Поцелуй мамонта

ВЕШАЛКА

1

Вот ещё один важный факт, без которого, пожалуй, не двинулось бы дальнейшее повествование об упомянутой мимоходом штукатурке — а во всём нужен порядок. Забытый уже читателем гладиолусный кронштейн — вешалка родился из — под резца дедушкиной вертельной машинки с ножным приводом.

Вертушка достойна отдельного описания. У неё четыре скорости, масляная подсветка на кронштейне, который можно было переставлять по усмотрению, смазочные отверстия и специальные пипетки с принципом Паскаля, медные рычажки и живовертящиеся подписанные ручки, зубчатые, сверкающие качественной новизной передачи. Стальной каркас, прутья, ремни — всё забугорной пробы.

Вешалка же пришпилена к стенке внушительным гвоздём с пирамидальной шляпой. Стены, защищающие оригинальной архитектуры фамильный дом, при строительстве первоначально начали складывать из местного крупноразмерного камня. Хватило этого материала только до низа окон. А далее на каменоломне завалило десяток рабочих, пришли люди с главной конторы, с полиц — управления, и опечатали прибыльное дело. Поэтому камни, набираемые из запасов, сперва измельчали, а полумансарда вообще слепилась из брёвен.

Для целостного вида дерево оштукатурено снаружи, а заодно изнутри папиным русско — авосечным способом.

Михейшин папа вечно занят другой работой. Домашние дела он делает наспех. Он важный инженер шахтовой котельни.

Потому гвозди бьются им с одного удара. Если не считать тех двух — трёх, что, согласно закону вредности, завсегда попадают по пальцам и надолго чернят ногти.

— Как так? — удивляется присутствующая при всех важных свершениях маман, — может, ещё разок стукнуть?

— Достаточно! — иначе стену насквозь пробью, — утверждает отец, разминая побитые суставы, и подмаргивает Михейше. Мол, знай наших и умей по — семейному, наперёд, хитрить.

Потому вешалка грозит вот — вот оборваться. Грозит она так лет пятнадцать, но отчего — то не падает.

— Папа прав. Зато зимой не околеем. — Михейша поставил жирную точку в многолетнем споре отца и матери вполне справедливо, учитывая будничные способности деда Мороза пролезать без подарков в любую щель.

— Папа, а у тебя ноготь стал синим. Он не отпадёт?

— Он ещё будет чернеть и желтеть. А как совсем станет похожим на дряблую кору, так отпадёт.

Синий ноготь увеличился в размерах и стал величиной в торцевую стену РВВ. У Михейши потемнело в глазах. Тело его обмякло и как тесто из сдуревшей кастрюли поползло на пол.

— Мария, мальчику дурно!

Отец вовремя подхватил впечатлительного сына.

Мать помчала то ли за валерьянкой, то ли за нашатырём.

— Не бойся, друг мой, козлёнок. На месте этого ногтя вырастет новый, ещё краше прежнего.

Михейшу распрямило. И он скользким, бодрым ужом выпростался из рук отца. Подпрыгнул, оказавшись на воле: «Как хвост у ящерицы?»

— Ещё лучше и длиннее. Знаешь, почему ветки у деревьев подрезают?

— Нет.

— Чтобы придать дереву жизни. А из среза полезет сразу несколько маленьких побегов, и превратятся они в ветки, а на ветках густо поползут…

— Фрукты! Я догадался! — закричал Михейша, но тотчас одумался, — вдруг отец имел в виду райских змей.

— А если два пальца не молотком стукнуть, а только легонько прищемить, то шестой палец не вырастет? — скромно, затаивая страх ответа, спросил Михейша. Он час назад, крутясь с плоскогубцами, загнул в дверце Пони медный ключик и заодно прищемил составную часть кисти. А теперь старательно прятал её в кармане штанов.

— Что?

— Как?

— Покажи.

— Эх, сынок, видать таким же непутёвым вырастешь, — сказала со вздохом мама Мария, наблюдающая сцену с заранее открытым пузырьком в руке.

Она автоматически приблизила к носу нашатырь и взбодрилась на весь остаток злополучного вечера. Затем трижды поцеловала и натёрла покрасневшее место будущего шестого пальца левой Михейшиной руки волшебным зельем.

2

Михейша подрос и в степени непутёвости трижды обогнал отца.

Неожиданно для всех он стал левшой.

Место шестого пальца заняло вечное перо.

Вместо крови там течёт чернильный ручей.

В голове его поселился великий книжный червь, неустанно пожирающий дедовскую библиотеку и перерабатывающий её в гекалитры беллетрического яда.

«ОБНЫКНОВЕННО»

1

— Бабуль! — кричит Михейша, выпивши кружку напитка со вкусом лилий и подойдя к пролёту лестницы.

— Не слы — ы–шу, вну — у–чек! — надрывается бабуля.

Она с кочергой и совком в руках трудится в глубинных недрах РВВ.

Когда отходит к печи, то исчезает из видимости.

Чтобы её усмотреть сверху, надо прижать глаза к полу галереи и найти между досок нормальную щель.

Все выбиваемые Михейшей сучки дед — как только заметит — забивает столярным клеем с опилками.

Михейша свешивается вниз через перила галереи и поднимает одну ногу для равновесия. Спускаться по ступеням ему лень.

— Ба — бу — ля, слышишь теперь? Если без этого твоего растительного дела никак нельзя, то можно, хотя бы, по — мень — ше зелёных семян класть?

— Отчего бы и нет, — бубнят внизу, — токмо, внучек, это не пользительно станет! Слишком обныкновенно.

Вот так учительша! Токмо! Обныкновенно! Надо же так исковеркать родной русский язык!

Вот что значит английская учёба!

— Что — о–о?

/Современнику тут хочется зарычать. Может, скажете, и в Стенфордах так же, да? И в Америке? Ну вы даёте, господин мемуарист! Так у нас с западом дружбы не получится. /

А вот что:

2

Бабуля, едва начавши посещение первой женской группы филиала Оксфордского университета, совершенно неслучайно вышла замуж за Федота Ивановича, прочитавшего с кафедры «Начало и Конец» своей весьма романтически сложенной математической рукописи, позже принёсшей ему мировую славу и некоторые денежки.

— На Середину дополнительно требовался месяц лекций. И то бы никто ни черта не понял, — объяснял оплошку приглашающей стороны дед.

Одним глазом он как — то сразу усмотрел прелестную русско — золотоволосую девицу в первых рядах чопорных, тайных заморских слушательниц39, а вечерком пригласил девушку в парк погулять и для пользы дела дождаться, поглядеть и сравнить восхождение британской зари с зарёю отечественной.

Требовалось, как водится в таких завлекательных эпизодах, найти три отличия.

Майские ветлы и корявые стволы, живописный обломок римской постройки и яркая, приветливая травка как нельзя лучше помогли Федоту ввечеру поприжимать попеременке Авдошу ко всем перечисленным элементам Бедфордского пейзажа, а также сформулировать признание в мгновенной любви ровно в начале приподымания дневной звезды над розовеющими стрелами и гримасничающими львиными рожами кованых оград.

Словом, найти три отличия не представилось возможным за нехваткой выделенного на науку природоведения времени.

Три разницы в объявленных восходах потому никто в мире до сих пор не ищет и, соответственно, не знает.

Скорый отъезд Полиевктова Федота Ивановича на далёкую родину сделал для Авдотьи отказ невозможным.

Авдошенька бросила Бедфорд и заканчивала образование в каменных университетах Москвы и полудеревянного Ёкска под присмотром универсального гения, человека самых серьёзных правил и, притом, писаного красавца с обликом благородного датского принца и причёской шервудского ёжика.

Теперь же, сильно постарев, она знает толк не только в сугубо декоративных английских растениях, но и во всех нужных и питательных для человечества.

Новинки она сначала пробует на себе. Михейша для неё — испытательный кролик номер два.

Маленьких внучек она кормит по проверенным деревенским правилам: парное молоко, черника в молоке, малина, брусника — всё в молоке. И непременно деревянной ложкой, сделанной высоко в горах тружениками — джорцами.

Молоко, молоко, молоко! Коровье, козье, — втихаря, может, и овечье. Домашний сыр, рукотворный творог, сбитое с молока масло, грибы, пирожки, варенья, соленья, чай из берёзы, горьковатый напиток из странной древесной опухоли — чаги.

Речная рыба полагалась только с пяти лет после печального опыта с Михейшей. С той поры, как кость застряла глубоко в горле, Михейша рыбу не ест.