Бухтарминские кладоискатели

Голова лося

А с лосем история вышла такая.

На Покрова Марфа решила навестить соседку. Как там Анфиса живёт, не виделись с самого лета. Пасека Шушаковых едва ли не самая дальняя — Большой Медвежий двор. Места глуше не придумаешь — как раз под стать своему названию. Дано оно потому, что медвежий там угол, не раз говаривал Пётр Иванович. И у самого Гордея кулёма всегда на медведя налажена. Иначе нельзя — балуют мишки, ходят вокруг меда. И верно, усадьба вся у Шушаковых почти что огорожена, на проволоке вокруг двора банки жестяные понавешены для острастки зверя. Только тронет, заденет спиной — звон на весь двор стоит и два полкана-волкодава по цепи бегают. Какие-никакие, а сторожа.

— А всё равно медведь то там разорит улей, то в другом месте, — каждый раз жалуется хозяин. — Он ведь, медведь, тоже не дурак, хитёр бывает.

— Кержак он, этот Гордей, — поясняла Марфа мужу, — а кому, как не мне, знать их жизнь, кержаков этих? Воды напиться не дадут, а если покушал у них — посуду потом песком трут, моют.

— Гигиену соблюдают, — стараясь оправдать местных, говорит Пётр Иванович. — Что в этом плохого? А что прижимистые — так на то они и крестьяне. Мужику трудно хлеб даётся. А тут у них разор полный после тридцатых годов. Разогнали же всех, нарушили вместе с укладом жизни и всё их хозяйство.

— Да уж, порушили, это верно, — соглашается Марфа, — кого сослали, увезли невесть куда, кого сразу порешили. А ведь жили тихо, мирно. Кержаки сами по себе, крестьяне-мужики рядом, по соседству, все пахали, сеяли, трудились. Всё налажено было. На молоканку молоко каждый день свозили. Купец товар привозил по заказу, кому что надо. Каждый мужик хозяином был. Знал: будешь трудиться, работать — и жить будешь хорошо. Все набожные были, смиренные, честные, обмана мало было. А что потом случилось — будто с цепи сорвались!

Путь до Шушаковых неблизкий — не меньше трёх вёрст будет по тайге, по берегу Студёной речки. Потом вдоль Берёзовой. Петру Ивановичу тропа эта памятна по встрече на узенькой дорожке с косолапым. И как он вывернулся, этот зверюга, из-за выступа скалы, как не слышал шаги чуткий косолапый — до сих пор непонятно. Встали друг против друга. Мишка на дыбы поднялся: гора горой. У Петра Ивановича и душа в пятки, думает: «У меня всё оружие — топор, а что он против такого чудовища? Ну стукну раз, а ему это как горошина по лбу». И стояли-то всего каких-то десять-двадцать секунд, а показалось — вечность. Всё же медведь сообразил, что не стоит связываться с этим непонятным, но опасным существом — человеком. Вдруг развернулся и утёк в гору. Наверное, ветерком на него, человеческим духом дохнуло.

Но случай такой на пути к пасеке был всего один раз, других не бывало — и туристы заезжие здесь бродили, и ягодники без всякой опаски.

Уже на подходе, когда усадьба открылась, запрятанная в куртине густых пихт, в нос Марфы ударил резкий запах палёной шерсти. «Никак кабанчика смолят, — подумала Марфа, — не рано ли? Морозов нет, как мясо хранить?» Сравнялась с хилой изгородью и увидела, что Анфиса с Гордеем, склонившись, палят над костром вовсе не кабана, а большущую голову с горбатым носом.

«Батюшки, это что же за зверь такой? — подумала Марфа. — То ли лошадиная голова-то? Так она поболе коня-то будет, да и уши длинные, ослиные».

— Здорово, Марфа, — первым приветствовал её Гордей, — мы тут делом заняты, а ты не обращай внимания, проходи в избу. Детишки наши тебе рады будут.

У Анфисы и Гордея целых пять ребят, мал мала меньше, самому старшему — Агафону — тринадцать недавно стукнуло.

Высыпав на стол печенюшки, Марфа мучительно вспоминала всех знакомых ей лесных зверей и кому из них могла принадлежать здоровенная горбатая морда с ослиными ушами.

— Ну вот, теперь и поздоровкаться можно! — шумно войдя в избу, громко произнёс Гордей и с силой хлопнул дверью. Следом вошла Анфиса, бросившаяся обнимать Марфу.

— Как там Пётр Иванович, ребята? Здоровы ли?

— Слава богу, здоровы и учатся хорошо, — отвечала Марфа, догадавшись, что хозяева не очень-то хотят распространяться о своём занятии, свидетелем которого невольно стала она. — А новостей других у нас и нет. Живём, хлеб жуём. Всё в работе да в работе. Как говорится, в поте лица своего.

— Ну вот и хорошо, — певуче не проговорила, а пропела Анфиса, — ну их, энтих новостей! Чем меньше, тем лучше. Без них-то, может, и поспокойней. Боюсь я разных новостей — бывают ведь и нехорошие.

— Боже упаси! — согласилась Марфа.

— Что-то разжарился я, а в избе душно, — вдруг заговорил Гордей. — Ты, Анфиса, угли в печи отгреби в застенок, в загнетку, а то ведь так и полыхает в лицо жаром, — и, оборотясь к Марфе, добавил: — А нам тут грешным делом подарок от лесоохраны привалил. Не ждали, не гадали: Агафон с ребятишками притащил чудо-юдо — голову зверя лесного с ослиными ушами.

— Однако, марал это, что ли? — робко спросила Марфа.

— А вот и не угадала, — отвечал Гордей, — конёк-горбунок, да ещё и с рогами. Но ты, Марфа, не очень-то распространяйся про этого конька-горбунка, хотя мы с Анфисой к этому делу и не причастны, — заранее предупредил он. — Чужие люди это по своему неразумению сотворили. Бог их простит, а ты помалкивай, да и ладно. Так-то оно лучше будет.

Но как не поделиться с мужем? Конечно, Марфа рассказала о странном деле соседей.

— Говоришь, с ослиными ушами?

Пётр Иванович думал недолго:

— Ясное дело: лося завалили! Ах, беда-то какая, такого зверя! Не дадут ведь развестись таким красавцам! Только-только пришли откуда-то из Сибири, а вот как их встречают!

— Да я слышала про этих лосей, — вспомнила Марфа, — старики говорят, больше шестидесяти лет их не встречали в наших краях. А пришли, бают, из Алтайского края.

— Этот Гордей вовсе не охотник, — рассуждал Пётр Иванович. — У него вроде бы и ружья нет, а ведь могут штраф принести. Ты, Марфа, об этом деле никому не рассказывай. Хотя нехорошо получается.

Марфа уже и забыла об этом разговоре с мужем, а Пётр Иванович между делом весь день нет-нет, да и вспоминал:

— Надо же, такого зверя угробили!

— Да ладно уж тебе, — не выдержала Марфа, — завалили одного, другие остались. Слышала я, что видели целый табунок, голов в десять. Сам-то забыл, как за журавлём гонялся! На корточках подбирался, на животе полз. Совсем как мальчишка.

— Так без ружья же, — оправдывался Пётр Иванович, — диковинная птица — журавль. Разве не интересно посмотреть, как они весной пляшут? Вот ведь какая любовь бывает у птиц! Совсем как у людей. И у тетерева тоже, Я ведь на токах никогда косачей не убиваю. Посмотреть — занятное дело. А с Гордеем я поговорю. Человек-то он хороший, а вот надо же — опять в плохое дело вляпался.

— Так ведь сам посуди, — не соглашалась Марфа, — детишек-то ведь надо кормить. Сидят по лавкам пять голодных ртов. Думать надо, как помочь соседу, а не кляузы разводить.

— Да никто и не собирается докладывать о нём, — оправдывался Пётр Иванович, — а вот поговорить надо бы.

На той же неделе встретился Пётр Иванович с соседом в Столбоухе. Поговорили о том, о сём.

— Ты, я слышал, зверя диковинного свалил, — начал издалека Пётр Иванович.

— Это ещё какого такого зверя? — насторожился Гордей.

— Да такого большого, с ослиными ушами и лошадиной головой.

— А-а, вон ты о чём. Так это ж мой Агафон лосиную голову притащил.

— Откуда же он её взял?

— А вот слушай, если поверишь. С недавней поры над зыряновской тайгой стали летать диковинные железные птицы. Не ероплан, не самолёт — большая стрекоза с лопастями, сверкающими на солнце, как серебряные стрекозиные крылышки. Как все подхозовские дети, дивился Агафон на зелёный вертолёт, и вдруг одна такая железная стрекоза села на Екипецком лугу. Волшебную летающую птицу хотел рассмотреть Агафон, а увидел совсем другое, и оно ужаснуло его. Два человека разделывали тушу убитого лося.

Как все деревенские мальчишки, Агафон видел подобные сцены и никогда не мог согласиться с убийством овцы или коровы, хотя и не отказывался есть мясо.

Пилоты заметили паренька. «Эй, мальчик! — окликнул один из них, — ты чего прячешься, как немецкий шпион? Иди сюда, не бойся!»

Агафон осмелел и подошёл.

«Знаю, что хочешь посмотреть вертолёт. Залазь в кабину, смотри, только ничего там не трожь».

Когда довольный Агафон вылез из кабины, пилоты расспросили его, а потом один из них сказал:

«Вот видишь, какая страшная голова? Забирай её, и пусть мамка твоя холодец для вас сделает. Чего добру пропадать? И ноги вот нам не нужны. А из шкуры отец твой может камус сделать. Пусть придёт и всё заберёт».

А другой говорит:

«А лося этого ты не жалей. Они для того и живут, чтобы нам их кушать. Без мяса никак нельзя. Если бы человек не ел мяса, так обезьяной бы и остался. Так учёные говорят, а нам их надо слушать».

Вот такая получилась история. А ты уж, Петро, сам суди: хорошая она или плохая. А то, может, шкуру с ног на камус возьмёшь — мне она не надобна?

— Да-а уж, хорошего тут мало, — согласился Пётр Иванович, — хотя, может быть, ребята они и не такие уж и плохие, вертолётчики эти. Только вот балуются зря. Наших пчеловодов совращают, скупая казённый мед с дальних пасек. Им всё доступно с их вертолётами. А шкурки я, пожалуй, возьму — как раз собирался камус делать.