Сокровище Родины

XLIV

— Француз получил должное возмездие, заслуженное им и на которое сам он шёл, предупреждённый и согласившийся заранее, — спокойно заключил Кутра, — но преступление, совершённое им, оставило следы ещё и после него.

Он обвёл присутствовавших взглядом, как бы ожидая, не возразит ли кто-нибудь, но никто не возразил, и он продолжал:

— Остались люди, не по праву владеющие нашей тайной, такие же непосвящённые, как и сам Дьедонне, но приобщённые к тайне его нескромностью.

— Люди? — переспросил князь. — Разве их много? Разве Дьедонне успел многим разгласить? Я думаю, он побоялся сделать это из самосохранения, сам тоже заинтересованный, чтоб тайна, из которой он хотел извлечь выгоду себе, не распространялась слишком широко.

— Он успел разгласить только двоим, — сказал Кутра, — и эти двое — шкипер Нокс и молодой человек, стоящий перед нами, пойманный в самых недрах хранилища.

— Что же знает первый? — спросил сидевший от Кутры справа.

— Он знает широту и долготу места, где находится Остров Трёх Могил.

— Знает ли он, что на этом острове хранится клад?

— Нет.

— Значит, кроме того, что существует остров в этом месте, он ничего не знает.

— Ничего, — подтвердил Кутра, — но и этого достаточно. Такому, как он, моряку лестно будет найти неизвестный до сих пор на официальных картах остров и дать знать о том в английское адмиралтейство, чтоб связать своё скромное имя хотя тоже со скромным, но всё-таки открытием… И после этого мы можем наверное ожидать сюда в гости непрошенных мореплавателей, которые станут хозяйничать здесь.

— Но этот англичанин ничем не виноват, — проговорил сидевший слева, — он исполнял только своё дело, нанимаясь вести шхуну.

— Он виноват, — перебил правый сосед Кутры, — уже тем, что он англичанин.

Князь вдруг поднял голову.

— Ещё не пришло то время, — заговорил он, — когда Индия может казнить человека только за то, что он англичанин. Нельзя считаться с отдельными людьми, пока не поднят открыто меч против притеснителей, пока не объявлено им, что гнусное иго их сброшено и что началась для Индии новая пора. Настанет время, и придёт такая пора, тогда пусть берегутся англичане, если не захотят подчиниться добровольно, но пока нельзя поднимать меч тайно и скрытно там, где он должен быть поднят явно во славу Родины!

— Святые слова! — согласился Кутра. — Но всё-таки англичанин Нокс знает о существовании Острова Трёх Могил и знает его место, не отмеченное до сих пор на карте.

— Он не знает этого! — возразил князь, покачав головою.

— Как! — воскликнул Кутра. — Разве француз не сообщил, куда должна идти шхуна? Каким же образом иначе шкипер мог узнать курс?

— Дьедонне дал на шхуну запечатанный конверт, в котором была записка с обозначением широты и долготы острова. Этот конверт должен был быть вскрыт после Сиднея.

— Они прошли Сидней, значит, во всяком случае, вскрыли пакет, хотя ничто не мешало сделать им это и раньше.

— Они вскрыли его.

— Тогда Ноксу должны быть известны широта и долгота.

— Они были известны ему.

— А теперь?

— А теперь — нет!

— Каким же это образом?

— Теперь добродушный шкипер готов будет поклясться кому и как угодно, что на широте и долготе, указанных в записке Дьедонне, не существует никакого острова и что француз просто спятил с ума, посылая туда шхуну… Вчера в открытом море, когда кругом не было видно ни клочка земли в полдень, я нарочно при нём спросил у штурмана яхты, какое наше полуденное место, и штурман, наученный мною заранее, ответил мне широту и долготу Острова Трёх Могил. Я видел, как шкипер огляделся и не нашёл никакого острова. Теперь же он уверен, что мы стоим у одного из островов группы Маккари. Инструмента у него нет, и он не может проверить положение яхты, так же, как не мог проверить и вчера. Шкипер Нокс введён в полное заблуждение и не только не опасен нам, но, напротив, будет лишним свидетелем тому, что нет никакой земли на широте и долготе, где на самом деле лежит Остров Трёх Могил.

Кутра вздохнул свободнее, с видимым облегчением.

— Да будь благословенна мудрость князя! — произнёс он, подняв глаза кверху. — Нокс не опасен нам, и от нас ему не будет грозить никакой опасности!..

«Они говорят, — подумал с тоской и безнадёжностью Урвич, — при мне о своих делах, как будто участь моя уже решена у них, и обо мне им беспокоиться нечего!..»

— Теперь, — сказал Кутра, — перед нами молодой человек, сообщник получившего уже возмездие Дьедонне. Этот молодой человек знает теперь тайник Сокровища Родины, самовольно дерзнул преодолеть испытания, вопреки всем нашим установлениям, и, наконец, пойман с поличным в ту самую минуту, когда хотел унести драгоценнейшую часть нашего сокровища, то есть украсть…

— Я не хотел украсть! — воскликнул Урвич, молчавший до сих пор.

Ему как-то теперь было всё равно, что они сделают с ним; он видел, что не удастся ему отделаться от распоряжавшегося здесь жестокого Кутры, без колебаний разделавшегося с французом.

Но он возмутился весь, когда услыхал оскорбительное слово «украсть», и запротестовал против него.

— Я не хотел украсть, — повторил он, — потому что был сам введён в заблуждение, когда Дьедонне уговаривал, чтоб я отправился на Остров Трёх Могил, и объяснял мне все подробности того, как проникнуть в тайник. Выслушав всё, я спросил его прежде всего, имеет ли он право распоряжаться сокровищем и какие он может мне дать доказательства, что он является хозяином тут. Он не был нисколько смущён моим вопросом и сейчас же ответил мне, что ключ от сокровища хранится у него и что это даже по закону служит признаком, что запертая вещь находится во владении того, в чьих руках ключ от замка, под который она заперта. Меня не столько убедили самые слова француза, сколько его спокойный, рассудительный тон, в котором не было и признака смущения. Но всё-таки я ещё колебался до последней минуты и перед самым отъездом заставил поклясться Дьедонне, что, явившись на Остров Трёх Могил и взяв оттуда из тайника мешок с драгоценными камнями, я не нанесу никому ущерба и не заставлю никого сожалеть о драгоценностях. Я нарочно ставил вопросы так, что они не давали возможности увёрткам и фальши, а требовали ясного и прямого ответа, и Дьедонне дал мне ясный и прямой ответ, подтвердив его клятвой. Таким образом, я отправился спокойный, уверенный в том, что я исполняю поручение человека, имеющего право дать мне его, а следовательно, и не делаю никакого бесчестного поступка. На воровство или кражу я не способен, и вы можете сделать со мной, что хотите, потому что я нахожусь в вашей власти, но вы не смеете оскорблять меня гнусными и недостойными подозрениями.

Правда, вы застали меня в тайнике как бы с поличным, но не как вор пробирался я туда, а как посланник хозяина, который дал мне ключ и подробно и точно рассказал мне, как войти и что делать.

Он говорил, постепенно возвышая голос, уверенно, с достоинством, возмущённый несправедливым и позорным обвинением, смело, желая доказать этой смелостью свою правоту.

Его выслушали так, как будто он мог говорить всё, что ему было угодно, но слова его не могли уже изменить ничего.

Только князь всё по-прежнему ободряюще смотрел на него и даже, показалось Урвичу, сделал ему знак глазами, что он говорит хорошо.

— А какие доказательства тому, что всё это правда? — спросил Кутра.

На этот вопрос Урвич не мог ответить. Фактических доказательств у него не было никаких.

— Доказательством, — проговорил он, — служат мои слова, которым все должны верить, потому что я никого ещё не обманывал в своей жизни.

— Этого мы не знаем и не можем знать! — возразил Кутра. — Если нет доказательства, если нет свидетеля, при котором поклялся Дьедонне, уверяя, что он хозяин сокровища, мы не можем верить показанию человека, который был пойман с поличным. Нам нужен достоверный свидетель!

Но свидетеля у Урвича не было; разговор в каюте на шхуне происходил у него с Дьедонне с глазу на глаз, причём француз ещё понижал голос настолько, что даже случайно едва ли мог кто-нибудь слышать, кроме Урвича, то, о чём он говорил.

Урвич опустил голову.

Горечь обиды, сознание своей правоты и полное бессилие доказать её были мучительны; ему хотелось возражать, говорить и доказывать, но возражений у него не было, слов он не находил и не имел решительно никаких доказательств.