Дмитрий Донской. Зори над Русью

21. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Настя подошла к двери — скребется кто–то снаружи, отодвинула засов, приоткрыла… и тут же с воплем схватилась за сердце:

— Друг!

Пес визжал, радостно юлил вокруг, стараясь лизнуть Настю в лицо, а она, опустившись на колени, рыдала о том, кто, как сказали ей, похоронен на берегу Плещеева озера.

Так и нашел Семен Настю в сенях на полу, рядом с собакой, когда вслед за псом вошел в дом.

— Настя!

Она отняла руки от лица и, не веря глазам своим, затуманенным слезами, глядела на него.

Он улыбнулся, наклонился к ней, и тут, узнав улыбку его, Настя кинулась ему на грудь.

— Жив!

Он удивленно взглянул на нее.

— Живехонек. Что ты меня хоронить вздумала?

— Не я, Дмитрий Суздальский тебя похоронил. Так и велел Дмитрию Иванычу сказать, что помер ты.

Семка тихо свистнул.

— А я–то на Дмитрия Иваныча серчал, что он меня из полона не выручает. Ну княже! Ну Дмитрий Костянтиныч! Хитер! — И, заискрясь лукавством, спросил:

— Ты меня, чаю, отпела?

Она утвердительно кивнула головой. Семка захохотал, начал целовать жену.

— Теперь что хошь делай, не помру! Никакая стрела меня отныне не возьмет! Говорят, если живого–то отпеть — к долголетию это!

Настя только крепче прижималась к мужу, а он, взглянув через ее плечо в приотворенную дверь горницы, оборвал смех, сказал даже с упреком:

— Что же ты молчишь, Настя?

Вошел.

Вместе они наклонились над люлькой. Он спросил тихо:

— Кто?

И так же тихо откликнулась она:

— Сынок! Иванушко.

Тут Семен не утерпел, схватил сына в охапку, потащил к окну, к свету — смотреть.

— Раздавишь, медведь! — кричала Настя, отнимая ребенка, а сын, вторя хохоту Семена, заливался ревом.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ