Симпатические чернила

* * *

Несколько раз в следующие дни я порывался позвонить Жаку Б. и предложить ему снова встретиться. С ним единственным я мог поговорить о моей жизни в Верхней Савойе. И тот факт, что загадочный Санчо Лефевр и Ноэль Лефевр оба были связаны с этими местами, волновал меня. Фамилия весьма распространенная во Франции и наверняка в Верхней Савойе тоже.

Я должен был разобраться сам, и даже без поддержки Жака Б. Я попытался составить список всех людей, которых знал в Верхней Савойе, в надежде, что один из них выведет меня на след Санчо или Ноэль Лефевр. Поначалу, должен признаться, эта работа была мне в тягость. Я чувствовал себя потерявшим память, которому дали в руки подробный маршрут по окрестностям, прежде хорошо ему знакомым. Достаточно названия деревни, чтобы разом напомнить ему все его прошлое.

Такой работой я занимался впервые. Когда Хютте послал меня в Пятнадцатый округ на поиски Ноэль Лефевр, о которой я знал из составленного им досье, что она родилась «в деревне в окрестностях Аннеси», мне не пришло в голову напрямую связать этот факт с моим собственным пребыванием в Верхней Савойе. Мои воспоминания об этих местах были еще свежи, прошло едва ли три года. Но у меня не было ни привычки, ни склонности обращаться к прошлому.

Я удивлялся, как много имен всплыло в памяти. Я записывал их в блокнот, и лица обладателей этих имен проплывали передо мной, как диапозитивы. Одни лица с довольно четкими чертами, другие размытые до состояния гало или смутного контура, на котором едва выделяются рот и брови. Лица в большинстве своем были неузнаваемы, но имена остались.

Лулу Алозе, Жорж Паниссе, Йерта Руайе, мадам Шевалье, доктор Бессон, доктор Треву, Пемпен Лаворель, Зази, Мари-Франс, Пьеретта, Фаншон, Курт Вик, Рози, Шанталь, Робер Константен, Пьер Андрие и другие, все больше и больше… Но сколько я ни повторял их вполголоса, ни одно из этих имен не было для меня связано с именем Санчо Лефевра, которое я услышал летним днем в холле отеля на улице Соммелье от людей, которых не знал. Мне даже казалось, что я ступил на ложный путь. Если вспоминать всех, кого я знал в Верхней Савойе в тот период моей жизни, упомянутый Санчо Лефевр и его однофамилица Ноэль затеряются в этой толпе, и у меня больше не будет ни малейшего шанса их найти. Да, я выбрал неверный метод. Этот слишком резкий наплыв воспоминаний грозил скрыть другие, более потаенные, и окончательно запутать следы.

Но, вспоминая Жака Б. и наш разговор, я вернулся на ту дорогу, где у меня был маленький шанс встретить Санчо Лефевра. Одну фразу Жака Б., которой я тогда не придал особого значения, я словно услышал снова, но отчетливее, чем в первый раз: «Занятный тип… Каждый раз все знали, что он возвращается в Аннее и из-за своей машины…» И образ американской открытой машины мало-помалу складывался у меня в голове, как будто я ждал проявления фотографии в темной комнате. В одно засушливое лето начала шестидесятых я несколько раз видел ее припаркованной на авеню д’Альбиньи, в разных местах, то на левой стороне у префектуры, то на правой недалеко от Спортивного клуба. И еще перед кафе при казино. Но в какое именно лето? В полуденный час я шел с пляжа Вейрье-дю-Лак, чтобы купить газету в магазинчике у дороги, не доходя до почты и церкви. На первой странице газеты огромными черными буквами было напечатано незнакомое мне название, которое поразило меня своим звучанием: БИЗЕРТА, звучанием глухим и тревожным, как те два слога, которые я научился читать в далеком детстве в полумраке гаража: КАСТРОЛ. Достаточно поискать дату того, что называли «Бизертинским кризисом»[3], чтобы узнать год того лета.

Это было, должно быть, первое лето, которое я провел в Аннеси, после года в пансионе, в деревне неподалеку. Я вышел из кинотеатра при казино. Было около полуночи. В свою комнату в Вейрье-дю-Лак я мог вернуться пешком, но путь был долгий. Или автостопом. Или сесть около шести утра в первый автобус на Вокзальной площади. И тут я увидел, что в мою сторону идет парень, которого я встретил на прошлой неделе на пляже Маркизатов, некий Даниэль В., постарше меня. С начала каникул В. зарабатывал немного денег, давая уроки тенниса, но собирался окончательно покинуть Аннеси в октябре, чтобы, как он сказал мне, «работать в гостиничном деле в Женеве или в Париже». У него уже был небольшой опыт в профессии, полгода он проработал барменом в «Синтре» на улице Вожелас.

— Что ты здесь делаешь совсем один?

Я сказал ему, что должен вернуться в Вейрье-дю-Лак, но не знаю, как добраться. Наверно, пешком.

— Да нет, брось… я тебя отвезу…

И он улыбнулся мне широкой улыбкой бармена, предлагающего припозднившемуся за стойкой одинокому клиенту новый коктейль.

Он увлек меня на авеню д’Альбиньи.

— У меня тут машина, чуть подальше.

На проспекте в этот час было пусто и тихо. Слышался шелест деревьев. Мы уходили все дальше, и нас уже освещала только полная луна. По крайней мере, в моем воспоминании.

Напротив виллы Шмидта у тротуара была припаркована открытая американская машина. Я сразу узнал ее. В тот же день я видел, как она стояла на улице Рояль.

— Хозяин всегда оставляет ключ от зажигания на приборном щитке.

Он открыл дверцу и сделал мне знак сесть. Я колебался.

— Не бойся, — сказал Даниэль В. — Тот тип ничего не заметит.

Я сел на сиденье, и Даниэль В. захлопнул дверцу. Менять решение было слишком поздно.

Даниэль В. сел за руль. Он повернул ключ в замке зажигания, и я услышал особый звук американского двигателя, который поражал меня с детства, потому что создавал впечатление, что вы отрываетесь от земли.

Мы миновали префектуру и ехали по шоссе вдоль озера. Я ждал, что в любую минуту появится полицейская машина.

— Ты как будто не в своей тарелке, — сказал Даниэль В. — Можешь быть спокоен… Расписание этого типа я знаю наизусть. До трех часов утра он не заберет свою тачку. Он играет в казино.

— Но почему он оставляет ключ на приборном щитке?

— У машины итальянские номера, римские… Там, должно быть, принято оставлять ключ от зажигания на приборном щитке.

— А если у тебя спросят документы?

— Скажу, что этот тип одолжил мне свою машину. С ним всегда можно будет договориться.

Мало-помалу Даниэль В. заразил меня своей беспечностью. В конце концов, мне еще не было семнадцати лет.

— В последний раз, когда я позаимствовал эту машину, прокатился аж до Ла-Клюза…

Он ехал медленно, и я больше не слышал двигателя. Чувствовалась легкая качка, как будто мы плыли по воде.

— Я не знаком с этим типом… но он родился здесь… Летом он время от времени приезжает в Аннеси… Уже два года, как я засек его, из-за машины… Его зовут Серж Сервоз…

Он открыл бардачок и протянул мне водительские права, в которых действительно значилось это имя и была вклеена фотография мужчины, еще молодого, однако на вид намного старше нас. В следующие дни и месяцы я заметил, что имя «Серж Сервоз» почему-то осталось в памяти.

— Сегодня ночью можно воспользоваться случаем и съездить в Женеву, — сказал Даниэль В. — Как ты на это смотришь?

Но, видно, прочитав в моем взгляде беспокойство, он похлопал меня по колену:

— Ладно… я пошутил…

Он еще сбросил скорость, и машина скользила бесшумно, как на свободном ходу. Пустой проспект перед нами, и отблески луны на озере. После Шавуара я совершенно перестал беспокоиться. Мне уже казалось, что эта машина наша.

— Завтра в это же время можем еще прокатиться, — сказал Даниэль В.

— Ты думаешь, машина будет припаркована в том же месте?

— Там или перед префектурой. Днем он всегда оставляет ее у аркад, на первой улице справа после «Таверны».

Такая точность меня удивила. Мы приехали в Вейрье-дю-Лак и оставили позади большой платан у остановки автобуса, того самого, на который я садился в воскресенье вечером, чтобы вернуться в пансион.

Он выключил мотор, въехав в распахнутые ворота «Лип», и машина заскользила по идущей под уклон аллее к входу в дом.

— В следующий раз поедем в Женеву.

И он уехал задним ходом, помахав мне на прощание рукой.

Я снова увиделся с ним в ноябре следующего года, однажды в воскресенье, когда возвращался в пансион. В этот вечер, когда я сел в Вейрье-дю-Лак, в автобусе не оказалось ни одного свободного места. Я стоял вместе с другими пассажирами. Он тоже стоял, совсем рядом со мной, одетый в форму.

— Ну да, это я, — сказал он со смущенной улыбкой. — Я прохожу военную службу в Аннеси.

Он рассказал мне, что женился на девушке, которая беременна от него на седьмом месяце, и живет с ней у ее родителей в деревушке Алекс. Он добился от начальства разрешения возвращаться каждый вечер домой.

У него изменилось лицо из-за остриженных под машинку волос и еще больше, как мне показалось, из-за грусти в глазах.

— А ты? — спросил он меня. — Все учишься?

— Учусь.

Но я не знал, что еще ему сказать. Перед тем как автобус остановился в деревне Алекс, он взял меня за руку:

— Нам все-таки было лучше в открытой машине Сержа Сервоза, чем в этом автобусе, ты не находишь?

А потом, словно сам себя убеждая, он сказал мне, что по-прежнему планирует работать в гостиничном деле за границей. Не в Женеве, нет, это слишком близко. Но, может быть, в Лондоне.