Полумейстер

134. Не особо и безумный день (Глазами Оберина)

Оберин любил просыпаться рядом с Элларией. Она спала всегда на животе, уронив лоб на сложенные ладони, рассыпав по спине длинные тёмные волосы. В Дорне она собирала их в косу, чтобы не было так жарко — каждый день вплетала новую ленту, иногда несколько разноцветных, особенно если плести косу маме помогали Лори и Дори. Здесь, на северах, погода была такая, что чем больше тепла — тем лучше, и Оберина это радовало: можно было каждое утро садиться рядом и расчёсывать эти прекрасные густые чёрные волосы, вдыхать их запах, касаться их пальцами... отчего-то каждый раз всё заканчивалось возвращением в постель и бурными, пусть и поспешными, ласками.

Заканчивалось и будет заканчиваться опять, когда она простит ему его самоубийственную глупость и они займутся маленькой Альбиной. Он почти представлял её себе: все его дочери были чем-то похожи на тех, в честь кого названы, внешне или характером — здесь, пожалуй, будет характер, ведь Альбин Сэнд был наполовину Манвуди, светловолосый и светлоглазый. Забавно, если подумать: его, чистокровного дорнийца, легко можно было принять за андала — а Элия и Оберин, дети андальского рыцаря Дарри, уродились чистыми ройнарами.

О каких только глупостях не задумаешься, глядя на уютно устроившуюся рядом любимую и трепетно ожидая, когда она проснётся и начнёт медленно и неотвратимо выедать печень. Он любил свою будущую жену — он уже распланировал их свадьбу! — но в гневе она была скрупулёзна и беспощадна.

А как она потягивалась, его Эллария!

Грация змеи и умильность пушистейшего котёнка, соединённые воедино в лучшей из женщин.

— Опять пялился? — добродушно спросила она, прильнув к его груди, мягкая и тёплая от недавнего сна. — Что с тобой не так, что ты любишь подсматривать за спящими женщинами?

— Только за одной спящей женщиной! — поспешил он её поправить.

— Это звучит гадко, — толкнула она его в грудь и плюхнулась сверху, распластавшись по нему; жестоко, если учесть, что ничего большего ему не светило. — Какие у тебя планы на сегодня?

— Сам не знаю, моя прекрасная. Каждый день, проведённый в этом городе, таит множество сюрпризов, ты не находишь? Но подозреваю, мне предстоит общаться с племянницей.

— Занятие не из приятных.

— Может быть, ты подсластишь мне эту горькую пилюлю? — без особой надежды сказал он, положив ладонь ей на задницу и огладив. Такая мягкая, такая приятная...

— Может быть, — она вывернулась из-под его руки. — По настроению. Заваришь для меня чёрного порошка(63)?

«Жестокая, жестокая женщина!».

Впрочем, Оберин понимал, что всё это совершенно заслужил — хотя бы за то, что помешал сестре вкушать вечное блаженство. И всё ещё не женился, ставя дурацкую клятву выше своей любимой. И... и было столько ещё причин считать себя виноватым, но он всё равно хотел Элларию — здесь, сейчас, где угодно, всегда.

Она обернулась — искры веселья в тёмных глазах, голова чуть запрокинута, золотая цепочка блестит на шее — и стянула через голову ночную сорочку. Потому что она была не только прекрасна и беспощадна, но и милосердна, как сама Матерь.

Ему действительно пришлось в тот день заниматься Арианной, хотя он и был против. Между ним и племянницей недосказанностей не осталось ещё тогда, когда он пинками загнал её в комнату и повернул ключ в замке. Хотя нет, пожалуй, после этого появилась ещё пара тем для разговора — Тиена, мёртвая и холодная, Нимерия, пропавшая без вести, Деймон Сэнд... боги, бедный Деймон Сэнд, наивный мальчишка, вообразивший себя влюблённым в принцессу рыцарем и оказавшийся слишком честным и правильным для своей любви.

— Скажи, тебе не снится по ночам, что у тебя с рук течёт их кровь, племянница? — спросил он в лоб, потому что даже после замечательного утра с Элларией настроения играть у него не было.

Арианна вздрогнула всем телом, как будто он угадал, но ответила атакой на атаку:

— А тебе? Я слышала, ты стал детоубийцей. Каково это — совершить страшнейший из всех грехов? страшнейший из всех грехов?

Что она могла понимать в грехах, эта девчонка, которая так и не выросла, а только испортилась? Для неё это были лишь слова. Для него — реальность и стеклянные глаза дочери, которая никогда больше никому не улыбнётся.

— Я нанёс удар, но ты направила мою руку, — сказал он. — И если бы мне пришлось снова её убить, я снова её убил бы.

— Я? Направила руку дорогого дядюшки? — с деланным изумлением спросила она. — Неужто я заставила его поддержать Узурпатора? Это было бы непростительно с моей стороны.

— Поддержать его меня заставил Дорн, племянница, — холодно ответил он. — Скажи, ты думала, скольких обрекаешь на гибель своими играми? Я не о твоих любовниках, что мрут, как мухи, нет, — она снова вздрогнула, и он понял, что нашарил слабину. — Я о наших с тобой подданных, которых ты бросила на войну.

— Они получат свою месть. Кровь и огонь, — Арианна сжала кулаки.

— Здесь недалеко есть два поля, одно помнит кровь, другое — огонь. Этого ты хочешь нашему народу? Красной травы и выжженных посевов?

— Я не заметила, чтобы у Узурпатора были драконы, — она хмыкнула. — Без них...

— Без них Молодой Король поставил нас на колени так, что до сих пор мы не в силах подняться, и только милостью его брата сохранили своих детей. Или ты не учила историю родного края, Арианна?

— Учила. Помнится, там было сказано, что Молодой Король позорно проиграл, а его брат приполз на коленях просить прощенья и руки нашей княжны. Или мой дядя забыл такие мелочи?

Оберин поморщился. Это всё началось с первого мужа матери: национальная гордость, мы должны переписать историю в нашу пользу, события допускают двоякую трактовку... не диво, что девчонка, которую с детства кормили подобной дрянью, выросла безголовой фанатичной дурой, не способной видеть дальше своего носа. В её мире Дорн — центр вселенной, который никогда не проигрывал — конечно, не проиграет и теперь, когда ведёт очередную справедливую войну против омерзительной тирании Железного Трона.

— Ты помнишь, сколько у нас войск? — спросил он.

— Достаточно, — та вскинула подбородок; значит — или не помнит, или не знает вовсе. И откуда ей знать, если последние годы она только принимала гостей да устраивала пиры и турниры?

— Мы можем выставить в поле пятнадцать тысяч. Из них, племянница, только около полутора тысяч будут рыцарями — остальные простые ополченцы. Но твоему призыву ведь последовали не все? Значит, их будет ещё меньше. Скажи, сколько твоё войско продержится против Простора, у которого одних рыцарей пять тысяч?

— Нам помогут Золотые Мечи, — не очень уверенно сказала она. — На нашей стороне Штормовые Земли, и...

Бессмысленно. Как толочь воду в ступе или объяснять Дорану, почему ему нельзя есть мясо и пить вино. Но пока племянница разговаривала с ним, она не маячила на горизонте Вери и не мешала ему морочить голову самозванцу — а чем быстрее самозванец будет заморочен и выведен из игры, тем меньше дорнийцев успеет полечь в бессмысленной войне. Впрочем, всегда можно было просто налить ей стаканчик вина и испытать снотворное средство — раз уж Коннингтон ускакал и под руку не попадётся.