Берлин-Александерплац

Альфред Дёблин
100
10
(1 голос)
0 0

Аннотация: Роман «Берлин — Александерплац» (1929) — самое известное произведение немецкого прозаика и эссеиста Альфреда Деблина (1878–1957). Техника литературного монтажа соотносится с техникой «овеществленного» потока сознания: жизнь Берлина конца 1920-х годов предстает перед читателем во всем калейдоскопическом многообразии. Роман лег в основу культового фильма Райнера Вернера Фасбиндера (1980).

Книга добавлена:
9-03-2023, 00:20
0
191
185
Берлин-Александерплац
Содержание

Читать книгу "Берлин-Александерплац"



ЧТО ЧЕЛОВЕК, ЧТО СКОТИНА — СМЕРТЬ У НИХ ОДНА

Берлинские бойни. В северо-восточной части города, между Эльденаерштрассе и Таерштрассе, через Ландсбергераллее вплоть до самой Котениусштрассе, вдоль окружной железной дороги тянутся здания, корпуса и хлевы скотобойни и скотопригонного двора.

Бойни занимают площадь в 47,88 гектаров; постройка их обошлась, не считая зданий за Ландсбергераллее, в 27 093492 марки, из которых на скотопригонный двор приходится 7 682 844 марки, а на бойни — 19 410 648 марок.

Скотопригонный двор, бойни и оптовый мясной рынок образуют в хозяйственном отношении одно нераздельное целое. Для управления ими создана специальная комиссия, в состав которой входят 2 члена городского магистрата, 1 член районного магистрата, 11 депутатов городского собрания и 3 представителя от населения. На бойнях работают 258 человек, в том числе ветеринары, санитарные врачи, клеймовщики, помощники ветеринаров, помощники санитарных врачей, штатные служащие, рабочие. Правила внутреннего распорядка от 4 октября 1900 года содержат общие положения, регулирующие порядок пригона и содержания скота и доставку фуража. С владельцев скота, пригнанного на бойни, взимается: рыночный сбор и сбор за стойловое содержание, за убой и, наконец, за уборку кормушек в свинарниках.

Грязно-серая каменная ограда, с колючей проволокой поверху, тянется вдоль всей Эльденаерштрассе. Деревья за ней стоят голые. Время зимнее, и деревья в ожидании весны берегут свой сок, прячут его в корни. Повозки для мяса, с желтыми и красными колесами, запряженные сытыми лошадьми, подкатывают на рысях. За одной повозкой трусит тощая кобыла; начинается торг, кто-то с тротуара кричит: „Эй, Эмиль! Погоди, 50 марок за кобылу и магарыч на восьмерых!“ Кобыла вертится на месте, дрожит, грызет кору с дерева, возница дергает вожжи. „50 марок, Отто, и магарыч, не то проваливай!“ Покупатель еще раз ощупывает кобылу: ладно, по рукам!

Желтые здания администрации, обелиск в память убитых на войне. А справа и слева длинные бараки со стеклянными крышами, это — хлевы, где скот ожидает своей участи. Снаружи на стенах черные доски с надписями: „Собственность объединения берлинских мясоторговцев-оптовиков. Объявления на этой доске вывешиваются лишь с особого разрешения. Правление“.

В длинных корпусах — ряды дверей для загона скота, черные отверстия с номерами: 26, 27, 28… Стойла для крупного рогатого скота, свинарники, самые бойни — место казни животных, царство обрушивающихся топоров, — живым отсюда не уйдешь! К бойням примыкают мирные улицы — Штрасманштрассе, Либихштрассе, Проскауерштрассе, бульвары, скверы, где народ гуляет. Вообще люди живут скученно, в духоте, и если кто захворает, горло, скажем, заболит, то сейчас же бегут за врачом.

А с другой стороны протянулась на пятнадцать километров ветка окружной железной дороги. Скот прибывает сюда из провинций; из Восточной Пруссии, Померании, Бранденбурга, Западной Пруссии едут представители овечьей, свиной и бычьей породы. Блеют, мычат, спускаясь по сходням. Свиньи хрюкают и обнюхивают землю, не знают ведь, куда их гонят. В стойлах они лежат плотно прижавшись друг к другу, белые, жирные; спят, всхрапывают. Ведь их так долго гнали, потом везли в тряских вагонах, теперь хоть ничего не отучит под брюхом, только очень уж холодно на каменных плитах; свиньи просыпаются, напирают на соседей. Лежат чуть ли не в два яруса. Вот две свиньи подрались из-за места в загоне, хрипят, наскакивают друг на друга, каждая норовит укусить противницу в шею или в ухо; то завертятся волчком, то затихнут, лишь изредка огрызаясь. Наконец одна, не выдержав, обращается в бегство, перелезая через других; победительница лезет за нею, кусает всех направо и налево, нижний ярус приходит в движение, расползается, и враги проваливаются вниз, ищут друг друга в потемках.

Но вот в проходе появляется человек в холщовой куртке, отпирает загон и разгоняет свиней дубинкой; дверь открыта, животные устремляются в нее — визг, хрюканье. Скорей на волю, на свет божий! Белых забавных свинушек, с кругленькими, потешными ляжками, с веселыми хвостиками завитушкой и зелеными или красными пометками на спине гонят по дворам куда-то между бараками. Вот вам и солнышко, дорогие свинки, и земля. Нюхайте, ройте ее — недолго вам осталось; сколько минут? Впрочем, нельзя же всегда жить по часам. Нюхайте, ройте пятачками! Зарежут вас, для этого и привезли; здесь, изволите видеть, бойни, здесь свиней режут. Есть тут и старые бойни, но вы попадаете в новейшие, оборудованные по последнему слову техники. Здание большое, светлое, выстроено из красного кирпича, по внешнему виду его можно принять за канцелярию или за конструкторское бюро. Ну, пока, дорогие мои свинки, я пойду с другого хода, я ведь человек, и пройду вон в ту дверь, а внутри мы снова встретимся.

Толкнул дверь, тяжелую, с противовесом, войдешь — сама закроется. Ух, какой пар! Что это они там парят? Все помещение заволокло паром словно в бане, это, может быть, свиней парят в русской бане? Идешь наугад, очки запотели, а не раздеться ли догола — пропотеешь, избавишься от ревматизма, ведь одним коньяком не вылечишься; идешь, шлепаешь туфлями. Ничего не разобрать, пар слишком густой. Со всех сторон — визг, хрипенье, шлепанье, мужские голоса, лязг каких-то приборов, стук крышек… Здесь где-то должны быть свиньи — они вошли с той стороны, со двора. Пар — густой, белый… Э, да вот и свиньи, вон, вон висят, уже мертвые, обрубленные, почти готовые в пищу. Рядом с ними стоит человек и поливает из шланга белые, рассеченные надвое свиные туши. Они висят на железных кронштейнах, головами вниз, некоторые целиком, между задними ногами деревянная распорка; что ж, убитое животное ничего уже не может сделать, оно не может и убежать. Отрубленные свиные ноги лежат целой грудой. Два человека проносят средь облаков пара на железной штанге только что освежеванную, выпотрошенную свинью, поднимают ее на блоке, подвешивают на крючья. Там покачиваются уже много ее товарок, тупо уставившись в каменные плиты пола.

Словно в тумане проходишь по залу. Каменные плиты пола — рифленые, сырые; кое-где кровь. Между железными стояками ряды белых, выпотрошенных животных. А за ними видны убойные камеры, так и есть — оттуда доносятся негромкий стук, шлепанье, визг, крики, хрипы, хрюканье. А вон там стоят клубящиеся котлы, чаны, откуда и идет весь этот пар, рабочие опускают убитых животных в кипяток, ошпаривают их и вытаскивают красивыми, белыми, один рабочий счищает щетину ножом — свиная туша становится еще белее и совершенно гладкой. И вот тихо и мирно, ублаготворенные, словно после горячей ванны или удачной операции или массажа, лежат свинки рядами на скамьях, на досках. Белые, чистенькие, словно в новых сорочках; неподвижные — застыли в сытой истоме. Все они лежат на боку, у некоторых виден двойной ряд сосков; сколько у свиньи сосков? Плодовитые, должно быть, животные. Но что это? У всех на шее прямой красный шрам, — странно, очень странно!

Но вот снова шлепанье, где-то сзади открывается дверь, пар оседает, рассеивается — загоняют новую партию свиней; бегите, забавные розовые свинушки с потешными ляжками, веселыми хвостиками завитушкой и пестрыми отметинами на спине. У каждого свой путь — вас впустили здесь, а я прошел через главный вход. Бегут они и нюхают воздух в новой камере. В ней холодно, как и в старой, но вдобавок сыро, по всему полу какие-то скользкие, красные пятна. Что бы это могло быть? В недоумении свиньи трутся пятачками об эти пятна.

Вот стоит бледный молодой человек — белокурые волосы прилипли ко лбу, во рту — сигара. Обратите внимание, свинки: это последний человек, с которым вам придется иметь дело. Не судите его строго — он делает лишь то, что ему по службе положено. Ему, видите ли, надо урегулировать с вами кое-какие формальности. На нем сапоги, штаны, рубаха и подтяжки; сапоги выше колен. Это его спецодежда. Он вынимает сигару изо рта, кладет ее на прибитую к стене полочку и достает из угла длинный топор. Вот он — символ его должности и звания, символ его власти над вами, словно жетон у сыщика. Сейчас он вам его предъявит. Вот молодой человек поднимает длинную деревянную рукоятку на высоту плеча, заносит топор над визжащими у его ног свинками. Они там безмятежно роются, нюхают, хрюкают, а молодой человек похаживает, опустив глаза книзу, и словно что-то ищет… Разыскивается некий N для допроса по делу А против Б… Хрясь! Вот ему подвернулась одна, хрясь! — еще одна. Молодой человек весьма расторопен: он предъявил свой мандат, и топор опустился с быстротой молнии, окунулся в самую гущу, обухом на одну голову, еще на одну… Вот здорово! Как они бьются внизу! Мечутся, взбрыкивают ногами, валятся набок. Упала свинья и больше уж ничего не видит, не слышит — упала и лежит. А что выделывают ее ноги, голова! Но свинья уж тут ни при чем, это все ее ноги, это, так сказать, их частное дело.

И вот два молодца заметили из шпарни, что им тоже пора за работу — приподняли заслонку в стене убойной камеры и вытащили оглушенное животное; быстро навели нож на точильном бруске, опустились на колени и чик-чик свинью по горлу, — разрез длинный, во всю шею, вскрыли животное, как мешок. И снова — чик-чик, второй разрез, еще глубже, — животное дергается, трепещет, бьется в судорогах, оно без сознания; пока еще только без сознания, но скоро будет хуже; свинья взвизгивает — ей вскрывают шейные артерии. Сознание ее угасло навсегда — мы вступаем в область метафизики и теологии, дитя мое, ты ходишь уже не по грешной земле, мы витаем теперь в облаках. Скорее подвигай плоскую лохань — струится в нее горячая темная кровь, пенится, пузырится; мешайте ее, живо! В организме кровь свертывается: говорят, образует тромбы. И, вырвавшись из тела, она все еще по привычке свертывается. Словно ребенок, который зовет маму на операционном столе: о маме не может быть и речи, мама далеко, а он чуть не задыхается под маской с эфиром и зовет, зовет до изнеможения: мама! мама! Чик, чик, вскрыты артерии справа; чик — артерии слева… Живее мешайте кровь в лохани! Так! Судороги затихают. Теперь ты лежишь неподвижно. С физиологией и теологией покончено, мы вступаем в область физики.

Мясник, стоявший на коленях, поднимается. Колени у него болят. Свинью надо ошпарить, выпотрошить, разрубить, все делается по порядку. Упитанный заведующий прохаживается среди клубов пара взад и вперед, попыхивает трубкой, иной раз заглянет в распоротое свиное брюхо. А на стене рядом с поминутно хлопающей дверью висит афиша: „Сегодня в танцзале Фридрихсхайн бал мясников 1-й категории. Играет оркестр Кермбаха“. Снаружи висит объявление о состязаниях по боксу в залах „Германия“, Шоссештрассе, ПО, входные билеты от 1,50 марок до 10 марок. В программе — четыре квалификационные встречи.


Скачать книгу "Берлин-Александерплац" - Альфред Дёблин бесплатно


100
10
Оцени книгу:
0 0
Комментарии
Минимальная длина комментария - 7 знаков.
Книжка.орг » Современная проза » Берлин-Александерплац
Внимание