О политической науке. Избранные произведения

«ЖИВАЯ ХРОНОЛОГИЯ»

«Живая хронология» — именно этими словами Чехова написал о себе в обращении к читателям автор книги о Юрии Андропове политолог Федор Бурлацкий, поясняя, что он был современником, свидетелем и участником важнейших политических событий того времени. Но на самом деле его роль не исчерпывается участием в политических событиях в качестве советника вождей, их консультанта, публициста и исторического хроникера. Бурлацкий — не обычный свидетель. Он — проницательный политический философ, способный увидеть невидимые пружины политической машины и предугадать, спрогнозировать направление хода событий. Этот редкий дар в сочетании с блестящим литературным талантом делает его труды удивительно современными и дает читателю ощущение сопричастности описываемым людям и событиям. Политологам молодого поколения, прежде всего нашим студентам и аспирантам, эта книга позволит не только получить представление о политическом процессе тех лет, которые описывает автор, но и получить урок блестящего политологического анализа, уровень и качество которого может служить образцом для подражания современным исследователям.

Представляя читателю книгу избранных трудов Ф.М. Бурлацкого, следует прежде всего пояснить замысел этого издания. В книгу включены его работы разных лет, которые представляют отнюдь не только исторический интерес для исследователей современной российской политологии. Можно смело сказать, что это труды классика политической науки. Обычно мы начинаем понимать и оценивать масштаб ученого только тогда, когда проходит довольно много времени после публикации его трудов. Но есть люди, чей вклад в науку виден и «невооруженным глазом». Их оценивают при жизни. К числу таких живых классиков относится и Ф.М. Бурлацкий. Не случайно в 2011 г. по решению Ученого совета факультета ему было присвоено звание почетного профессора факультета политологии Московского университета. Федор Михайлович стал первым почетным профессором факультета. А в 2012 г. на VI конгрессе политологов Российской ассоциации политических наук ему вместе с А.А. Галкиным и Ю.А. Красиным была вручена медаль Г.Х. Шахназарова «За выдающийся вклад в организацию и развитие политической науки» в России как отцам-основателям современной российской политологии.

Сейчас наше профессиональное сообщество напряженно размышляет о профессионализме в политической науке. На телеэкране, в прессе, в Интернете все время мелькают персоны, под чьим именем значится «политолог», но которые к политической науке и политическим профессиям не имеют никакого отношения. Научное сообщество ищет критерии профессионализма и пытается защититься от малограмотных «аналитиков», претендующих на роль экспертов. С другой стороны, настоящие эксперты-политологи явно не востребованы ни властью, ни оппозицией и ведут свои исследования, вынужденно оставаясь в академической «башне из слоновой кости». Эта разобщенность академических политологов, политологов-экспертов и политических публицистов в Новейшее время достигла того уровня, который чреват утратой нашим сообществом собственной идентичности, снижением престижа политических профессий, и как следствие потерей профессиональной репутации в обществе и государстве. Тем важнее обратиться к яркому, гармоничному и, к сожалению, редкому примеру сочетания различных «амплуа» в профессии политолога.

Ф.М. Бурлацкий — пример совмещения, казалось бы, несовместимых ролей: глубокого ученого, чей вклад в политическую теорию еще предстоит оценить, и тонкого царедворца, способного удержаться рядом с самыми опасными и непредсказуемыми вождями, влияя на принятие ими судьбоносных для страны решений; модного писателя, создавшего пьесы, не сходившие со сцены московских театров в годы перестройки, и главного редактора «Литературной газеты» в тот период, когда она была реальным властителем дум; блестящего оратора, завораживающего своими выступлениями взыскательных ученых, политиков и научную молодежь, и политика, внесшего немалый вклад в работу Верховного Совета СССР. Нельзя не отметить, что вклад депутата Бурлацкого в законотворчество явно недооце-ней, и, как нам представляется, он не менее весом, чем вклад таких политиков того времени, как, скажем, Собчак. Но это тема отдельного разговора. Трудно сказать, какая из ролей для Федора Михайловича самая любимая, но важно то, что в каждой из них он являет образец подлинного профессионализма.

Для нас важен тот факт, что Ф.М. Бурлацкий первым из советских ученых публично выступил за восстановление в правах политологии как научной и учебной дисциплины. Именно поэтому он «вполне и по заслугам может быть назван основоположником советской политической науки»[1]. А.Е. Бовин, давний коллега и товарищ Федора Михайловича, в своих воспоминаниях описывает эти события: «Именно Феде принадлежит идея легализовать у нас политическую науку. Ситуация была парадоксальной. Марксистско-ленинская идеология была самой политизированной. Но в отличие от “западного мира” в нашем мире не признавалось существование политической науки как особой, специфической, имеющей свое содержание научной дисциплины. Бурлацкий первым, насколько мне известно, сообразил, что это обедняет нашу идеологию, нашу общественную науку. Первой ласточкой была статья Бурлацкого “Политика и наука” в “Правде” от 10 января 1965 года. Я шел вторым эшелоном. Моя статья появилась в “Красной звезде” 10 февраля. Противников было много. Главный аргумент — марксизм-ленинизм и есть наша марксистско-ленинская политическая наука, наша политическая теория. Сопротивлялись долго. В конце 1965 года мы (то есть Федя и я) решили сделать ход конем, опубликоваться в “Коммунисте”. Написали статью “Актуальные проблемы социально-политических исследований”. Статья обсуждалась на редколлегии в декабре. Статью завалили. Зачем нам какая-то “политическая наука” (или “политическая теория”, или “политическая идеология”)? В конце концов, поняли “зачем”. Бурлацкий победил…» [2].

Говоря о Бурлацком, как о политологе, нельзя не сказать о тех областях нашей дисциплины, где его вклад особенно заметен. Таких областей много, но три из них наиболее важны. Прежде всего, это тема, развития самой политической науки, которая складывалась в борьбе и противоречиях позднего советского периода. К ней он возвращался на протяжении всей своей научной деятельности. Это и уже упомянутая знаменитая статья в 1965 году в газете «Правда» «Политика и наука», наделавшая в свое время много шума, и замечательная книга, написанная им в соавторстве с А.А. Галкиным «Социология. Политика. Международные отношения», и их книга «Современный Левиафан: Очерки политической социологии капитализма», а также более поздние работы, опубликованные уже в современной России, в том числе и недавняя статья в «Вестнике Московского университета. Сер. 12. Политические науки»[3]. Во всех своих размышлениях о политологии Ф.М. Бурлацкий ставит вопрос о соотношении науки и ее объекта — политики. Этот объект он знал, как мало кто другой из числа академических политологов, благодаря методу включенного наблюдения. Проблема релевантности научного знания описываемой им реальности весьма остро стоит и сегодня, и не только в российской, но и в мировой политологии, которую нередко отличает оторванность от практики и неспособность к анализу живых политических процессов. Собственная методология политической науки, разработка новых аналитических подходов — сфера неустанной заботы Ф.М. Бурлацкого. Десятилетиями он выступал против «растворения» политологии в господствовавших в советское время идеологических дисциплинах, равно как и в иных предметных областях (философии, социологии, праве, истории), отстаивал и продолжает отстаивать сегодня ее особый предметный статус. Он активно разрабатывал методологию политических исследований, вводил в научный оборот, знакомил советского читателя с новейшими достижениями мировой политологии, занимался публикацией трудов зарубежных политологов. Так, во многом благодаря его усилиям в СССР в 1979 г. была переведена и издана книга классика польской политологии Ежи Вятра «Социология политических отношений» под его редакцией и с его предисловием[4].

Вторая тема, над которой он размышлял в течение всей своей научной биографии, — дизайн политической системы нашей страны, сначала СССР, затем современной России. И не важно, в каких категориях он его описывал — в терминах диктатуры пролетариата или в терминах разделения властей и президентской республики. Как это ни парадоксально, но за ставшими ныне архаичными советскими идеологическими штампами у Ф.М. Бурлацкого всегда видны реальные проблемы, созвучные сегодняшнему дню. Пишет ли он об отказе от диктатуры пролетариата и массовых репрессий, о президенте и разделении властей, о конституционной реформе, о президентской республике, — подкупает его неповторимая авторская интонация, отсутствие шаблонов и стереотипов, самостоятельность трактовок. Бурлацкий, умевший работать в команде, был всегда внутренне независим, за что нередко платил немалую цену. В этом контексте будет уместным сказать, что Бурлацкий как политолог органичен и искренен в любых жанрах — будь то академический текст, публицистические заметки или же аналитика для власть имущих. Эта свобода творческого самовыражения — не только результат многолетнего труда, накопленного профессионального (научного, литературного) опыта. Многие, кто знает Федора Михайловича, отмечают его талант, дар человека, которому подвластны темы, за освоение которых брались немногие исследователи. И не только по причинам политикоидеологического свойства. Он активно разрабатывает проблемы, которые находятся на острие политической жизни, которые требуют не только научной смелости, но и нетривиального, новаторского к ним отношения. Ф.М. Бурлацкий мастерски освоил ставшую привычной для русских политических писателей традицию иносказания, «красноречивых» аналогий, инсценировок. Эзопов язык, которым Бурлацкий пользовался в годы своей публицистической активности, весьма помог ему не только доводить свои идеи до адресата, но и в известной мере обезопасить себя от цензуры и цензоров. В публицистической, а то и в художественной форме иногда легче (а в советское время и надежнее) довести свои идеи до адресата — будь то просвещенные читатели, коллеги по профессии или же власти.

Третья важнейшая сфера его интересов связана с проблематикой политического лидерства и политических элит. Примечательно, что с 1970-х годов и по сей день его интерес к личностям крупнейших политических лидеров не ослабевает. Даже простое перечисление имен тех «вождей», анализ личностей которых он предпринял, впечатляет: Мао Цзэдун и Дэн Сяопин, Хрущев и Андропов, Горбачев и Ельцин… Трактовка лидерства и элит Ф.М. Бурлацкого расходится с доминирующими сегодня в мировой политологии трактовками, авторы которых пытаются вывести нравственное, ценностное измерение за скобки политологического анализа. И не случайно он настаивает на термине «аристократы духа», который трудно применить к сегодняшним политикам и их советникам именно в силу его оценочного характера. Но думается, что и здесь Бурлацкий опережает время, и мы еще осознаем в полной мере необходимость использования нравственных критериев в оценке и вождей, и их советников.