Дмитрий Донской. Зори над Русью

4. ЧЕРЕЗ НОЧНУЮ НЕРЛЬ

Стремительные потоки черной ледяной воды подхватили коня, понесли. Вода шла тяжелым валом. Семен чувствовал, как нарастает ее напор. Жутко было взглянуть в неверную, текучую, непроглядно темную глубь. Белые пятна пены мелькали одно за другим, закручивались в воронках водоворотов. Коня развернуло по течению, сносило вниз. Семен видел: конь медленно погружается, не в силах справиться с ледяными струями. Вода дошла Семену до пояса. Он сорвал шлем, швырнул в воду. Одеревенелыми пальцами расстегивал, рвал застежки панциря, а тугой напор воды уже наваливался на грудь. Пальцы скользили по мокрым кольцам доспеха, панцирь застрял на плечах, и не было сил скинуть его. А конь тонул, вместе с ним уходил вглубь и Семен. Тяжелый удар воды повалил его набок, выбросил из седла. Уже в воде Семен скинул панцирь, он мгновенно ушел в темную пучину. Конь, освободившись от груза, стал выплывать, ржал призывно. Почти теряя сознание, Семен судорожно вцепился ему в шею. Казалось, холод проник до сердца, стиснул его, и только тревога, что течение несет и несет, что близятся огни литовского табора, бодрила, заставляла бороться с водой.

«Сейчас мужик поднимет сполох, а берега не видно…»

Но мужик почему–то молчал и, лишь когда конь достал дна и зашуршал в прибрежных кустах, позади раздался крик. Семен и головы не повернул, обессилел, окоченел. Конь вытащил его на берег, встал, раздувая бока. Мелик не мог отдышаться, стоял в оцепенении. На том берегу замелькали факелы, несколько стрел, пущенных наудачу, свистнули через Нерль.

«Надо уходить!»

Семен не знал, как он сумел взобраться на седло. Повернул коня в сторону озера. Мокрая одежда начала похрустывать, замерзая.

Конь шел сам без дороги, без повода, сам и вышел к жилью.

Деревня. Семен с трудом разлепил смерзшиеся ресницы. У ближайшей избы он почти свалился с коня, из последних сил принялся стучать в ворота. Открыли ему не сразу, долго переспрашивали: кто да откуда?

Наконец ворота распахнулись. Мужик с топором в руке исподлобья смотрел на Семена. Мелик онемевшими губами еле вымолвил:

— Обиходить коня надо…

Шатаясь, как хмельной, пошел в избу. Только здесь, разглядев, что одежда на незваном госте замерзла и стоит коробом, хозяева захлопотали, переодели в сухое, закутали в полушубок. Мужик поднес чарку. После меда придя немного в себя, Семен спросил:

— Как ближе в Переславль добраться?

— Ближе всего озером.

Семен поднялся с лавки.

— Вези!

— Что ты, человече! Одежа твоя едва оттаивать начала, да и ночь на дворе.

— Вези! — упрямо повторил Семен. — Одежу себе оставь, я в твоей.

— Это, выходит, грабеж. У тя кафтан суконный, а мой дерюжный, сапоги кожаные, а я тя в лапти обул. Так нельзя…

Лишь когда Семен прикрикнул: — Вези! Черт с ним, с кафтаном! — Мужик догадался: спешит человек по великой надобности, и сам заспешил.

Потом шумели волны на ночном озере под пронизывающим, холодным ветром. Запах гари от сожженного переславского посада в памяти стал неотделим от запаха чадящих под черным нагаром сальных свечей. В их тусклом свете мотался переславский воевода, ругал за утопленный доспех.

Семен слушал, слушал — и ахнул кулаком по столу, со свечи свалился нагар, подпрыгнуло пламя.

— Коня!

Воевода остановился, заморгал…

Как потом скакал в Москву — будто дымом застлало. То жгло жаром, то тряс озноб. В Кремле на Красном крыльце силы оставили. Семен ухватился за резной столбик, прижался к нему горячим лбом.

«Эх! Высоко Красное крыльцо! Сил нет, как высоко…»

В глазах улыбающаяся рожа боярина Вельяминова. Не сразу понял, что Василий Васильевич злорадствует, думает: «Упился Семен Мелик». Пусть!..

Кто–то подхватил под руки, потащил наверх. Семен не знал, что он бормочет себе под нос:

— Пока в памяти… пока в памяти… сказать Дмитрию Ивановичу…

Потом перед глазами появилось и уплыло куда–то лицо князя.

Дмитрий Иванович побледнел, услышав про набег Кейстута. О походе Михайлы Тверского на Дмитров он уже знал.

Все спуталось в голове Семена, и лишь когда сквозь надвигающееся марево бреда увидел склоненное над ним лицо Насти, даже не разобрав слов, голос ее узнал — понял: «Дома я! С Настей, с Ванюшкой. Ну и ладно!»