Сорок из Северного Далласа

Четверг

Были еще сумерки, когда я въехал в Южный Даллас и остановился у придорожного кафе.

Заказав завтрак, я купил газету. Подойдя к музыкальному автомату, выбрал Джерри Льюиса «Она даже разбудила меня, чтобы попрощаться». Сейчас мне особенно нравились первые слова: «Наступило утро… Боже, боже, как я страдаю…» Я выпил шесть чашек кофе и прочитал газету. Ученый, принимающий участие в секретном исследовании, был найден мертвым в одном из центральных отелей. Подозревалась его связь с гомосексуалистами. Молодая домашняя хозяйка была изнасилована и обнаружена с перерезанным горлом. Это был третий подобный случай за неделю. Муниципальный советник, связанный с мафией, обвиняется в биржевых спекуляциях. Я редко читаю раздел спорта.

Яичница из трех яиц, картошка, ветчина и два толстых куска техасского жареного хлеба вернули мне силы. Я мог продолжать путь.

Неуклюже шагая, я подошел к машине; солнце и далласский воздух превратили пурпурно-розовый рассвет во флуоресцирующее зарево. Утро пахло дизельным топливом.

Если я и превысил скорость, то действительно не замечал этого до тех пор, пока полицейский автомобиль не включил сирену. Рыдающие звуки напугали меня до смерти, и я тут же свернул на обочину, лихорадочно разыскивая водительское удостоверение. Когда полицейский подошел к машине, я уже протягивал документы в окно. Он не обратил на них внимания.

— Выйдите из машины, пожалуйста, — сказал он, глядя через темные очки, скрывающие глаза.

Я последовал за полицейским. Мы остановились между нашими машинами. Мимо мчался утренний поток автомобилей. Он посмотрел на меня, сравнивая мое лицо с фотографией. Это был старый снимок, волосы у меня отросли, и полицейский был в замешательстве.

— Дата рождения? — спросил он меня, положив правую руку на рукоятку никелированного пистолета 45-го калибра, висящего сбоку.

— Вы что, хотите предсказать мне будущее? — раздраженно заметил я.

Он снял очки и пристально посмотрел на меня.

— 12 августа 1942 года. Под созвездием Льва.

— Вы ехали со скоростью сто километров в час в зоне, где ограничение семьдесят километров, Бертран.

Мое полное имя Бертран Филип Эллиот, но я скрываю это.

— Я не знал, извините, — сказал я, стараясь казаться раскаявшимся, но без подхалимажа.

Полицейский осмотрел меня с ног до головы. Я был немного помятым. Он попытался заглянуть в машину.

— Пили спиртное?

— Очень жаль, но не пил. — Я потер глаза и почесал в затылке. — Я ехал всю ночь из Нового Орлеана. Я выступал там на футбольном банкете.

Полицейский уставился на меня, затем снова посмотрел в удостоверение. Его лицо расплылось в широкой улыбке.

— Только ты, Фил, — сказал он, протягивая мне удостоверение, — избегай садиться за руль, когда настолько устал, что не замечаешь происходящего вокруг. Ты нужен нам на поле.

— Понимаю. В следующий раз буду внимательнее. Это уж точно.

— Как ты думаешь, вы выиграете в Нью-Йорке?

Я утвердительно кивнул, засовывая удостоверение обратно в бумажник.

— Хорошо бы в этом году добраться до Суперкубка, а? Я обещал жене взять ее с собой, если попадем в финал. — Улыбка стала еще шире. — Ты не мог бы достать мне билеты?

— Конечно. Позвони мне за десять дней до матча. Я достану парочку. — Я протянул руку и мы обменялись рукопожатием. — Спасибо.

— О чем ты говоришь, — сказал он. — Только поезжай осторожнее, ладно? Если с тобой что-нибудь случится, я буду винить себя.

Когда я подъехал к тренировочному полю, солнце уже встало и низкая дымка, висевшая над городом, окрасила его в искусственно-оранжевый цвет. Открытый автомобиль Максвелла, с мокрыми от росы сиденьями, уже сверкал на стоянке. Было чуть больше восьми.

Дверь клубного помещения заперта. Я обошел вокруг и обнаружил разбитое окно. В кинозале на скамейке спал Лучший атлет профессионального спорта и обладатель приза Лучшему американцу за прошлый год.

Я неуклюже полез в окно. Шум разбудил Максвелла. Он проснулся и сел.

— Кто это? — пробормотал он, протирая глаза.

— Зубастый эльф. — Я повис на окне, пытаясь нащупать ногами пол.

— Убирайся вон, — сказал Максвелл и снова рухнул на скамейку.

Я отряхнулся и посмотрел на его измученное лицо.

— Господи, надеюсь, что я выгляжу не так плохо.

Максвелл убрал руку, прикрывающую лицо, и с трудом открыл один воспаленный глаз, прищуриваясь от света.

— Ты ошибаешься. — Он закрыл глаз и накрыл рукой лицо.

— Боюсь, что ты прав. Я только что вернулся из длительного путешествия в черные тайники своей души.

— Надеюсь, тебе там понравилось, — буркнул он, не двигаясь.

— Вставай, пора браться за шкафчик с медикаментами. — Я вышел в коридор и направился в массажную. — Скорая помощь — лучшая помощь… врач — исцели себя… лучше рано… — Я остановился, перекинул рубильник сауны, включив обогрев, затем пошел дальше. Когда Сэт, спотыкаясь, вошел в массажную, я уже трудился над шкафчиком с большими ножницами в руках.

— Мы нарываемся на скандал, — сказал он с опаской, такой необычной для него.

— Никто не решится обвинять тебя. — Я засунул ножницы под язычок замка.

— Меня! — воскликнул Максвелл. — Ведь это ты ломаешь шкафчик.

— Верно. Но ты делишь со мной добычу, и это превращает тебя в сообщника. Если им захочется обвинить меня, придется обвинить и тебя, а на это никто не решится.

Раздался треск, и шкафчик открылся.

— Черт побери, — застонал Максвелл. — Ты его сломал.

— Никто не заметит этого. Заметит массажист, но он будет молчать. Ты только посмотри на это богатство. — Я увлеченно копался в шкафчике. — Как говорит старик Эм Джей, бери то, что необходимо, а не то, чего тебе хочется.

— Кто это — Эм Джей?

— Мик Джэггер.

— Этот педераст?

— Он всегда отзывается о тебе с уважением. — Я выпрямился, держа в руке два пузырька с таблетками. Именно то, что нужно.

Я высыпал по четыре таблетки из каждого пузырька в ладонь и дал по две Максвеллу, который проглотил все сразу. Я вытряхнул несколько таблеток кодеина номер четыре из белой пластмассовой коробочки, две сунул в рот, остальные спрятал в карман про запас.

Через десять минут мы оба стояли под холодными струями душа, ожидая, когда прогреется сауна и медикаменты начнут битву в наших разрушенных мозгах.

— Прошлым вечером со мной случилось нечто, — начал Максвелл, выходя из-под душа и направляясь в сауну. По пути он прихватил пачку полотенец.

Было приятно стоять под дождем, барабанящим по спине и шее, которая начала неметь.

Покинув душевую, я заглянул в массажную и пришел в сауну. Максвелл, увидев меня, спрыгнул с полка, скрылся за дверью и тут же вернулся с двумя банками «Куэрз».

— В холодильнике у тренеров стояло шесть банок пива. Мне показалось, это хорошая идея.

Чувствуя огромные черные дыры, прожженные у меня в мозгу, я готов был попробовать что угодно. Главное, чтобы не чувствовать себя так, как сейчас. Пиво было холодным, но мне не понравилось. Я начал энергично растирать шею, пытаясь избавиться от боли и тяжести.

— Почему я так жестоко обращаюсь со своим телом? — Максвелл провел пальцем по тонким белым шрамам, превратившим его торс в дорожную карту.

Хотя верхняя половина тела перенесла невероятное количество травм, вывихов и переломов, у Максвелла по-прежнему были отличные сильные ноги. Только строгое запрещение Б. А. удерживало Максвелла от попыток прорваться между двумя защитниками. А иногда он не обращал внимания на все запреты и приносил победу безнадежно проигрывающей команде. Он любил прорываться и приносить очки.

— Ты — единственный человек, у которого тело выглядит старше, чем у меня, — заметил Максвелл, разглядывая мой голеностоп.

На лодыжке правой ноги у меня была большая шишка — след перелома и вывиха. Врачи утверждали, что причина заключается в том, что после травмы я успел сделать еще несколько шагов. Я же всегда считал, что им просто не хотелось заниматься слишком сложной операцией. Впрочем, это ничуть мне не мешало.

Мне казалось, что братство наших изуродованных тел было значительной частью наших дружеских уз. Каждый из нас переносил боль со стоическим юмором. Когда один из нас падал, другой всегда был первым, кто приходил на помощь, если, конечно, его не унесли с поля раньше — что происходило довольно часто. Наш наркотический ритуал — с применением кодеина — возник задолго до того, как мы обратились к марихуане.

Это была странная, но тем не менее прочная дружба. В нашей жизни, подверженной постоянным переменам, я находил утешение в ее надежности.

— Да, такое бывает только один раз, — повторил Максвелл, лежа в удушающем жаре сауны на верхней полке.

— Ну-ну, — вставил я, надеясь, что рассказ сдвинется наконец с исходной точки.

— Ты знаешь Джерри Дрэйка? — Максвелл опустил ноги, сел и глянул вниз, где лежал я, распростершись на полу. — Ему принадлежит агентство по снабжению автомобильными частями и электрооборудованием.

— Да, верно, — кивнул я.

— Так вот. — Максвелл снова улегся. — Я выступал в Ассоциации молодых христиан перед его парнями. — Он вытер потное лицо полотенцем. — Я выкурил обе твои сигареты по пути и был под большим кайфом. Когда я приехал, они уже закончили обед, поэтому я просто встал и обратился к ним с речью по поводу того, что футбол не должен быть единственной целью в жизни, что это — всего лишь временное занятие, по крайней мере для них, и что нужно посвящать больше времени другому…

Я расхохотался.

— Их папочки были в восторге!

— Да, им мое выступление не слишком понравилось. Но какого черта, ведь я — звезда. Дрэйк встал потом и сказал, что не следует принимать мои слова слишком буквально — я так и не понял, что он хотел сказать этим, — и что предстоящий чемпионат Ассоциации молодых христиан — одно из самых важных событий в их молодой жизни. Что это дисциплинирует, воспитывает волю к победе, укрепляет характер — все такое. Потом он подошел ко мне и попросил не курить перед его ребятами. Я чуть в штаны не наложил с перепугу. А он имел в виду обычные сигареты.

Максвелл слез с полка и похромал в душевую. Я терпеливо ждал его возвращения, лежа на полу.

— Затем, — продолжал он, перешагивая через меня, — затем он пригласил меня к себе выпить пару стаканчиков. Поскольку мое выступление длилось меньше часа, я подумал, что за триста долларов можно и поехать. Мы приехали к нему домой, он познакомил меня с женой. Вот тогда я тебе и позвонил. Он хотел, чтобы ты приехал и тоже слегка поимел его жену.

— Что? — Потрясенный, я сел слишком быстро. Голову снова пронзила боль.

— Знаю, знаю. — Максвелл продолжал рассказ с притворной гримасой раскаяния на лице. — Мне не следовало так поступать. — Он нахмурился и потряс головой. — Я знаю, как ты относишься к подобным делам — когда на женщину лезут целой оравой, именно потому я тебя и не пригласил. Но она отлично выглядела для своего возраста.

— Сколько ей? — спросил я снизу.

— Около тридцати пяти. А он сидел в ногах кровати и дирижировал, указывал ей, в каком ритме работать, как повернуться, какое положение принять, за что взяться. Мне казалось, что я в операционной. К тому же он совал нам в нос какую-то пахучую гадость. Затем мы пошли в душ. Вернувшись в спальню, она достала такой большой искусственный…