Полумейстер

143. Искушение

Юноша стоял на коленях перед статуей отца, укрытый огромным плащом — чёрным, с нашитым на нём алым драконом, с гербами семи королевств по подолу. Бринден знал этот плащ: он лежал в королевской оружейной среди прочих сокровищ. В нём король Эйгон Третий венчался со своей второй женой, Дейнейрой Веларион — и девочку не было видно под тканью, так мала она была. Знал он и септу — хотя Септа Бейлора была обычным местом молитвы королевской семьи, домовый храм оставили в целости, и маленьким ребёнком Бринден часто играл там с призраком Блаженного Короля, почему-то называвшего себя «септон Аддам».

Отчего именно это видение боги показали ему сейчас?

Зачем последнему древовидцу смотреть на свадьбу своего двоюродного деда?

Но юноша поднял голову, и Бринден осознал, что он ошибся: на него смотрел не Эйгон, но Визерис Третий, своим единственным глазом.

Забавно, как они двое были похожи — кровь Беты Блэквуд не пощадила её правнука, в свои двадцать с лишним он был тощ и долговяз, как подросток. Как дед Бенджикот и дед Джонас. Как сам Бринден. И шрам, перечеркнувший левый глаз, и почти белые волосы... только цвет оставшегося живым глаза не совпадал — бледно-сиреневый вместо красного — да недоставало родимого пятна на физиономии.

— Перед свадьбой король проводит ночь в молчаливой молитве, ожидая знака от богов, — сказал юноша медленно и нарочито спокойно. — Я полагаю, этот знак — ты?

Занятно было бы узнать, кого он видел: бастарда Болтонов или бастарда Таргариенов?

— Полагаю. Хотя не думаю, что наш разговор имеет отношение к твоей свадьбе.

Да и с чего ему жениться сейчас? Деревья шептали, этот юноша сочетался браком в Харренхолле, с девицей Мандерли. Или он, как его брат, вздумал вернуть в обиход древнее многожёнство?

— Богам виднее, — пожал плечами юноша. — Сомневаюсь, что они позволили бы мне увидеть тебя без причины.

Бринден хотел было высказаться насчёт ложных южных богов, но потом вспомнил вкус горькой зелёной воды и решил не рисковать лишний раз.

Что он знал о Визерисе Третьем?

Что этот истинный король не хотел быть королём, предпочитая окружать себя детьми и книгами, счастливый существованием простолюдина в милости у лорда Старка. Странно было уже то, что он достаточно принял свою роль, чтобы позволить надеть на себя брачный плащ Таргариенов, если на то пошло. Хотя во сне он был с женщиной, наяву женщинами интересовался немногим больше, чем племянник Эйрис; дети — другое дело, даже детей своего врага он любил не меньше, чем родную и обожаемую сестру. Отличался благочестием: благовония септы защищал его не меньше, чем Мать Ройна. Чем-то он был похож на старшего брата, на Дейрона — но ему недоставало железного чувства долга: он, не скрываясь, не любил работать, по возможности уклонялся от дополнительных обязанностей и в целом стремился жить в своё удовольствие, напоминая этим совсем других родственников. К счастью, удовольствия его были невинны и даже полезны окружающим: хорошая книга, внимательные ученики, неглупый собеседник — всё это было много лучше, например, вина и женщин.

Но как заставить стать героем того, кому не нужна слава, кто бежит от долга и не заботится о репутации?

— Думаю, не позволили бы, — он начал с согласия, потому что это всегда хороший способ начать разговор. — Тем более, что поговорить нам есть о чём. Ты, верно, знаешь, что твой брат был одержим пророчествами — и, верно, не выносишь его и за это тоже, — лицо собеседника подтвердило его догадку. — Но в них была своя правда. Север в опасности, а за ним и Юг, и даже Эссос.

— В какой именно? — спросил тот сухо.

— Я думаю, тебе неплохо известно из книг, что такое ночь без рассвета и зима без весны, — сказал Бринден; ещё одна беспроигрышная тактика: показать уважение к сильным сторонам собеседника.

— Какая-то мифология? Я больше интересовался недавней историей, — ответил тот, но по глазам было видно, что он понял, о чём речь.

— Это история давняя, — не стал он спорить. — Но всё повторяется, как сказал мейстер Робетт из Джордейнов.

— Мейстер Робетт много что говорил, — фыркнул молодой король, поддавшись на провокацию. — Одни его идеи о сути мужского и женского чего стоили.

— Положим, никто не безошибочен, — согласился Бринден. — Но в главном мейстер был прав: история есть великое колесо, и нам не повезло жить на его очередном повороте. Ночь и зима — они скоро настанут; а с ними придут...

— Мёртвые полчища, гонимые голодом, что старше Вестероса, — кивнул юноша. — Брат часто повторял это. Он умер сам и привёл к гибели всех, до кого дотянулся.

— Он ошибся.

— А ты?

— И я могу ошибаться, — он не примет иного ответа; впрочем, этим вопросом он подставился под отменную логическую ловушку: — Но подумай вот о чём. Если я ошибаюсь, и ты примешь моё предложение — тебя ждёт бессмысленное путешествие за Стену, где ничего не произойдёт. Но если я не ошибаюсь, а ты откажешься — то погибнут люди. Сначала одичалые, потом дозорные. Потом холод и смерть доберутся до Винтерфелла и пойдут дальше на юг... некоторые книги предполагают, что они остановятся у Рва Кейлин, конечно.

Прямо предлагать ему взвесить свою уверенность против сотен тысяч жизней было бы слишком пафосно, а пафос этот юноша любил не больше, чем старшего брата.

— И что произойдёт за Стеной? Если ты прав? — сиреневый глаз смотрел прямо и строго.

Сейчас главное — ответить правду. Потому что ложь могла нарушить драгоценную добровольность договора.

— Ты умрёшь.

— Так я и думал, — кивнул тот, без особенного страха. — Зачем?

Бринден терпеть не мог этот вопрос. Он предпочитал, когда его слушались потому что, а не зачем-то. Причины и следствия он оставлял для себя, как и цену принятых решений — в том числе решения пожертвовать именно этим наивным молодым человеком, а не любым другим претендентом на престол. Его было, в отличие от них, искренне жаль. Именно такие жертвы — самые ценные.

— Только жертва может закончить Долгую Ночь, — он осторожно подбирал слова. — Добровольная жертва.

— Кому?

— Не кому-то, — солгал Бринден, понимая, что становиться жертвой Врагу благочестивый семерянин точно не согласится. — Просто... жертва. Кровь, которая растопит снег.

— Просто жертв не бывает, лорд Риверс, — холодно сказал юноша. Значит, он видел бастарда Таргариенов; любопытно и неприятно — репутация Кровавого Ворона могла повредить в этих переговорах. — Жертву всегда приносит кто-то и кому-то. Это как обет, как клятва.

— По-твоему, не бывает просто клятв? Многие с тобой не согласятся.

— Она всегда кем-то дана, дана в чём-то и кем-то услышана, — ответил тот. — Именно поэтому, и потому, что многие с этим не согласны, боги не одобряют клятв. Я снова спрашиваю вас, лорд Риверс: кто и кому принесёт эту жертву во имя окончания зимы и ночи?

— А это так важно? — спросил он. — Мы говорим о...

— О том, что меня принесут в жертву кому-то, кому я не хотел бы быть принесённым в жертву, — кивнул тот. — Это я уже понял.

— И я снова спрошу: так ли это важно? Если я ошибаюсь, тебе ничто не грозит. Если я прав — ты пожертвуешь собой ради других, а нет доблести выше, даже в вашей вере.

— В нашей вере... — тихо усмехнулся тот. — Я не великий знаток теологии, но старые законы запрещали даже прикасаться к тому, что пожертвовано дурным богам. Становиться их жертвой самому? Этого наша вера тем более не одобрит.

— И ты поставишь личное благочестие выше чужой жизни?

Молодой король поднял глаза вверх — туда, где за спиной Бриндена стоял равнодушный ко всему каменный Отец.

— Я поверю, что мои боги никогда не поставят меня перед таким выбором, — ответил он.

Видение закончилось так же резко, как и началось — и Бринден от души выматерил всех Семерых, начиная от Матери и кончая Неведомым. Он чувствовал себя отвратительно. Чувствовал себя... использованным — да, именно так, его и судьбу всего мира какие-то дурацкие божки только что использовали для испытания дурацкого молодого короля перед его дурацкой свадьбой. Утешало одно: это означало, что назначенной жертвой, Истинным Королём, тот быть не мог.

Истинному Королю не дано так легко уйти от судьбы.

Но если не он — то кто?..