Хлеб Соломии

АННА МИХАЛЕВСКАЯ
ХЛЕБ СОЛОМИИ

Серп захватывает сухие стебли, срезает колоски. Соломия отбрасывает пучок пшеницы, берётся за следующий. Саднят руки, ломит спина, перед глазами рябит — от золота колосьев, от палящего июльского солнца, от его бликов на серпе. Сорвавшийся тёплый ветер не приносит облегчения — он бросает в лицо сухую землю, на зубах хрустят крупинки. Соломия тыльной стороной руки вытирает лоб, разгибается, с сожалением смотрит на волнующиеся под ветром колосья. Сейчас они кажутся живыми. Она оборачивается, встречается с тяжёлым взглядом проверяющего, вздыхает и снова берётся за серп.

Из центра шлют и шлют своих людей, так боятся, что их маленькое село разворует весь государственный хлеб. Теперь у них надзирателей больше, чем женщин в поле. А врагов народа больше, чем этого самого народа. Что ни день, ловят на поле да и ведут к сельской раде. Якобы на суд, но все знают, что это за суд. Односельчан садят на машины и увозят. В тюрьму, на целину, до чёртов, бесов, дьяволов?

Впереди ещё полдня колхозной работы, а завтра с рассветом — обрабатывать свою ділянку[1]. С неё и кормятся. Только год этот худой, неурожайный: зима без снега, засуха весной и летом, погибла почти вся озимина — пшеница и рожь. Если разрешали, они выкапывали на полях мёрзлую картошку, свёклу, к почти иссякнувшим запасам муки домешивали подсолнечную макуху, когда пекли хлеб. А то и варили кору деревьев, кожуру от картошки. Но Соломия не хочет больше думать о голоде, потерянном хлебе, о сельраде и машинах. Чтобы не привлекать внимание партийных крыс, она еле слышно напевает:

Знакомые слова придают силу и всё громче звучат внутри многоголосым хором, оживляя воспоминания.

Вот маленькую Соломийку берут на жатву. Первый сноп — для боженьки, его не косят, оставляют на поле, только колоски надламывают, выминают из них зерно, сеют между корнями и приговаривают: «Роди, Боже, на всякого долю — и на бідного, и на багатого!»[3]. Батько называет этот сноп Божьей бородой и говорит, что там живут птички, перепёлочки. Соломийка смеётся: птички в бороде! Осторожно прикасается к надломленным колоскам. Батько перевязывает сноп червоной стрiчкой[4], украшает гроздями калины, ромашками и васильками. Потом сноп всё-таки срежут, оденут как ляльку и поставят в красном углу под образами… Соломийка смотрит на поле и ей кажется, что у него нет хозяина. Колоски заботятся о них, кормят, но разве поле может кому-то принадлежать?

Батькам, Прокопу и Докии, дают отруб — участок земли на опушке леса. В низине течёт ручей. Рядом — пшеничное поле с васильками и маками. Хату строят быстро, всей семьёй — дядьки Данила, Микита, Коля, тiтки[6] Ирина и Варвара. Детям тоже находится, что делать: Соломийка малюет квiтки[7] под окнами хаты. «Краще намалюєш, щасливіше життя буде!»[8] — говорит мама Докия. И Соломийка старается. Руки мёрзнут, в жовтне[9] солнце быстро садится. Рядом крутится Павло, сын умершей в испанку тiтки Югены, теперь он будет жить с ними. Павло сметливый, рвётся всем помогать. Вот и сейчас придумывает, из чего бы новую краску сделать — все квiтки в поле уже оборвал…

Скоро начнут готовиться к зиме, думает Соломийка. Утеплят хату — свяжут стебли кукурузы, обложат мазанку по кругу. Но до этого надо ещё столько сделать — и матрасы набить, и феранки-занавески пошить, и палатары[10] по стенам развесить!

А вообще Соломийка любит лето. Тогда у детей особая работа — можно пропадать в яру, хоть там и полно жалівы[11]. В яру, в заполненных водой ямах-копанках, дети отмачивают стебли конопли, когда батьки заняты в поле. Потом коноплю отвезут на подводах домой, положат снопы на станок и будут молотить, пока стебли не станут мягкими, как нитки. Получится прядиво. Его намотают на куделю, деревянную палку, которую вставят в отверстие в лавке, и вьюжными зимними вечерами девушки возьмутся прясть. Потом ткать. Из конопли получаются красивые и прочные сорочки! Мать говорит, что каждая девушка должна соткать палатары из шерсти и вышить рушник — на приданое. Соломийка отмахивается, мол, далеко ещё до приданого. Летом они с Павлом понесут сотканное полотно к ручью, разложат на траве и будут поливать его целый день. Ждать пока высохнет, снова поливать. Солнце отбелит ткань, сорочки и рушники выйдут нарядными!..

В эту недилю Соломия надела тернову хустку[12] — праздничный платок невесты. В резной сундук-шлябан с витыми ручками сложили её приданое — и вышитый рушник с палатарами тоже. Она возилась всё лето — толкла ягоды, варила кору дуба и бурак, настаивала цветы на краски; в настойках вымачивала шерстяную нитку, высушивала, и лишь потом ткала. Работа ей в радость. Соломии нравится, когда опрятно и красиво, из-под её пальцев выходят дивные узоры, пiвнi[13] и квiтки на орнаментах как живые! Всё потому, что её сердце поёт. Она думает о Леонтии, вспоминает, как он пришёл ряженый на Ивана Купала в их дом, как подарил ей украшенную ягодами ветку и крынку мёда. Его глаза — тёплые, лукавые — подсвечивало солнце, и они тоже казались медовыми, сладкими.

А теперь Леонтий её муж — высокий и статный — он так похож на батька. И ни один не хочет уступать другому. Соломия помнит перебранку их взглядов на весіллі[14], но пока Докия рядом, мужчины не решаются на открытую вражду. Вот Павло и тот батька не выдержал, давно из дома ушёл, свою хату построил, женился.

На Соломии нарядная сорочка, из-под лёгкого жилета-летника видна вышивка на воротнике, такая же и на рукавах, внизу мыса — квiточка. Она собирает Леонтия в поле, заворачивает в тряпицу брынзу, даёт краюху хлеба. Улыбается, пытаясь взбодрить хмурого мужа. Свара идёт за сварой, с батьком всё никак не поладят. «Ледачій твій Левонтій, та хоч бы ласкавий був, а не приголубить тебе, слова доброго не скаже»[16], — твердит в усы Прокоп. Но Соломия верит, что всё уладится, что красота сильнее злобы. И, когда улучает время, вышивает мужу рубахи, пусть они уберегут его… их…

Не уберегли. В люльке угукает дочурка Франя, Соломия угукает вместе с ней — плачет. Ушёл её Леонтий. Разбилась крынка, вытек весь мёд. Зато батько Прокоп спокойный и довольный, видать, не обошлось без его способствования.

За работой горевать некогда. Подрастает Франя, её квiточка, её радость. У доньки такая же светлая тяжёлая коса, как у Соломии, те же глаза — точно васильки в поле за хатой. К ним часто заходит Герасим, сосед, он тоже получил дiлянку у леса, живёт с матерью, тiткой Грушей, и двумя младшими братьями. Но приходит Герасим не к Соломии, а к батьке Прокопу — когда колодец поможет выкопать, когда крышу перестелет, когда плуг починит. Соломия на него не смотрит, но Франя бежит к Герасиму, только завидит. Герасим подхватывает доньку, сажает на гергоши и спускается к ручью. Франя визжит от радости, Герасим смеётся. Соломия впервые замечает, какой у него зычный голос. Сильный, надёжный. В следующий раз Герасим приносит халву, угощает Франю, та с жадностью ест. Откуда он достал это лакомство, гадает Соломия, в селе дети сами «халву» к праздникам делают — толкут в макотре[19] орехи и сахар.

Соломия приглядывается к Герасиму. Не такая стать, как была у Леонтия, не бросает он из-под соболиных бровей долгих взглядов, не любит много говорить. Но всегда рядом крутится и Прокопу по душе пришёлся. А уж Франька как ему радуется — возьмёт за руку и не отпустит, до чего дошло: тот у неё, малой, в кузню отпрашивается! Соломия смеётся в хусточку и уводит непослушную доньку. Она нет-нет и улыбнётся Герасиму. И тот топчется на пороге, не может уйти.

Сыграли скромную свадьбу и зажили душа в душу. Родилась вторая дочь Любочка. А через три года грянула война. Прокопа не взяли, но все молодые из семьи ушли: сыны тiтки Варвары, Нюсик, Степан и Тодосий, младший дядько Коля, её ровесник, сын Микиты, Гаврюша, чоловiк[20] Ирины, дядько Сеня… Ушёл и Леонтий, которого так не любил батько. А Герасим остался. Неправильно это было, но Соломии уже не до правды. Красивый рушник не спасёт от голода, как ты его не вышей, как не выбели. У неё маленькая дочь и старые батьки, а Герасим мастеровой и добрый. Титко Ирина привозит двухлетнюю дочурку из Одессы, и Герасим играет с девчатами — Аллочкой, Франей и Любой — поднимает повыше на руках к отяжелевшим от ягод вишнёвым веткам.

Зимой в Студёную приходят немцы. Женщин и детей не трогают — разместились по хатам, какие побогаче, да и собирают дань со дворов. Мужчины у них в прислужниках — то на подводе отвезти куда-то, то доставить припасы, то депешу, то убрать, то почистить. Сметливого Герасима замечают сразу. День он бегает по поручениям фрицев, а к вечеру приходит с пайком и тёплой одеждой. Соломия щупает жакет — тёплый, мягкий, из шерстяного сукна, у неё никогда такого не было. Она делит немецкую консерву на всех — и родня молча ест ужин. Соломия пытается себя уговорить — всё хорошо, война закончится, у неё заботливый муж, подрастают дочери — кудрявые, голубоглазые. Батько Прокоп подобрел. Всё хорошо — да нехорошо. В лесу пережидают партизаны и не сегодня-завтра Герасима найдут. Да и станут ли немцы жалеть своих прислужников, когда снимутся с зимовки? Леонтий ушёл, а Герасим остался… Она просыпается, думая об этом, и с этими же мыслями засыпает. Каждый раз, когда Герасим подолгу не возвращается, Соломия прощается с ним по-вдовьи, навсегда.

Страх живёт с ней бок о бок до самого дня Победы. Они молча выслушивают новости от односельчан, и Герасим улыбается ей последний раз. Вымученно, словно прося прощения. Не сегодня-завтра, понимает Соломия, и на всякий случай отсылает девочек к тiтке Варваре. Красная армия наступает, и по сёлам прокатывается волна показательных казней предателей. Она хочет сказать Герасиму, что тот должен уйти, бежать, прятаться, но у неё будто нет рта — забыли нарисовать на сделанной наспех ляльке. Герасим всё понимает сам. Но никуда не уйдёт.

Вечером мужа долго нет. Соломия сидит под окном на лавке, пока не стемнеет. Ждёт. Вместо Герасима приходит Прокоп. Первый раз она видит, как батько плачет.

— Не ходи туда, — говорит Прокоп, и указывает на лес. — Повесился наш Герасим…

Соломия больше не боится. Только навязчивые слова вязнут на зубах: Леонтий ушёл, а Герасим остался.

К концу лета односельчанин приносит весть о Леонтии. Под Берлином уже после войны они стояли в соседних лесках. Леонтий прознал, что свояки рядом, и отправился наведаться в часть через поле. Там его и нашла шальная пуля. Насмерть.