Ивановы. Фамильная магия

Осенняя хандра

Сентябрьское утро в семье Ивановых начиналось одинаково холодно. Мы вставали в своих спальнях, приводили себя в порядок, спускались к молчаливому завтраку. Мы демонстрировали друг другу свое равнодушие и нежелание иметь что-то общее. Дело Агнии было оставлено «висяком», темным пятном на безупречной карьере Антона Чугурова, отчего моя душа лепетала и бодрствовала.

Виктор Иванов поглощал очередную компанию где-то за океаном, а его сын выставлял свои работы где-то в маленьком поселении стран третьего мира.

Я бездельничал и не мог напиться ничегонеделанием. Вероника стала идеальной мечтой по меркам общества. Она научилась быть хорошей девочкой, готовила, услаждала меня в постели и не мешала, когда я читал очередной роман. Но к своему ужасу я стал замечать, что ее страсть и нежность мне чертовски опостылели, а лицо ее и тело потеряло очарование юности. Нет, внешне она нисколько не изменилась. Но внутренний баланс, который она взяла как барьер пони, сделал из нас обычную семейную пару. Обычную, понимаете? И мне это не нравилось.

Возможно, те страсти, которые рассыпались на страницах романов, порождали во мне нездоровое желание бури. Возможно, я хотел почувствовать нечто большее, чем спокойствие.

Здравый смысл заставлял меня сдерживать все раздражение, копившееся внутри, всю агрессию, разъедающую меня. Я горел, но делал это в глухом, нестерпимом одиночестве.

Про случай в лесу вспоминало мое сознание короткими, рванными сновидениями. Вероника будила меня напуганного, мокрого толи от слез, толи от пота. Мы никогда не говорили об этом. В глубине души я хотел видеть хотя бы тень вопроса в ее глазах, какое-то здоровое любопытство. Но она казалась особенно тактичной. Не спрашивала, не препиралась. Подавала мне стакан воды, всегда стоящий на ее тумбочке, обнимала и засыпала. Я тоже засыпал, но многим позже. Больше всего я боялся когда-то вспомнить, что же произошло в тот отвратительный день. Больше всего я хотел этого. Конечно, можно было по крупицам собрать мозаику. Но первородный страх быть пойманным щекотал мне нервы, я молчал.

И все это затишье привело бы меня рано или поздно в петлю, но как всегда, самое величайшее спокойствие бывает перед катастрофическим ураганом.

Очередное безрадостное сентябрьское утро в доме Ивановых. Очередной завтрак в молчаливом спокойствии. Мы были вдвоем с Вероникой за столом из красного дерева. Льняная скатерть упиралась в мои колени и я гадал, чем же выводят пятна от спагетти и томатного соуса местная прислуга.

– Я беременна – тихо сказала Вероника, отпив сок из стакана. – Уже 10 недель.

Я был не силен в женских тонкостях, но в какой-то книге писали, что это запрещенный для аборта срок. А значит она будет рожать. Я перебирал в голове достойные варианты для моего нежелания становится отцом. Что ей сказать? Мы были богаты, молоды и свободны. Из-за апатии я давно не интересовался светской жизнью, но при желании мы бы могли нанять няньку и видеть своих детей только в подходящем настроении. Это усиливало и мою позицию в семье.

Но отчего-то внутри я чувствовал ужасающе неуправляемое желание выбить эти семейные дела из своей жизни. Я не хотел продолжать свой бездарный род, мне было противно от мысли, что женщина, сидящая по правую руку от меня, распухнет и будет клянчить еще больше внимания и нежности. Ей захочется моего внимания, моего участия. Нет, с этим надо было что-то придумать.

– Это же прекрасная новость, – улыбнулся я. – Почему раньше не сказала?

– Боялась, что ты будешь против, – она смущенно отвела глаза. – Ты никогда не говорил со мной о детях.

– Я женился на тебе, это само собой доказательство.

Конечно, прекрасно! Ребенок от психически нездоровой женщины – предел любых мечтаний.

Мы помолчали. Я бы хотел заставить себя улыбнуться. Я бы хотел быть с ней милым, быть добрым. Но моя душа наполнилась такой злобой, что мне нужны были все силы, чтобы не напасть на нее.

Сразу после завтрака я объявил, что мне нужно по делам в город. Она знала, что я отчаянно ищу работу в любом, самом захудалом издательстве. Водитель отвез меня в центр, я вошел в кафе с Медузой и набрал номер своего старого знакомого.

– Привет.

– Вот уж сюрприз. Чё надо?

– Олег, мне нужны какой-нибудь порошок, чтобы вызвать выкидыш у женщины на 10 недели беременности, – я говорил тихо, шум кофемашин и разговоров заглушал все вокруг, но отчего-то мне хотелось большей приватности. – Есть что-то такое?

Он молчал слишком долго, но я не обижался. Такие люди всегда имеют принципы. Принципы падшего ангела, как им самим кажется. Еще бы. Откройте любой низкопробный роман, включите высокобюджетный фильм. Перед вами предстанет уличная мразь, наркоман, бандит, но обязательно хотя бы с одной положительной чертой. Я же не негодяй, я просто жертва обстоятельств.

Я не верил в принципы. А уж их тем более. Со всей своей снисходительностью я позволял таким как Олег морщить нос будто от скверного запаха, посматривать искоса, выдерживать неодобрительную паузу, как сейчас это делал Олег. Потом, когда он в очередной раз напьется, отшвырнув от себя 7-летнего сына, он утешится рассказами про меня. Пускай.

– Перезвоню.

Мой одноклассник Олег знал, что я могу быть не лучшем человеком на земле, но я всегда плачу. А этого не скажешь о других его одноклассниках. Удивительно, подумалось мне, из всего класса нас осталось в живых человек 10, я имею ввиду мужскую часть. А если не считать пьяниц, то не больше 3.

Карамельный латте переливался в моей чашке, я смотрел на приходящих людей. Большая часть, конечно, пришла ради имиджа. Они присаживались на стул так, будто кто-то уже снимает им очередной видео-шедевр. Жизнь, до которой не дотянутся части, что живет за МКАДом. По крайней мере, этот стереотип соблюдался строго. Я задумался, что самые большие деньги у нас наверняка в Сибири и на Дальнем Востоке, но столица как прежде выезжала на старых устоях, вдолбленных потерянному поколению. Большая часть мне казалась несимпатичной и почти отвратительной. Мужчины, больше походящие на девиц, девицы более походящие на парней. Все смешалось.

Олег перезвонил, когда я уже вставал, чтобы уйти. Порошок, который мне нашли не давал гарантий, но мог сработать. За дополнительную плату мне готовы были привезти его в центр города. Я расслабился, зашел в кинотеатр неподалеку и купил билет на ближайшую картину. Это было время для меня. Может, это и было моим главным достоинством – наслаждение благами.

Лента была куда более скудной, чем ее описание, но от будоражащего зла, кипящего во мне огненным цветком, я чувствовал невероятный подъем. Все внутри меня радовалось мелочам. Я представлял себя Ганнибалом Лектором. Вот он я, Георгий Морозов, непойманный убийца, хитроумный подлец. Начнется все с младенца. О, я чувствую ужасающее выражение ваших лиц. Но штука в том, что каждый второй человек, если не каждый первый, причастен к ужасному и отвратительному случаю. Кто-то бросил беременную девушку, кто-то прошел мимо глубоко нуждающегося человека. Мы рыдаем над «Девочкой со спичками», но в реальности проходим мимо истошно кричащего котенка со словами «ему помогут». Плоть от плоти моей появилась в результате невероятной случайности, я не желал продлевать свой род. Что плохого в том, чтобы решить это дело? Но да, я чувствовал себя беспощадным. Я видел то, что хотел видеть. Я мечтал наяву.

К вечеру у меня был заветный порошок. Предусмотрительно я купил в магазине пюре, которые Вероника стала поглощать упаковками. Это была моя жизнь, я не собирался уступать.

Всю дорогу до дома я делал одно и тоже. Я пытался схватиться за свой покой. Я грезил о великом здесь, на перепутье. Внутри меня маленькое сомнение все еще пыталось добраться до той части души, где располагалась совесть. Но зачем нам то, что не приносит ничего, кроме проблем? Я потратил столько лет на честный труд, пока другие зарабатывали власть и миллионы. Да, чьи-то интересы всегда будут нарушены. Да, кому-то придется уступить. Но разве это так важно, если победитель ты? Очевидное всегда приходит неожиданно вдруг.

Теперь наступало мое время. И я теперь делал то, что хотел. Семья никогда не входила в мои планы, никогда не считалась целью. Страсть, которую я когда-то испытывал к Веронике, никогда бы не переросла в брак, если бы не ее положение в обществе. И это была правда. Но ведь и я не был для нее заветным. Всего лишь удобный вариант. Не знаю, почему сейчас она стала мне почти преданной женой. Иногда казалось, что это лишь роль, которая ей пришлась по вкусу и от которой теперь ей стало невозможно отказаться. Возможно, она даже сама не понимала этого.

Впервые за долгое время я осознал, чего так мучительно не хватало мне теперь, в этой сытой жизни. Я думал о главном. Я пылал. И не надо ничего большего.

У дома Ивановых было тихо и размеренно. Я вспомнил день, когда впервые тут появился. Обошел вокруг, оказавшись на заднем дворе. Осенний холод уже начал рыскать между деревьями, небо затянула смутная полоса тумана. В разрезе времени красовались мои неуверенные шаги, пренебрежение со стороны светского общества. Я так жаждал их признания, а теперь смотрите, готов убить голубую кровь ради собственного спокойствия. А где все эти люди? И каждый на своем месте. И для каждого оно правильное.

Вероника сидела в гостиной. За большими стеклами ее раздобревшая фигура казалась почти идеальной. Она внимательно смотрела на экран планшета и прикусывала нижнюю губу, как делала это в порыве страсти, пока еще была на нее способна.

Я смотрел на нее сквозь золоченные листья кустов. И это была она, первородная красота. В самом чистом своем проявлении, в материнстве, от которого даже у меня на секунду перехватило дыхание.

И все-таки что-то определенно должно было случиться.

Я вошел в дом, отчего моя тяжеловесная жена попыталась приподняться, но снова села на место. Я поцеловал ее в лоб, искренне жалея ее и своего ребенка.

– Может, ты хочешь чая? Или твоих любимых пюрешек?

– С яблоком, – промурчала Вероника, легонько трогая мой локоть.

На кухне было пусто и светло, пахло осенней гнилью. Я достал самую красивую тарелку и внимательно посмотрел на свое отражение в шкафчике. Был ли хоть когда-то этот человек хорошим? Теперь мне сложно было ответить на данный вопрос.

Порошок вписался как нельзя кстати, я даже и не думал, что все так легко провернуть. С особой нежностью я кормил свою беременную жену отравой. Кажется, я впервые предавал осознанно. И это чувство… Это ощущение зла не в общем понятии, а в себе самом, в глубинах своей сути… Это было нечто особенное и совершенно незнакомое.

Не дождавшись рассвета, зелье подействовало. Вероника проснулась в холодном поту и жалобно запищала. Я собрал все свое актерское мастерство, повез ее в больницу.

Как в лучших фильмах, я громко расхаживал по коридорам, бросал на двери обеспокоенный взгляд, что-то мямлил, ничего не пил и громко выдыхал через нос.

Через час стало понятно, что отцом я не стану. Все прошло легко для Вероники, по крайней мере физически. Она была утомлена, но никаких причин для беспокойства за ее здоровье не осталось. Нас попросили поберечься и отправили домой.