Девятнадцать сорок восемь

* * *

Эмоции.

Чертовы эмоции. И на этих эмоциях я решил поехать к отцу… К своему настоящему отцу. Прямо сейчас. Прямо на машине. Я просто взял и ни стого ни с сего решил сделать это.

Чего я хотел?

Не знаю. Но я был невероятно зол.

Когда я ехал к особняку Вешкиных, моя ярость лишь разгоралась. Во мне все бурлило, кипело, жгло так, что останови меня патрульный имперской безопасности, я бы на него наорал. А может и чего похуже…

Но я доехал. Доехал с пылающим вулканом в груди и внезапно, как только оказался за воротами, понял. Понял, что я понятия не имею, что я тут делаю.

Зачем я, спрашивается, приперся сюда?

Да, хотелось выместить злобу. Ненависть к двуличным аристократам что улыбались в лицо, а за спиной поливали дерьмом по поводу и без. Обиду за то, что меня отрезали от общества, не потому, что я плохой или в чем-то провинился. Просто за то, что я есть. Хотелось в глаза ему посмотреть и спросить: «Почему? За что?».

Но стоило мне оказаться на финишной прямой, вся эта злость куда-то делась.

А чего я собственно ожидал от связи аристократа и простолюдинки? Что такого ребенка будут воспринимать как равного?

Ага, как же!

Думаю «грязнокровка» будет самым безобидным прозвищем.

А отец? Он прекрасно знал о моем существовании, раз обложил мою мать договорами. Встретит меня объятиями и с вопросом: «Ну, как ты, сынок?».

А я вообще смогу этого человека назвать «папа»? Или хотя бы «отец»?

И как мне тогда называть того человека, что до вчерашнего дня для меня был отцом?

Отчим?

Михаил Сергеевич?

Все эти мысли в голове жутко нервировали, и весь мой запал от моего глупого поступка куда-то делся. Внутри поселилась растерянность и какое-то чувство, жутко напоминающее страх.

Ну, не убьют же меня за один разговор?

Ну и пропустили, значит могу рассчитывать на встречу.

А почему тогда страх?

Или это не страх?

Все это я гонял у себя в голове, пройдя к дому. Это же гонял у себя в голове, когда меня обыскали охранники. Таким же растерянным я вошел в кабинет «биологического отца».

Сел в кресло, уставился на незнакомого мужчину, и растерялся окончательно.

Я ведь даже не знал, что ему скажу.

Но страх и растерянность просто растворились, когда он произнес:

— Ну, чего молчишь? Денег просить будешь? Сразу говорю — не получишь. Угрожать собрался? Тоже мимо. Документов, что подписала твоя мать, достаточно, чтобы посадить ее после твоего визита. На ней висят серьезные обязательства. Да и после ее смерти, уж извини, ты ни на что не имеешь права. Так что… денег ты тут не получишь. Это точно.

Тут то меня и отпустило.

Весь страх и растерянность как рукой сняло.

Охрана обыскала меня внизу, чтобы я отца своего не убил. Мало ли, что у меня в голове? Да и сам он пропустил меня внутрь только для того, чтобы обозначить границы и показать мне еще раз кто я и где мое место.

Когда же он добавил:

— Надо было внимательнее читать то, что твоя мать подписала.

Меня совершенно отпустило. Отпустило, и я заговорил. Не знаю, чем я это сделал, но я начал рассказывать. Расказывать о том, что я планирую. Что мне для этого нужно и что для меня очень важна Алиса.

— Влюбился. — заметил тогда он, а я впервые по честному попытался признаться сам себе.

Знакомы то мы давно, да только я… Рисовал сердечки в своем дневнике, бегал по подработкам, а сам себе признаться и произнести это не мог.

Я рассказал ему все, и внезапно оказался… оказался…

Довольным?

Нет. Не то слово.

Удовлетворенным?

Тоже не так.

Сытым?

Да. Я почувствовал себя морально сытым.

Сытым от того, что видел и, как мне показалось, понимал того, кто сидел передо мной.

Ну, а он…

Он начал угрожать.

По началу аккуратно, словно боялся спугнуть, вуалируя все семьей и четкими механизмами, но это было всего лишь начало.

Затем он перешел для меня к прямым угрозам, пообещав мне при малейших проблемах с моим происхождением, упрятать мать за решетку, а если до меня не дойдет, то и публично казнить.

Не то, чтобы я не поверил его угрозам, просто слова про мою маму меня действительно зацепили.

Я все прекрасно понял.

И кто я для него как личность.

И кто я для его рода.

И его отношение к ошибке, допущенной в молодости.

Знаете, что не отнять у моего отца? Единственное, что мне в нем понравилось?

Он умеет заканчивать разговор. Заканчивать так, чтобы можно было поставить точку. Жирную. Наглядную. Такую, после которой никакие слова уже не будут иметь значения.