Дмитрий Донской. Зори над Русью

6. СЛОМАННАЯ ПЕЧАТЬ

Еще не просохла роса, когда столпы под церковь были готовы, рубили их клетцами, [106] для пущей верности в две стены.

Семка, не жалея сил, лихо рубил топором, только щепа в стороны летела. Увидев, что Петр–артельщик поглядывает на его труды, Семка спросил с задором:

— Ну, мастер, как я с топором управляюсь?

Петр подошел, помолчал, переступил с ноги на ногу, в раздумье подмял под лапоть головку ромашки.

— Что ж, хозяин, работаешь ты, конешно, со старанием, а только, не в укор будь сказано, если бы мои молодцы так рубили, то церкву твою и завтра не кончить. Брось топор, иди берестой венцы прокладывать.

Семка стоял перед ним красный, опустив ненужный топор, а Петр, хлопнув его по плечу, забасил:

— А ты не робей! Береста тоже дюже нужна: она от гнили помогает,

Петра окликнули плотники, делавшие алтарные прирубы, он побежал на зов. Работы ему было много: везде угляди — чтоб бревна хорошо подобрали, чтоб связали их на совесть, чтоб уложили правильно. Поспевал он всюду, всюду его рыжая борода мелькала, был неутомим и весел. Лишь когда что–нибудь не ладилось, он хмурился и, бормоча, поспешно отходил в сторону.

Плотники ухмылялись, понимали — по привычке хотелось ему выругаться зычно с высоты сруба, так, чтобы далеко слышно было, а тут нельзя: церковь строили.

Береста шла на прокладку лишь нижних венцов, и, когда эта работа кончилась, Семка, стараясь не попадаться на глаза Петру, пристроился работать на выкалыванье досок.

Работа эта требовала и сноровки и силы.

Парень присматривался, как мастера по слоям выбирали бревно — чтобы кривощела не было, как намечали место, куда клип вбивать, прорубали желобок, потом, когда первая узкая щель шла по стволу, наставала очередь Семки. Обухом топора он бил наотмашь по клину, и щель, после каждого удара расширяясь, уходила все дальше, в нее загоняли новые клинья, пока бревно не раскалывалось до конца.

Едва отдышавшись, Семка начинал обкалывать доску с другой стороны. Отдыхать было не время: стены к полудню успели вырасти высоко, а досок на острую шатровую крышу еще не хватало.

Только в обед, усевшись между плотниками у котла с кашей, Семен понял, как он успел вымахаться.

После еды, когда артель отдыхала в холодке, начав на разные лады похрапывать, Петр остановился около Семкиной работы.

— Мало, хозяин, досок, что и делать, не знаю: и крышу крыть, и пол стелить, и на двери, и на крыльцо — всюду доска нужна.

Семка задумался.

— Вот что: давай бревна лишь с одной стороны обкалывать, так половинками бревен пол и застелем.

Петру этого только и надо было: работы вдвое меньше, а лесу пойдет больше, так ведь лес–то хозяйский, но сделал вид, что удивился Семкиной сметливости, разахался:

— А я–то, рыжий дурак, и того удумать не мог, ты, хозяин, хошь и плотник никудышный, а мужик хитрющий.

Эту похвалу принял Семен за чистую монету.

— Ты сам, дядя Петр, себе на уме, — ответил он артельщику, — как бревна–то подбирал: что потоньше, полегче, на верхние венцы положил.

Мастер забрал бороду в кулак и теперь уже бесхитростно, задумчиво поглядел на сруб, серые глаза его, отражая чистое небо, поголубели.

— Нет, Семен, тут другое! Высокий мы сруб сложили?

— Еще бы не высокий!

— А кажется он еще выше, чем на самом деле. Ты вот знаешь, что наверху бревна тоньше положены, а око наше того не ведает: для него все бревна равны, а если вверху бревна тоньше, так оку нашему храм твой выше казаться будет.

Семен с изумлением смотрел на только что срубленные стены. Просто и премудро!

А Петр говорил без конца, любовно про то, как он на простую четырехстенную избяную клеть восьмерик поставит, а потом шатер, как высоко–высоко в небо будет поднята чешуйчатая главка.

— Ты, Семен, о премудрости обмолвился. Какая же тут премудрость? Ставим по старине, попросту, как от дедов пошло, сверху донизу храм одним топором срубим.

Слова его были прерваны конским топотом. Княжой отрок осадил коня, подняв облако пыли, и крикнул:

— Семен Михайлович, к князю скорее: неладно там наверху. — Ускакал дальше.

Семка взглянул на стройку и перевел сокрушенный взгляд на Петра, тот, поняв его, добродушно подтолкнул и сказал:

— Беги в кремль, хозяин, о церкви не печалься, без тебя к вечерне закончим, без тебя и вечерню отстоим, беги.

Как был, в лаптях, в пропотевшей рубахе из небеленого полотна, прибежал Семка в кремль.

В думе боярской митрополит читал вслух письмо саранского епископа: «…и бысть в Орде замятия: убиен бысть царь Хидырь от сына своего Темир–ходжи, и сяде на царство он на четвертый день, а на седьмой день царства его тёмник [107] его Мамай замяте всем царством его.

Побеже Темир–ходжа за Волгу и тамо убиен бысть, а князь Мамай прииде за Волгу на горнюю сторону и орда вся с ним, и царь бе с ним Авдула именем.

А иные князи сарайские затворишася в Сараи, царя у себя имеюще Мурата, брата Хидырева.

А князь Андрей Костянтинович побеже в то время из Орды, и ударись на него князь ордынский Рятюковь, но слух есть, поможе бог князю Андрею, прибеже на Русь здрав.

Тогда же князей ростовских во Орде пограбиша, пустиша на Русь нагими…»

Когда митрополит, переводя дыхание, на минуту смолк, Семен взглянул на князя; тот сидел на лавке, на коленях у него лежал пергамент, в котором Семен узнал ярлык, теперь уже бесполезный ярлык на великое княжение.

Нахмурясь, сосредоточенно князь мял и комкал красный воск той самой печати, которую он сломал еще в Орде, спасая на царском пиру от Хидыря Хидырев ярлык.