Полумейстер

37. Красная женщина

— Ты хочешь убить меня, княжич? — Красная Женщина спокойно положила руку на копьё. — За что?

— Ты ранила девочку, — ответил он. — И что-то натворила с яйцами дракона.

— Это заслуживает смерти?

— Не говорите с ней! — крикнула Ширен. — Она вас заболтает!

Оберин расхохотался. Красавица плотнее прижала к себе Ширен и Девана.

— Любимый, если ты сейчас её убьёшь... леди Селиса может нас арестовать, — напомнила она. — Эта женщина... — она замялась.

Да уж, описать, кто она маме — так сразу не получится. Тут и подруга, и наставница, и госпожа, и (если верить Девану) соперница за сердце папы... в последнем мама могла бы быть спокойна. У папы оно, конечно, есть, но едва ли для красных женщин, там и маме-то едва хватало места.

— Мама её очень любит, — опять не голос, а писк выходит; как же неловко и злобно каждый раз за этот писк!

— Леди Селиса не любит никого, кроме неё, — подтвердил Деван.

Красная Женщина была недоброй и страшной, но если её убить, мама не простит дорнийцев и начнёт против них интриговать. А папа... у папы с мамой сложные отношения, но мама всегда умела своего добиться. Папе проще сделать, чем терпеть занудные просьбы.

«И во всём виновата я. Надо было остаться дома. Не надо было идти на корабль. Я просто хотела посмотреть летнийский корабль, а теперь Дорн поссорится с Баратеонами».

* * *

Владыка Света молчал. Копьё касалось её шеи чуть выше ожерелья, но Владыка Света молчал. Не требовал последней жертвы. Не обещал спасения. Молчал, как будто всё не имело значения в его глазах.

«Есть ли у Владыки Света глаза?» — за этот вопрос Мелони били палками, пока кровь из её ран не погасила огонь. Вопросы оскорбляют Владыку. Он превыше земных понятий — он видит всё без глаз и слышит без ушей, его руки — не руки, и стопы, к которым припадают верные — не стопы. И ему нет дела до того, будет жить его служанка или нет. Будет она вести Азора Ахая дальше или нет.

Мелисандра закусила губу до крови — изнутри, чтобы никто не заметил. Она чувствовала, что её снова бросили. Как когда-то мама. Как когда-то отец и мачеха. Как учитель Акору.

— Лот номер семь, Мелони, — аукционер подтащил её к краю помоста, заставил снять платье и показать товар лицом. От солнца болели глаза, от голода — живот, а от недавних побоев — рёбра, но она стояла прямо и смело смотрела на покупателей, как учила мама: «Не бойся никого и ничего, в тебе живут дракон, и ворон, и белая змея. Когда один слабеет, его место занимает другой, а значит, ты никогда не будешь слаба».

От мамы Мелони помнит лицо сердечком и волосы, и камни на белой-белой шее, зелёные и синие. Ни голоса, ни цвета глаз, ни прикосновенья — ничего больше. Всё забрало море, забрало вместе с мамой, хотя она клялась не отпускать руки и не бросать. Но бросила, скользнула в воду серебряной змеёй — и не вернулась.

— Княжич, я могу вам объяснить свои мотивы, — ей неохота умирать сейчас, когда до последней битвы осталось столько лет — три года, может пять. Нет, смерть имеет смысл в бою, в огне, во имя высшей цели, не в ссоре на борту чужого корабля по глупости обоих поссорившихся.

— Мотивы — у мелодий, — холодно бросил тот. — Но хорошо, я слушаю. Хотя учти, я знаю вашу веру и вашу привычку всё валить на Рглора.

«Никогда не перекладывай на Владыку Света свои грехи и свои ошибки, — говорила Акору. — За них в ответе ты, не он, не кто-то другой. Самое важное в нашем деле — отличать себя от господа. Кошка в огне увидит красных мышей, дитя моё, запомни».

— Я не собираюсь винить Владыку в том, в чём виновата я одна. Мне следовало предупредить вас всех: если не пролить кровь, не оживить спящих, то будет много смертей. Я только хотела защитить вас, — сказала она честно.

Мачеха проводит расчёской с красной краской по волосам Мелони и улыбается:

— Моя красавица.

У мачехи нет своих детей, да и не будет: отец не хочет своих детей, а мачеха теперь никогда не сможет их родить. У неё на животе — шрам от меча, и она не говорит, чей это меч. Мелони хочет верить, что не отцовский: когда он пьян, он вытворяет и не такое. А пьян он часто.

Сегодня он опять кричал, что ради девки бросил мечту.

— Не ради девки, — мачеха строга, и её голос ровен, даже когда отец бушует. — Это твоя дочь. Это твоя ответственность, не меньше, чем мои братья. И если ради неё ты отказался от авантюры дурака и его банды весёлых трубочистов — тем лучше, муж мой. Не так ли?

— Банда весёлых трубочистов... — он усмехается. — Я-то Злой Клинок, а ты-то Злой Язык.

— Муж и жена, как учат септоны — едины перед богом, как бог един в своих семи обличьях, — мачеха фыркает.

Мелони морщится: сейчас будут поцелуи и взрослые объятья. Мелони не любит эту гадость.

— И как же рана на руке ребёнка спасает жизни?

— Кровь взывает к крови, — Мелисандра вздыхает, замечая, что хватка на копье чуть-чуть ослабла, что княжич если и не верит, то заинтересован. — Кровь хозяина зовёт питомцев. Кто питомец драконлорда?

— Дракон? — высунулся Деван. Хороший мальчик, преданный и верный. И смелый.

— Правильно, дитя. Дракон. И только дракон спасёт того, за кем вы плывёте, — серьёзно сказала Мелисандра. — Я видела в огне, между ним и смертью, как у твоей сестры, был только дракон. Значит, надо его пробудить. Потому что ты, княжич, не переживёшь ещё одну такую смерть.

— Дешёвый приём, — по шее стекает тонкая струйка крови. — За сколько грошей купила?

Горячая. Кровь всегда горяча, потому что её кровь — огонь, так говорила мама. Но тогда её кровь была простой водой, огнём её сделал владыка. Мама просто болтала глупости, а потом ушла в воду.

Мачеха умирает на рассвете, а уже на закате отец оставляет их дом и направляется к войску. Они выступают в поход.

— Возьми меня с собой, — просит Мелони. — Ты ведь сам учил меня сражаться.

— Я учил тебя драться, как девчонка. Там будут биться, как воины. Ты остаёшься здесь.

— Но что мне делать, одной в чужом городе? — только благодаря мачехе их дом оставался уважаемым, мачехе и её братьям. Но дядья уходят в поход вместе с отцом, а мачехи больше нет.

— Тебе шестнадцать, ты взрослая баба. Разберёшься.

Золотой на золоте заката, отец уходит прочь, чтобы никогда не вернуться в её жизнь.

— За что купила, за то продаю, — пожала плечами Мелисандра. — Ты можешь убить меня; ты можешь поверить мне. Это ничего не изменит для меня и моего Владыки, — она предельно честна, потому что искренность иногда единственное, что может спасти. — Но если я буду мертва, кто предупредит следующую опасность? Кто остановит смерть, занёсшую свою косу?

— Боги? — предложил княжич.

— Владыка Света — бог, — напомнила она. — И если ты веришь в Семерых, отчего не верить, что именно они меня послали?

— Лги и убивай, кради и предавай, Владыка всё спишет. Ты так считаешь, Мелони?

— Владыка списывает то, что меня принуждают торговать собой, Акору, — бросает она резко. — Как и тебя.

— Владыка ли? Волантийский бордель не он построил, не он держит, и не он нам выдаёт браслеты, чтоб мы казались моложе и ебабельней. Зато он послал тебе меня, а мне тебя, тебе учиться, а мне — учить.

— Послал, прогнав тебя из храма в бордель, — Мелони резка, как и всегда.

В отличие от многих здесь, она пока не забыла свободу, не забыла, как быть любимой дочерью, быть человеком, не инструментом.

— Его пути неисповедимы, дочка, — Акору качает головой. — Однажды ты поймёшь.

Однажды Акору поведут на костёр и в его огне она увидит человека с глазами синими, как камни её матери, и волосами чёрными, как у её отца.

Увидит Азор Ахая, победителя тьмы, посланника Владыки Света.

С оглушительным треском лопается скорлупа яиц, и два дракона вылезают из сундука на свет: оранжевый и чёрный с алой мордой и лапками.