрый друг и спонсор, он... — Коннингтон несколько раз медленно моргнул. — Он отдал мне Эйгона... сказал, что не пожалеет ни денег, ни жизней, чтобы увидеть его на троне... что я могу искупить вину перед моим принцем... о боги! Нет. Ты лжёшь, мейстер, ты должен лгать!

Коннингтон вскочил со стула, неловким движением локтя выбил чайник из рук шарахнувшейся к стене Розамунды. Зазвенел фарфор, растеклась по полу красновато-коричневая лужица.

И снова — остриё меча у горла.

Когда уже кто-нибудь выломает дверь?!

— Зачем мне лгать? По-твоему, я был бы не рад узнать, что сын Элии жив? Не рад был бы этому его дядя Оберин, которого я люблю, как отца? Ах да, ты-то её никогда не любил.

— Я любил Рейгара, — тихо ответил тот.

— И чем он заплатил тебе за любовь? Бросил тебя, как и всех прочих, не так ли?

— Я не Кристон Коль, чтобы предавать во имя обиженной любви, — Коннингтон скрипнул зубами.

— Конечно. Ты благороднее его. Ты никогда не забывал своих шпор, — мягко кивнул Визерис, чувствуя, как лезвие черкнуло по его горлу. — Ты, Элия, Лианна, Лонмаут, моя мать... Рейегар никогда не ценил любовь, он использовал любящих, словно они созданы для этого.

— Это честь — послужить ему. Помочь ему. Одиночество было его спутником, высок был его удел.

«Сколько раз он повторял это себе, бедолага?» — шепнула Рейнис. Наверняка немало, может быть, всякий раз, когда возникали сомнения.

— Ты отдал ему свою жизнь и свою честь, позволил ославить себя вором и пьяницей, бросил своих товарищей в Золотых Мечах. Что ты получил взамен, кроме лжи?

— Сына! — горячо ответил тот.

— Но разве он меньше твой сын, если он приходится Рейегару племянником?

Коннингтон молчал. Потом спросил:

— Что ты хочешь, человек, называющий себя Визерисом?

— Остановить войну, — ответил он.

— И только?

— Ещё я хочу спасти тебя и племянника от неминуемой смерти, а ещё — корону Завоевателя и меч Блэкфайр. Но в первую очередь — остановить войну. Для этого у меня есть несколько вариантов, как ты понимаешь.

— Попробуй меня убить, — холодно фыркнул Коннингтон.

Шиповник тихо зашипел.

— Как видишь, я не беззащитен, — Визерис улыбнулся, протягивая руку и позволяя дракону забраться к себе на плечи. Он знал, что не сможет использовать здесь Шиповника; его собеседник — нет. — Тем более легко мне было бы избавиться от Эйгона. Но я не хочу. Я не братоубийца, я хочу оставить вас в живых. Я хочу остановить эту войну и заставить Золотые Мечи присягнуть законному государю.

— Смешно.

— Он потомок дочери Деймона Блэкфайра, — пожал плечами Визерис. — Никого лучше у них нет, надо только разрушить ещё одну ложь Паука. Если ты не веришь мне... давай договоримся. Спроси у Стрикленда, почему Мечи идут за твоим сыном. Добейся честного ответа. И если я неправ — вернись и убей меня, я клянусь честью, что не стану сопротивляться.

Он не клялся, что не попросил Оберина присутствовать при разговоре, а Оберин не клялся Коннингтону вообще ни в чём.

— Что ж, — сказал тот. — Жди своей смерти, фальшивая принцесса.

И Визерис знал, что он выиграл.