Жития святых на русском языке, изложенные по руководству Четьих-Миней святого Димитрия Ростовского. Книга девятая. Май

Прибыв в Никомидию, Константин глубоко поражен был раздорами, возбужденными арианством. Впрочем, он не сразу понял важность этих событий. И сам он и прибывшие с ним с Запада таинники божественного учения получали здесь одностороннее освещение дела Ария от никомидийцев, которые в догматических вопросах видели не предмет благочестивой веры, имеющий жизненное значение, а область научного исследования, и даже пустого словопрения. Тем не менее Константин не оставил без внимания арианского дела; на первых порах он отправил обширное примирительное послание в Александрию с убедительною просьбою к епископу Александру и Арию прекратить взаимный раздор. По мнению царя, не прав был и епископ по своей неосторожности и резким вопрошениям, виноват и Арий, что расторг общение, не покоряясь епископу; он рекомендует обоим взять пример с философов, которые, хотя и спорят между собою, но уживаются мирно. При том же оба они стоят на общей почве: оба признают божественное Провидение, а потому им легко примириться533...

Вместе с этим посланием Константин отправил в Александрию своего «любимого» епископа Осию, которой должен был исследовать это дело на месте и содействовать умиротворению александрийцев. Осия исполнил поручение императора. – Правда он не примирил противников, зато из расследования споров он вынес убеждение, что ересь Ария – не праздное пустословие, а угрожает потрясением основ христианской веры, – ведет к отрицанию всего христианства. В 324 году Осия кордубский возвратился к царю и разъяснил ему серьезную опасность арианского движения. Тогда Константин решился созвать Вселенский Собор, которой, по его мнению, оставался единственным средством к умиротворению Церкви. По мысли царя, Собор этот, «выступая войною против главного врага», возмущавшего тогда мир Церкви, хульной арианской ереси, должен был рассмотреть и другие вопросы и дать ответы – определения по устроению внутренней жизни христиан534.

Вселенскому Собору властью Царя определено быть в городе Никее535. Константин сделал всё, чтобы облегчить созываемым епископам путешествие к месту собрания, содержание же прибывших в Никею он принял на счёт государства. В Никею прибыли святители из Египта и Палестины, из Сирии и Месопотамии, из Малой Азии, Греции, Персии и Армении и от Задунайских Готфов; из Рима, вместо престарелого епископа, прибыли два пресвитера. Среди собравшихся святителей были: престарелый Александр александрийский, первый обличитель Ария, привезший с собою архидиакона Афанасия, мужественного и искусного борца с арианами (впоследствии Великого, архиепископа александрийского), святитель ликийского города Мир Николай, святитель Спиридон чудотворец. Всего на Собор прибыли (с епископами были пресвитеры и диаконы) более 2000 человек и одних святителей было 318 человек).

Собор открылся в июне 325 года в обширной палате царского дворца. Скамьи стояли вокруг комнаты для епископов, а посреди – стол, на котором лежала книга священного Писания, как верное свидетельствование истины. Когда все собрались, явился Константин во всем величии своего императорского сана, но без вооруженной стражи, в сопровождении придворных из христиан, облеченной в самые пышные царские одежды, блиставшие золотом и драгоценными камнями. Появление его поразило собрание и особенно тех, из присутствовавших на нем, которые прибыв из дальних стран, никогда не видали ни его царского лица, ни царственного величия; но и сам он смутился при виде такого собрания славных пастырей Церкви Христовой, среди которых находились строгие подвижники и чудотворцы, исповедники и мученики с обожженными руками и прободенными очами536, пострадавшие за веру, Молча, с поникшим взором, подошел он к приготовленному для него золотому креслу и стоя ждал, пока святители не пригласили его сесть. Выслушав затем приветственно-благодарные речи Евстафия антиохийского и историка Евсевия кесарийского, Константин сам обратился к собранию с речью, в которой выражал свою радость, что видит такое великое собрание отцов, и умолял их разрешить миролюбиво спорные вопросы. «Бог помог мне, – говорил он, – низложить нечестивую власть гонителей, но несравненно прискорбнее для меня всякой войны, всякой кровопролитной битвы и несравненно пагубнее внутренняя междоусобная брань в Церкви Божией».

Ариане шли на Собор и держали себя на нем смело и уверенно; они не предвидели, что их делу предстоит полный и всесторонний разгром; напротив, они ожидали в своих замыслах счастливого успеха: – они имели на своей стороне до 17 епископов; во главе их был столичный архиерей, имевший связи во дворце царском. Ариане надеялись, что Собор, если и не согласится с их воззрениями, то и не предаст их строгому осуждению.

Арий упорно защищал свое учение, употребляя всю силу своего красноречия. Но непоколебимая, убежденная преданность истинному церковному учению отцов Собора посрамила лживую премудрость богохульника. Защитники православия хорошо понимали, в чем состоит сущность арианской ереси и достойно с глубоким религиозным чувством и истинно просвещенным разумением опровергали ее. Особенною силою слова и меткостью в изобличении еретического буесловия отличался при этом александрийский диакон Афанасий: его слово расторгало, как легкую паутину, хитрословесие еретика. Споры были жаркие и продолжительные; тщетно Константин употреблял свое влияние, чтобы согласить спорящих и привести к дружелюбному решению спора; чем далее продолжались прения, тем очевиднее становилось, как далеко уклонились ариане от истины. Предложенное Собору Евсевием никомидийским – главою ариан – изложение веры, где определенно выражалась мысль, что «Сын Божий» есть «произведение», «тварь», и «было время, когда Его не было», единодушно было отвергнуто отцами Собора как лживое и нечестивое – самый свиток, на котором оно было написано, был разорван.

Бесповоротно осудив таким образом арианство, отцы Собора решили дать верующим точное исповедание православного учения – символ веры. Евсевий, епископ кесарийский, представил их вниманию «крещальный символ», которой с давнего времени употреблялся в его церкви и был изложен почти исключительно выражениями, взятыми из святого Писания. Отцы встретили этот символ с одобрением; но чтобы с решительностью устранить возможность вкладывания в него еретической мысли, они признали нужным заменить некоторые общие выражения в нем такими, которые бы в совершенстве определяли церковную истину. Присутствовавший на Соборе император присоединился к отцам в одобрении Кесарийского символа и исповедал свое полное согласие с ним; но с тем вместе Константин предложил внести в символ формулу, на которой останавливались вожди Церкви еще на предварительных совещаниях для выражения церковной мысли о Сыне Божием и Его отношении к Богу-Отцу, – наименование Его «единосущным» Отцу. Слово, сказанное царем, единодушно было принято Собором и послужило определительною основою учения о Лице Господа Иисуса, центрального христианского догмата.

Символ «крещальный» был исправлен и Собором изложен новый Никейский Символ веры непререкаемый для всей Вселенской Церкви.

Заключительное торжественное собрание отцов в Никее состоялось в императорском дворце 25 августа 325 года; оно совпало с 20-летним юбилеем царствования Константина537.

Отпуская отцов Собора, Константин в прощальной речи к ним умолял их иметь мир между собою.

– Берегитесь, – говорил он, – горьких между вами споров. Пусть никто не имеет зависти к явившим особенную мудрость: достоинство каждого – считайте общим достоянием всей Церкви. Высшие и превосходные, не смотрите высокомерно на низших: Богу одному ведомо, кто превосходнее, Совершенство редко где бывает и надо иметь снисхождение к слабейшим братиям; мирное согласие дороже всего. Спасая неверующих, помните, что не всякого можно обратить учёным рассуждением, – научения надобно сообразовать с различными расположениями каждого, подобно врачам применяющим свои лекарства к различным болезням.

Исполнилось таким образом заветное желание благочестивого императора, которое он исповедал, однажды даже приводя Самого Бога во свидетели, – желание – «учение всех народов его державы о Божестве соединить в один общий строй». Великая мысль, подсказываемая царю его святым религиозным чувством, осуществление которой он ставил для себя жизненной задачей с задушевным желанием, – эта, поразительная по возвышенности содержания и широте объёма, мысль Великого Константина теперь введена была в общее сознание, стала достоянием всего христианского мира. Мало того – для осуществления этой мысли в христианской жизни благочестивый царь указал и вернейший путь – Вселенский Собор, – шествуя по которому овцы пажити Христовой, как уже званные, так и иные – еще не званные, по благодати Божией, безошибочно входят во двор Небесного Отца, для истинной жизни (Иоан.10:9). И это истинно-победное торжество равноапостольного царя еще возглавилось тогда же отрадным для него получением бесценного сокровища, частицы животворящего Креста Господня, привезенной из Иерусалима ему в дар матерью царицею Еленою.

Константин жил после того еще более 10 лет и во всё это время своего царствования с неизменною верностью держался Никейского исповедания веры538, и ревностно старался утверждать дух христианского благочестия в своем царстве, в себе самом представляя пример достойный подражания. Обладая основательным общим образованием и богословским в частности, он вёл обширную переписку с предстоятелями церквей по предметам веры и благочестия и устроения христианской жизни, а нередко в своем дворце выступал пред собранием царедворцев и народа даже с «боголепным» учительством. Трудолюбие его было необычайно, праздности он не терпел: уже и в преклонном возрасте он не почитал бременем для себя даже собственноручно писать обширные законодательные акты539. Правдиво-великодушный по природе своей и скромный он не прельщался своим царским величием и шумными восторгами народной толпы, – эти восторги наводили на него даже скуку. Стоя на высоком уровне нравственного развития, Константин хотел поднять до того же уровня и всех, которые приходили в соприкосновение с ним. Так однажды некоего вельможу-лихоимца он вразумил таким способом: пригласив к себе, он взял его за руку и сказал:

– До каких пределов мы будем простирать свою алчность?

Потом промолвил, очертив копьем пространство в рост человека:

– Если бы ты приобрел все богатства мира и овладел всеми стихиями земли и тогда не воспользуешься ничем более такого куска земли, да и то – еще удостоишься ли получить и это!

Другой пример: – выслушав льстивую речь одного почетного лица (из духовных), которое называло царя «блаженным» и выражало, что «он и в сей жизни удостоился самодержавного над всеми владычества и в будущей станет управлять вместе с Сыном Божиим», Константин ответил ласкателю:

– Ты лучше помолись о царе, чтобы и он в будущей жизни удостоился быть рабом Божиим.

Благотворительность царя лилась широким потоком по свидетельству современника, «с утра до вечера он изыскивал кому бы оказать благодеяние»; нищих и вообще людей, выброшенных на улицу, он снабжал и деньгами, и пищей, и приличной одеждой; о детях осиротевших он заботился вместо отца; дев, лишившихся родителей, устроял в замужество, снабжал их приданым из своей казны. Особенно много делал он благотворений в день Пасхи. В новой своей столице Константин ввёл обычай, чтобы в пасхальную ночь по всем ее улицам возжигались высокие восковые столбы, – «как бы огненные лампады», так что таинственная ночь становилась светлее самого дня, а лишь только наступало утро, Константин ко всем неимущим простирал свою десницу, раздавал им подарки. С такою же щедростью царь раздавал милостыню и по случаю своих семейных радостных событий, например – брака его сыновей; – в последних случаях устроялись роскошные пиры и обеды для приглашенных гостей, веселье тогда из дворца выносилось даже на улицу, – царь приветливо принимал хороводы женщин. Но при царе всегда и во всем соблюдалась полная благопристойность и не допускалось ничего нескромного и соблазнительного.