Всё, что сердцу - Мила

Елена Зайцева

(1 голос)

0 0

Аннотация: – Выключаю, выключаю, выключаю, – сказала Мила, чтобы уж точно запомнить. Не хотелось дёргаться ещё и из-за утюга, день и так обещал быть красочным – предстояло везти бабушку в банк. – Поедем за доверенностью! Помнишь? Сегодня!

Книга добавлена:

12-01-2023, 13:04

316

Содержание

Начало

Читать книгу "Всё, что сердцу - Мила"

1 2 3 4 5 6

(маленькая повесть)

1. Доверенность

– Выключаю, выключаю, выключаю, – сказала Мила, чтобы уж точно запомнить. Не хотелось дёргаться ещё и из-за утюга, день и так обещал быть красочным – предстояло везти бабушку в банк.

– Поедем за доверенностью! Помнишь? Сегодня!

– Нич-чего не слышу, – сказала бабушка и закрыла глаза.

– Ну, блин... Теперь ты ещё и ничего не видишь! Сейчас мама придёт. Надо в банк ехать!

– Ммм... А я думала...

Бабушка думала всегда. Лет восемь назад, когда Мила только пошла в школу, а бабушка ещё выбиралась в магазин или на скамейку, это выглядело так:

– Бабушка, я же говорила, там дождь!

– А я думала, там нет дождя, – уверенно отвечала та, обтекая. Она, в общем-то, и продолжала так думать. Дождя – нет, кофе – яд, пшёнка – вред, – бабушка никогда не меняла своих решений. А для наиболее важных, фундаментальных вопросов имелась даже особая форма уверенности: «вот если бы...». Вот если бы Михаил, земля ему пухом, поменьше к водке, побольше к ремонту (это к вопросу о любви), вот если бы та, тот, этот закончили вуз (о несовершенстве мира)... А так – какой разговор, имеем что имеем. И по части имеющегося лежим размышляем. Впоследствии бабушка так и сократила свои ответы, до простого думала и всеобъемлющего вот если бы.

– Одевайся. Давай оденемся!

– А я думала... – совсем сникла бабушка. Но и в дороге, и в банке вела себя хорошо, и если бы мама не была такой пьяной, у них бы, конечно, всё получилось. Всего и надо-то было – оформить очередную доверенность, чтобы мама получала бабушкину пенсию. Не потому что мама алчное чудовище (чудовище конечно, но нет, не алчное), просто бабушка была уже не в состоянии это делать. Как и многое другое. Теперь это «многое другое» свалилось на Милу. Но главная неприятность была даже не в этом. Главная неприятность была ещё и обидной. Бабушка во всём этом как бы и не нуждалась.

Дело в том, что бабушка не была беспомощной, она была разочаровавшейся. Перестала ухаживать за собой, поскольку разочаровалась в нужности этих мероприятий и убедилась в ненужности. От дурацких вопросов о гигиене она скучнела. Мила прекратила спрашивать. Просто наполняла ванну и говорила: пойдём. Бабушка шла молча. Но кричал весь её вид. Он кричал «Вот делать-то нечего!», пока Мила скребла её, как лошадку. Иногда Мила плакала. Не в голос, конечно, так, хныкала, когда никто не видит. «Слёзы, грёзы...» – пропела бы мама. Маму-то бабушка исключительно смешила. Не во время купания, разумеется (мама никогда её не купала), смешила вообще. И в частности.

– Нич-чего не слышу, – чеканила бабушка.

– Да вам и не надо! – веселилась мама.

– Троих родила, – скромно закругляла бабушка что-нибудь автобиографическое.

– А у нас сегодня кошка родила вчера котят, – вспоминала мама.

– У нас нет кошки, – не верила бабушка. Шуток она не понимала, а маму побаивалась.

Мамины шутки вообще мало кто понимал. Вполне возможно, что и сегодня в банке она шутила.

Сначала мама ничего, собственно, и не делала. Кассирша – тоже с самого начала – вглядывалась и, наконец, изумлённым шёпотом спросила:

– Пьяная?

– Не Яна, – очнулась мама. – Не Яна, а... О, да меня тут... ваабще не знают! – оживилась она, и вот тут Мила уже хорошо поняла, что доверенности сегодня не будет...

Теперь мама шла где-то позади и негромко вела, очевидно с собой, какую-то финансовую беседу («Деньги – это проблема, которая требует длительного ожидания»). Бабуля почти не спотыкалась, но держалась за Милу таким образом, что практически висела на ней. Всем было грустно.

Остаётся спросить, зачем же Мила, видя мамино состояние, повезла-таки их в этот разнесчастный банк? Именно это мама и спросила у неё наутро.

2. Утро

По утрам Мила читала бабушке.

Бабушка любила литературу, любила всю свою сознательную (или бессознательную, как шутила мама) жизнь. Она собрала даже небольшую библиотеку и каждую книжку припечатала кругленьким экслибрисом. Увы, такая мера была продиктована не только любовью. Дедушка (Михаил Петрович) выпивал, иногда что-нибудь продавал, иногда этим чем-нибудь были книги – и вот тогда бабушка и её экслибрисы приходили в действие. Книги получалось возвращать, – не всегда, но получалось. Стращала, возвращала – и так по кругу.

Сейчас книгам ничего не грозило – дедушки с его алкоголизмом уж лет сто как не было. Казалось бы, читай не хочу, однако – новая напасть, бабушка стала терять зрение!

На помощь ей пришла Мила. К этому времени она, можно сказать, была уже профессиональным пришельцем на помощь, но вот читала по-прежнему невыразительно. Поэтому бабушка не допустила её к Толстому и Достоевскому, которых очень любила, решив потренировать, как чтеца, на поэзии – Хайям, Дементьев... Хайям, правда, уж очень много про пьянку писал. Зачем? Этого и в жизни достаточно. Кругом пьяницы, кругом мат... Однажды бабушка даже перестала на улицу выходить. Было это так:

– Бабушка, а ты погулять – не хочешь?

– НЕТ.

– Почему?

– ТАМ МАТ.

– Что там?

– МАТ.

И действительно перестала гулять, предпочитая мату Дементьева. Совсем недавно, по настоятельной бабушкиной просьбе, была закуплена свежая его порция.

Прошу тебя,

Будь благороден,

Оставь и хитрость и враньё...

– И бутылку ещё оставь, – сердито добавила бабушка. (Это предназначалось маме. Мама ещё спала, так что предназначать ей можно было всё что угодно.)

Мила в очередной раз удивилась, какая же бабушка всё-таки птица Феникс: вчера, казалось, не понимает, на ком висит, а сегодня воспряла до критических замечаний.

– Мать твоя опять напилась, – критически заметила она, дождавшись конца стихотворения.

– Не мать, а мама.

– Какая же это мама, когда это пьянь? – удивилась бабушка.

Две вещи делали человека человеком – трезвость и диплом. Именно они, по твёрдому убеждению бабушки, были причиной и поводом всего, что только есть прекрасного на свете. И литературы, разумеется. Было ясно, что об интересных событиях в красивой обстановке не алкоголики-недоучки пишут. А серьёзные люди, прожившие серьёзную интересную жизнь. Да и бабушкина жизнь прошла бы совсем по-другому, не прикладывайся дед к бутылке и получи предварительное представление о культуре в каком-нибудь, всё равно каком, институте. Культурный человек и живёт по-культурному. Вот если бы он любил её, они бы делали ремонт вместе...

Миле, хорошо знавшей (вряд ли кто-нибудь в посёлке этого не знал), что дед-алкоголик познакомился с бабушкой, когда у неё уже было трое детей, но ещё не было ни одного мужа, всегда хотелось спросить, что же, если не любовь и т.д. Но к таким вопросам бабушка относилась как к маминым шуткам – никак. В дискуссии о личной жизни она, как человек интеллигентный, не вступала. Ну, разве что в тех тяжёлых случаях, когда всякое терпение кончалось, – когда мама шлялась.

Тогда бабушку мучило то, что должно было мучить папу. Бабушка мучилась как бы за него, заменяя его, выполняя тем самым свой материнский долг.

Мама же умудрялась шляться даже по телефону – ужимки и прыжки сомнений не оставляли. Классика жанра: он в морях, она в мужиках. Правда, давненько что-то не звонили...

– Хоть не шляется, – вздохнула восставшая из пепла. – А, может, выспится и...

– Бабушка!

– Что это ты кричишь?

– Мила! – послышалось из-за стенки. – Ми-ла!! Ми-ла!! Ми-ла!!

– Мама, я читаю!

– «Читаю»! Какого чёрта мы потащились туда вчера?! вот что интересно...

– Да и неинтересно ни капельки, – пробормотала Мила. – Сама ты так сказала. А завтра тебе на работу!!... Ещё читать?

– Нич-чего не слышу... – погасла бабушка.

– Ладно... Опыт! Приходит опыт! И уходят годы! Оглядываясь на неровный путь! Чему-то там я улыбаюсь гордо! А что-то бы хотел перечеркнуть!

3. Работа