Полумейстер

72. Сыновья Болтона и семейство Таргариенов

Из призраков лишь Эйгор, Деймон и Шира были всегда с ним — все прочие являлись и исчезали, как им хотелось. «Они все обрели покой, в отличие от нас», — объяснила Шира. Эти трое не обрели — один поклялся не знать покоя, второго отпустили на поруки из Пекла, третью даже не похоронили.

Но из свободных призраков двое были рядом чаще других — и нет, не его сёстры, не Дейрон и Мария, заменившие ему отца и мать, а тётя Нейрис и её Дракон, решившие, как видно, сделать из грешного певца земли святого. Хотя они бы сказали, что им довольно, если Бринден будет приличным человеком, конечно. «Клятые ханжи».

— Тебе должно быть стыдно, Бринден Риверс, — у тёти Нейрис был строгий голос, как у леди Марии, поймавшей своих мальчиков за кражей дедовых лиснийских листков.

— Почему мне? — хмуро спросил он. — Я понимаю, почему должно быть стыдно Эйгору — он был жив, рядом и способен повлиять на ситуацию, но я? Я был в Вестеросе и делал свою работу!

— Твоя возлюбленная погибла в морской пене одинокая и отчаявшаяся, а ты спрашиваешь, почему тебе должно быть стыдно? — Рыцарь-Дракон нахмурился. — Я думал, племянник воспитал тебя лучше.

— Ну что поделать, тётя, — Шира сморщила носик. — Не пришёл ещё тот день, когда мой милый признает свои ошибки. У него всегда всё виновато, кроме него — а он работал по плану, а план был хорош.

— И не делай такую рожу, дядя, — Мейкар скривился. — Это правда.

— Мой кузен Бейлор всегда говаривал, — сказала Нейрис печально, — что правду все любят говорить, и никто не любит слышать. Бринден Риверс, мой мальчик, я верю: ты понимаешь, что ты неправ. Скажи, что ты должен сделать?

* * *

— Меня нельзя бить «Семиконечной Звездой» по голове, это кощунство! — услышал Русе голос своего отродья, одновременно умоляющий и... весёлый? Да, противоестественно весёлый. Как будто тот был не отродьем южанского седьмого пекла, а обычным мальчишкой.

(Отродьям седьмого пекла, как и всему на свете, было место в узоре мироздания. Они существовали для того, чтобы делать то, что людям делать не пристало. Руки лорда должны быть чистыми — но руки его ублюдка? Зачем следить за ними, если можно направить в сторону ненужных людей и неприятных вещей?)

Но отродье сильно изменилось с тех пор, как вернулось от Амберов — никакой охоты на людей, внезапный интерес к литературе (Русе не был уверен даже, что ублюдок умел читать — а вот ведь, умел) и воронам, затвор в высокой башне...

...и всё совпало со сладострастным духом Домерика, который вожделел жену отца. Нет, не могло такое случиться просто так. Должна была быть связь — и отродье, в его злокозненности, наверняка был как-то замешан в этой связи. «Эти Амберы — почти что одичалые. Где духи, там колдовство, где одичалые, там ведьмы... научился наверняка недоброму!»

Он был всерьёз намерен вызнать у ублюдка правду — но для этого придётся опуститься до разговора с ним, не просто коротких приказов.

* * *

— Там твой папаша, Бринден. Папаша грешника, — высунулась Гвенис по пояс из двери. — Такой целеустремлённый, небось, поговорить идёт.

Это было... крайне некстати. В сказках оборотень легко перенимал не только тело и голос, но и манеры, и память тех, чьи тела он крал — но это в сказках. Бринден едва-едва мог выцарапать из памяти тела пару имён и лиц, и только — уж никак не то, как тело говорило с родителем.

С таким, как Русе Болтон, чьё имя повторяли в богорощах и прибавляли «Уберегите моих детей и от него, и от его ублюдка». Тобишь, от тела.

— Вам нужен Эйрион, — сказал Мейкар, проявившись из воздуха, держа под мышкой второго сына. За ним спешили призраки других детей и Дианны Дейн

— Зачем он может быть мне нужен? — Бринден перешёл на шёпот, чтобы не услышал «отец».

— А он специалист. Всё детство творил невместное и ухитрился ни разу не попасться и казаться всем ангелочком из седьмого рая, да, Эйрион?

— Да, отец, — уныло ответил тот. — Поставь меня на землю, пожалуйста? — из задницы бедняги торчал драконий хвост, длинный и зелёный, а из плеч росли уродливые огрызки крыльев. В смерти он, как видно, и правда стал драконом — насколько смог.

— Поставить-то поставлю, а ты давай работай. Бринден, просто повторяй, что продиктует мой паршивец, — сказал Мейкар. — Не сомневайся, он тебя отмажет, себя-то отмазывал всю жизнь.

Бринден поневоле позволил себе улыбку. Мейкар, как и всегда, шумел, бранился — но пытался причинить близким добро и помощь.

— Да, пусть тебя отмажет этот паршивец, плесень, — фыркнул Эйгор. — Вы стоите друг друга. Помню его, мои же отморозки его поймали как-то, устроили себе веселье... я их убил, конечно.

— И что?

— И всё. Оставил лежать на солнышке, что я, стану услуживать проклятым Таргариенам? Суд совершил, и будет.

Мейкар поскрежетал зубами и почему-то сказал «Спасибо».

* * *

Ублюдок сидел один, ссутулившись над свитком. Рядом лежали книги, на окне с хозяйским видом сидели ворона и ворон. Собаки лежали на полу, и даже не думали рычать. Неправильно, всё это было неправильно. Русе аккуратно провёл вокруг себя кусочком чардрева — если дух Домерика и здесь, то он не сможет пересечь незримый круг и будет вынужден остаться ни с чем.

За последние три дня ревнивый и похотливый покойный сын успел изрядно утомить Русе своими выходками. Одно дело, когда жена пускает шкуры врагов на абажур — она жена, в конце концов, её работа стараться сделать дом красивым и уютным. Другое дело — когда покойный сын их режет на конфетти и сыплет их на супругу. Или подсовывает Русе в постель труп дохлой крысы.

Чему его учили у Редфортов? Приличный мальчик из ревности бы попытался снять шкуру с соперника, по крайней мере, а не крыс ему подкладывал и не кидал бы в суп протухших ежей из богорощи. Там в пруду постоянно тонули ежи. Какая-то закономерность, возможно, боги их требовали в жертву (а возможно, заросший тиной пруд казался им землёй).

— Рамси Сноу, — начал он негромко; повышают голос только идиоты и истерички, говорила мама, а мама всегда была права. — Ты ничего не хочешь мне сказать?

— Нет, папенька, — ответило отродье. — Разве что рад вас видеть в моём убогом убежище?

«Определённо, что-то с ним не так. Папенька? Убогое убежище?»

— Возможно, ты заметил, что я женился. Я надеюсь, ты проявляешь к хозяйке Дредфорта то уважение, которого она достойна. Скоро она родит мне сына. — «И ты будешь больше не нужен и отправишься туда, куда давно был должен: обратно в никуда».

— Добрые вести, папенька. Законный наследник укрепит ваш дом. Я чем-то могу вам быть полезен?

«Откуда он набрался таких манер? Наверняка затеял убить младенца, вот и ластится, как пёс под руку. Или подливает жене лунный чай в обычный?»

— Если я захочу, чтобы ты принёс мне пользу, я скажу, кого ты должен прирезать, — холодно ответил Русе. — Ничего больше ты не умеешь, насколько я заметил.

— Простите, папенька, если разочаровал! Но если я вам не нужен, я хотел просить: я слышал, король гостит сейчас в Приречье, это ближе от нас, чем столица. Нельзя ли мне отправиться туда и посмотреть на короля и свиту?

Русе вспомнил, как голый великан его гонял молотом по двору Винтерфелла с криком «Сгиньте, твари»(33) и решил, что короля не жалко.

— Но чтобы был по первому же слову обратно здесь.

— Конечно, папенька! — тот поклонился. На южный лад, зачем на южный лад?!

Если дух Домерика исчезнет вместе с ублюдком — то Русе был и прав и дело здесь нечисто. И эти приличные манеры... а может быть, Домерик, хороший мальчик и почти южанин, вселился в ублюдка и мнит себя им, а ублюдок возомнил себя Домериком?

Это было логично.

С ублюдка сталось бы домогаться отцовской жены и портить жизнь отцу, а что не режет и не травит собаками... должно быть, не хватает силёнок. Духи тоже бывают разные.

Но если ублюдок теперь Домерик, а Домерик теперь ублюдок...

«Нет, определённо, мне надо сходить к жене, поставить пиявки и перестать думать. Дурная кровь морочит».

* * *

— Вот видишь, Эйрион нам пригодился. Всё, сын, пойдём обратно!

— Но там жарко, и я устал махать кайлом... — заныл тот жалобно, но Мейкар засунул его под мышку и направил стопы куда-то, куда вскоре исчез.

Одной головной болью стало меньше и можно было спокойно отправляться в Приречье, где ждали ученик, политика и дочь. К мысли, что у него есть дочь, Бринден пока что не привык, но он старался — иначе толпа родных не даст ни жизни, ни смерти спокойной.

— Кстати, плесень, мне нужен грешник, — подал голос Эйгор.

— И что ты с грешником собрался делать?

— Что? Обитать, как ты. Ты вот не знаешь, а а толпа безродных эссосских утырков и местных чмырей, которым место на Стене, под руководством горе-трубочиста, сношавшегося с горе-трубочистом, который ими командовал раньше, пока не сдох бесславно, и казнокрада, который ими командует теперь, сажают на трон кровь огнесручего дракона вместо моих Блэкфайров!

— Я ничего не понял, — ответил Бринден честно. — Кроме Блэкфайров. Им на троне не место.

— И не надо понимать, мне нужен грешник — и точка. Я сам всё разрулю.

— Да где я его тебе возьму?

— А ты возьми!

Бринден задумался.

Давать Эйгору тело... не лучшая идея. Он в своём-то натворил таких делов, что их эхо до сих пор всё не утихнет, а грешники обычно шли со свитой. Ещё запудрит им мозги, запорошит глаза, добудет Блэкфайра где-нибудь... «Но если дать ему тело, он не будет маячить над душой и мне мешать, это тоже надо учитывать.»

Если бы был грешник, которого не пожалеет тётя Нейрис, но который был бы беспомощен и безопасен, тогда бы можно было уступить его Эйгору — и пусть вертится, как хочет. Но дети не бывают такими грешниками.

Или...

Деревья шептали в унисон: он мучал брата, почти насиловал; он мучал животных; он пытался снасильничать девицу; он послал убийцу за ребёнком. А если бы всё шло иначе — если бы мальчишка Эйриса отправился в Браавос, как было в плане, а не в Винтерфелл — тогда бы...

«Да, это грешник. Это точно грешник».

— Что ж, если уж тебе так надо, я нашёл подходящего. Хорош собой, здоров и молод, жаловаться будет не на что, — сказал он, подбирая слова. — Надо только загнать его к чардреву и удержать, пока ты будешь вселяться.