Сорок из Северного Далласа

Пятница

Утро было прохладным и бодрящим. Когда я подошел к машине, мои ботинки намокли от росы. Осеннее солнце было необычно теплым. Я направил машину к воротам. Шарлотта, стоявшая на ступеньках крыльца, махая мне рукой и говоря, что будет ждать меня, была прелестна. Я никак не мог победить предчувствие, подсказывающее мне не уезжать, остаться здесь прямо сейчас, выращивать скот и любоваться восходом солнца. Сначала, однако, мне нужно разобраться с Нью-Йорком, Сэтом Максвеллом, Б. А., Клинтоном Футом, Конрадом Хантером, страхом и самим собой. И тогда я вернусь сюда, чтобы больше не уезжать.

Я выехал на асфальт шоссе и помчался в сторону Самого Американского Города.

Я заехал домой, чтобы переодеться и взять самое необходимое, включая портативный проигрыватель.

В зале была толпа народа, пришедшего пожелать нам успеха.

В углу сидел Арт Хартман. Голова свисала ему на грудь, и серая шляпа, надвинутая на лоб, закрывала глаза.

— Арт? — сказал я, останавливаясь перед ним и заглядывая под поля его шляпы.

— Угу. — Его тело вздрогнуло.

— Арт?

— Ну? — Он чуть-чуть поднял голову и сдвинул шляпу на затылок. Он был небрит и смотрел на меня одним ужасным, воспаленным глазом.

— Боже мой, — невольно произнес я. — Что случилось?

— Вчера вечером я провел целую неделю с Максвеллом, — застонал он, пытаясь сесть попрямее. — Мы пошли в бар выпить пива и встретили там двух девок, — с трудом продолжал он. — Оказалось, что они замужем за парнями, работающими в ночную смену на заводе «Тексас Инструменте». Господи! Что за ночь! Ты только взгляни на это. — Он поднял шляпу и показал мне едва запекшуюся рану с почтовую марку на середине лба.

— Подрались с кем-нибудь?

— Подрались… — он болезненно хмыкнул, морщась от боли, пульсирующей в голове. — Она меня укусила.

— За что? Ты пытался изнасиловать ее?

— Я! — воскликнул он. — Это она меня изнасиловала. Боже мой, она никак не могла остановиться и так вопила, что разбудила детей.

— Господи, Арт, это действительно низко.

— Да разве я не знаю? Ты посмотрел бы на мою спину. Мне пришлось сказать Джулии, что меня избили. Не знаю, поверила она мне или нет.

— А что случилось с Сэтом?

— Мы ушли от баб где-то около полуночи. Он отвез меня в ресторан на Индастриэл Роуд. Когда я пришел в себя, было три часа утра, и он уехал на машине. Пришлось вызвать такси. — Хартман съехал вниз, жалобно застонал и надвинул шляпу на глаза.

— Добро пожаловать в профессиональный футбол, Арт, — сказал я, повернулся и пошел к девушке, раздававшей прохладительные напитки. Я взял стакан кока-колы, направился к свободному креслу, как вдруг меня остановил Скуп Золин. Он хотел взять у меня интервью.

Золин работал в утренней газете, и наша команда была одним из источников его откровений. Настоящее его имя было Сеймур Золинковски, и мне не приходилось встречать репортера хуже него. Он славился тем, что обычно напивался перед матчем и пропускал три первых периода. Затем он вваливался в ложу для прессы где-то в середине четвертого периода и начинал собирать материалы для отчета. В прошлом году он получил три национальные премии за выдающиеся статьи о спорте. Невероятный пьяница и наркоман, Скуп был очень забавен. Дело в том, однако, что я страдал от его журналистских потуг. Часто после проведенной с ним вечеринки я открывал газету и читал вещи, сказанные мной в угаре алкоголя и марихуаны. Если же он не получал от меня что-нибудь сенсационное, Скуп выдумывал цитаты сам и приписывал мне.

— Оставь меня в покое, Скуп, — сказал я, как только он приблизился.

— В спортивных кругах ходят слухи, что у тебя никуда не годные ноги и что твоя карьера подходит к концу. Хочешь добавить что-нибудь?

— Не трогай меня, Скуп, — повторил я, пятясь от него.

— Услышав вопросы о его плохом здоровье и ускользающем спортивном счастье, Эллиот потребовал, чтобы журналист оставил его в покое, угрожая физической расправой.

— Я не угрожал тебе расправой.

— Журналист имеет право на свободное толкование ответов.

— Скуп, ради Бога, отстань. Ну что плохого я сделал тебе?

— Что ты, Фил, ведь я превращаю тебя в живую легенду. Ни о ком столько не пишут, разве что о Максвелле.

— Ну конечно, со всем остроумием, теплотой и шармом Ли Харви Освальда. Ты знаешь, Скуп, Б. А. все еще злится на меня за твою последнюю статью.

— Какую статью?

— Ту, где я будто бы сказал, что Ларри Вилсон самый безобразный игрок профессионального футбола.

— Ах да. Видишь ли, тогда я проглотил какую-то таблетку и, еще не пришел в себя, когда принялся за статью. Но ведь рядом была твоя великолепная фотография!

— Скуп, мне нечего тебе сказать. Ни сейчас, ни в будущем.

— Ну ладно, не лезь в бутылку. — Он оглянулся вокруг. — А где Максвелл?

Я пожал плечами и направился к выходу. Была объявлена посадка. Я закрыл глаза, наслаждаясь звуком двигателей «Боинга-727». Я люблю летать. На высоте в тридцать тысяч футов, окруженный ревущими двигателями и жидким топливом, я уверен, что никто не сможет свалить на меня ответственность за происходящее.

Максвелл спал в соседнем кресле. Исходивший от него запах напоминал мне о дедушке, страдавшем алкоголизмом. И все-таки в воскресенье на поле он, как всегда, будет неподражаем. Однажды Максвелл сказал мне, что только на поле он испытывает к себе уважение.

Занавес, отделявший нас от первого класса, был раскрыт, и в проходе виднелись изящные ноги Джоанны Ремингтон.

Джоанна тайком пожала мне плечо, проходя мимо меня в первый класс. За ней шел Эммет Хантер, прятавший свой живот под просторным красным блейзером с эмблемой команды. Проходя, он кивнул мне.

Через некоторое время я заснул. Меня разбудил Билл Нидхэм, который так расстроился из-за того, что я заказал сэндвичи и пиво в Филадельфии. Он пытался сунуть конверт мне во внутренний карман.

— Суточные?

Он кивнул.

Нидхэм был одним из младших служащих клуба, и обвинения сыпались на него с обеих сторон. Я любил подначивать его.

— Сколько на этот раз? — спросил я, разрывая конверт. — Двенадцать долларов? На два дня?

Нидхэм кивнул, глядя на меня виноватым взглядом.

— Два дня. Два обеда и два ужина. Боже мой, неужели ты не знаешь, что нельзя прожить два дня в Нью-Йорке на двенадцать долларов?

Я махнул рукой, откинулся на спинку кресла и попытался уснуть снова.

Самолет приземлился в Нью-Йорке и остановился у дальнего конца поля, где нас ждали три заказанных автобуса. Я разбудил Максвелла, помог ему спуститься по трапу и подняться в последний автобус. Он снова погрузился в забытье.

Сидящие в нашем автобусе увлеченно следили за тем, как Джоанна поднимается по ступенькам автобуса, стоящего перед нами. Я не мог не улыбнуться, прислушиваясь к комментариям и тяжелому дыханию моих партнеров. Эммет сел перед ней, а позади стоял Скуп Золин. Стараясь помочь ей подняться по ступенькам, Скуп уперся ладонями в ее ягодицы, соблазнительно очерченные под платьем. Джоанна обернулась и двинула ему сумочкой по лицу. Наш автобус закачался от взрыва хохота.

Когда мы въехали в Манхэттен, Максвелл проснулся и посмотрел в окно.

— На этот раз она от меня не уйдет, — прохрипел Максвелл.

— Кто? — не понял я.

— Она. — От ткнул пальцем в проносящиеся мимо нас небоскребы. — За последние пять лет я проигрывал ей слишком часто. Но не на этот раз. — Внезапно лицо его перекосилось и он рухнул в кресло.

— Голова! — пробормотал он, закрывая глаза.

Мы прибыли в отель в семь часов вечера по местному времени.

Ключи от комнат были разложены, на столе в вестибюле. Пока я пробивался к столу и искал наш ключ, Максвелл подошел к портье. Мы встретились у лифта и обменялись добычей.

— Тебе письмо, — сказал он. — Встретимся в номере. — Я передал ему проигрыватель и пластинки.

Я сел в глубокое кресло. Укрывшись от любопытных глаз, стал читать письмо Джоанны. Она приглашала меня встретиться в Саттон Плэйс в 9.30. Подписалась она буквой «Д».

Я скомкал письмо и бросил его в стоящую рядом корзину. Попасть удалось только с третьего раза. Затем поднялся и направился к лифту.

Максвелл лежал в одних трусах на крошечной кровати. Я опустился на свою, по традиции ближнюю к двери. Таково было разделение обязанностей — я отвечал на стук в дверь, а Максвелл на телефонные звонки.

— Какие у тебя планы? — спросил я его.

— Жду звонка от Хута.

Хут был старым приятелем Максвелла, четыре года тому назад переехавшем в Нью-Йорк. Никто не знал, чем занимается Хут, но у него была хорошая квартира и много денег. Я думал, что он путается с гангстерами, тогда как Максвелл считал его мужчиной-проституткой, обслуживающим пожилых дам из богатых семей.

— Слушай-ка, Сэт, — неожиданно вспомнил я. — Что ты сделал с Хартманом?

— Я ведь сказал, что быть трехчетвертным совсем не просто, — засмеялся Максвелл. — Знаешь, мне кажется, что этот парень не годится для нашего дела. Слаб. Я уморю его девками и барами.

Он снова закрыл глаза. Я пошел в ванную, включил горячую воду и, когда ванна наполнилась, со стоном опустился в нее. Меня не покидало чувство, что когда-нибудь я умру в ванне отеля.

Занавеска отодвинулась, и появившийся Максвелл протянул мне горящую сигарету. Я вдохнул дым марихуаны и вернул сигарету Максвеллу.

— Спасибо, — сказал я. — Именно то, что мне было нужно. Тебя искал Скуп.

— Что нужно этому ублюдку?

— Не знаю. Я сказал ему: единственное, что он может обо мне напечатать, это слова «отказываюсь отвечать».

— Этот говнюк написал, что три величайших неудачника в мире — это Джо Кухарич, Шарль де Голль и я.

— Ну, он не прав. По-моему, де Голль был не так уж плох.

— Вот это видел, запасной?! Я вызову тебя со скамейки, когда рак свистнет.

— Сэт, зачем же переходить на личности. Я нужен тебе для блага команды.

Дверь захлопнулась, и я остался один. Горячая вода била меня по спине и шее. Я решил, что, если перееду к Шарлотте на ранчо, мы будем проводить больше времени в постели и меньше — занимаясь философией.

Когда я вошел в спальню, Максвелл опускал телефонную трубку.

— Хут?

— Да. Он высылает за мной лимузин. Хочешь, поедем вместе?

— Нет, спасибо. У меня свидание.

— На Саттон Плэйс? — Он прочитал письмо Джоанны.

— Да.

— Будь поосторожнее, — предостерег Максвелл. — Для деревенского парня вроде тебя воевать с деньгами — безнадежное дело.

— Я надену теплое белье, — ответил я, выковыривая из носа запекшуюся кровь.

Максвелл достал из чемодана тетрадь игрока и принялся за чтение.

— Не забудь про заслон и фланговый прорыв, — напомнил я ему.

— Точно, — кивнул он. — Гиллу придется здорово потрудиться на поле.

— Это уж точно.

Таксист вез меня на Саттон Плэйс через Сентрал-Парк. Я знал, что это не самый короткий путь, но не возражал. Мне всегда нравилось в парке, я любил смотреть на конные экипажи, торжественно едущие вдоль обочины. В Далласе нет лошадей.

Было девять часов сорок минут, когда такси остановилось у подъезда. Джоанна ждала меня у лифта. На ней было мини-платье из сетчатой ткани и высокие, до бедер, сапоги. Я подошел поближе и увидел острые соски ее грудей под платьем; единственным, что разделяло ее и нью-йоркскую осень, были трусики телесного цвета: мини-платье — всего лишь сетка, простая иллюзия. Коричневое кожаное пальто, отороченное шиншиллой, было переброшено через плечо. Джоанна выглядела неправдоподобно прекрасной и до безумия желанной.