Поцелуй мамонта
- Автор: Ярослав Полуэктов
- Жанр: Современная проза / Альтернативная история / Славянское фэнтези
- Дата выхода: 2023
Читать книгу "Поцелуй мамонта"
ГЕРОЙСТВО И САЛОННЫЕ ЖЕНЩИНЫ
Наконец и второй, и третий лилиевый чай выпиты.
Прочитана до последней страницы и русская готическая, и другая — полупереводная берлинская газетёшка с фотографиями распетушившегося боевого кайзера почти на каждой странице.
— Стало быть, войне ещё долго урчать вдалеке. Успеваю!
Без участия Михейши в составлении хорошего плана русский император явно не справится. Глядишь, после утверждения плана наступления Михейше удастся повоевать и заработать героическим способом пару орденов.
Осталось только придумать сектор, сегмент и квадрат героических поступков.
И лучше, чтобы при будущем доблестном действии присутствовали свидетели дамского пола.
Михейша, голодный, как вечно урчащий подвальный Кот — куриный сердцеед, распускает воротник рубахи ещё на одну пуговицу, сплёвывает в сторону, отвязывает полностью галстук. Рассупонивая жилет, навостряет ноздри, и потягивает ими в сторону славного запашка, идущего с кухни.
Геройство приходится на время отложить.
Он спускается вниз и крутится у плиты. Пирог с измельчённой бараньей печенью уже на духовочном жару, но, оказывается, ещё надо подождать. А пока нужно о чём — то полезном поболтать с бабусей, чтобы не тратить драгоценное — по — штабному ратное — и не менее важное следовательское время.
— Михайло Игоревич, а фуражку зазорно снять?
Фуражка летит на корзины в дальнем хозяйственном углу кухонно — обеденной залы.
— Вешалка есть на то.
Проигнорировано.
— Где все?
— Скоро придут, милок. Дед в столярке, мать с девочками в лесу, отец спит в машине. Устал наш старший воробей.
— Почему в машине? Почему он воробей?
— Ему запах бензина стал родней хаты. А воробьём он для меня будет всегда. Когда был пострелёнком, то был воробьём. Если хорош и слушается мамку — а то было давненько — то воробушек. А бывает и воробьищем, когда изворотлив и сметлив в свою пользу. А сейчас он стал таков. Настроение у него меняется принципиально — как запах с болот и жилой округи в переменчиво ветреный день.
— А мне тоже нравится запах бензина. Особенно в смеси с сеном — соломой. А отец, случаем, не закурил ли бесповоротно?
Михейша, не в пример дедуле, знает, что бабуля «сильно нередко» покуривает, балуется в Новый год и в английское Рождество сигарой, а также сыплет в нос табак бразильских плантаций.
Опиумом она брезгует, и, говорят, в своей заморской жизни даже ни разу не попробовала.
Всех салонных женщин, злоупотребляющих этим порошком, невзирая на ранги, называет зловонными потаскушками.
Даже дед не курит. Бабуля одна в семье такая оригинальная — это память об английских пабах. Ей так веселее вспоминать девичество. Папа якобы поддался, но… Но — оно и есть но.
А ещё Михейше нравится — перед бабкой он этого не обнародовал — запах адского букета с формулой: бензин + сено + навоз.
Он спокойно относится к коровьим лепёшкам, а вот свиного творчества, не смотря на волшебные ухищрения соседа — естествоиспытателя, избегает. Не выходит пока у Фритьоффа с тех фокусов одеколонных розанчиков.
Михейша предпочитает деревенские особенности собственного нюха умалчивать. Шерлок Холмс его бы не похвалил. Шерлок — полностью городской джентльмен. В деревне и даже в таком важном полугородке, как деловой полушахтёрский Джорск — Нью, стало бы ему скучно.
— Отец твой не курит. Разве что изредка со мной посмолит, а то мне тоскливо иной раз одной…
— Я чажу, как англичанка в сплине, — объясняет она причину частого курения.
— Чего хандрить, когда в семье так хорошо? — задумывался Михейша на странное бабкино объяснение.
Бабка приврала. Покуривал Игорь Федотович несколько чаще, чем считалось в обществе. Но курил он только с матерью, пользуясь нередкими отсутствиями жены. И удачно скрывал запахи, жуя листы мяты с укропом.
Михейша, прищурясь: «Бабуся, кстати о воробушках, а с каких это пор в нашей деревне прописалось чудо штукатурки?»
Повсеместно штукатурка обыкновенная — треснутая и корявая. В Михейшином же доме штукатурка дедовского кабинета особого рода: блестящая, как колонны и стены Эрмитажа. Называется она «утюжной», или оселковой, или «стукко», а рецепт дед якобы привёз аж из самой Венеции.
Но не гладкая та штукатурка, а бугристая, потому как делалась — то по иностранным рецептам, а утюжили — то её наши головотяпы.
Но Михейше такие волнообразные, рябенькие полуколонны нравятся: похожи они на гребешки — барашки далёких морей. Хорошо грустить у них, приникнув щекой. Будто к тёплому, а иногда суровому, обветренному Гибралтарскому мысу прикоснулся. Сколько тот мыс поймал золотых кораблей, а сколько выпустил чугунных англо — португальских ядер по вороватым транзитникам?