Эффект Сюзан

Женщина открывает дверь, мы заходим и садимся. Внутри капсулы стулья дизайна Ханса Вегнера, стол, три компьютера и почти беззвучный кондиционер.

На сей раз Торкиль Хайн не предложил детям прогуляться. Может быть, он уже не надеется, что это поможет. Может, не хочет, чтобы они истоптали его поле для гольфа. А может, в нынешних обстоятельствах уже слишком поздно защищать женщин и детей.

— Я поговорила с Баумгартеном, — говорю я. — Он рассказал о последних заседаниях. Они предсказали конец света. Записи не велись.

Он молчит.

— Они занялись спекуляциями золотом. Не знаю, когда это началось, может, ближе к концу. Но вы потеряли влияние на них. Вы вывели их из-под контроля Фолькетинга. А они потом ускользнули от вас. В итоге, Торкиль: если учитывать все это, думаю, мы можем остаться в Дании. Я возвращаюсь на работу в институт. Дети поступают в хорошую гимназию. Нам выплачивают компенсацию за раздавленный «пассат». Жизнь пойдет своим чередом, как будто ничего не случилось. Кроме одной маленькой детали: нам понадобится охрана. Какой-нибудь человек, который сидит в машине рядом с нашим домом. Первые месяцы он будет возить детей в школу. Что-то вроде нашего друга Оскара. Кто их убил, Торкиль? Случайно не вы?

Он хватается за край стола. Его помощница прижимается к нему плечом. Становится ясно, в чем состоят ее служебные обязанности. Она не делает записи под диктовку, сидя у него на коленях. Ее задача — останавливать его, чтобы он не разгорячился.

У нее это получается. Он делает глубокий выдох.

— В нашей семье я слежу за всеми расходами, — продолжаю я. — Благодаря этому я мгновенно замечаю финансовые аномалии. Вот, например, мне интересно, где вы взяли столько денег, чтобы стать королем островов Кронхольм. С частным джетом и вертолетом.

Помощница крепко сжимает его руку. Каким-то сверхчеловеческим усилием он сдерживает себя. Но губы его побелели.

— Конечно, я все изложила в письменном виде, Торкиль. И положила на хранение в адвокатскую контору. Все это будет передано журналистам, если с нами случится какая-нибудь неприятность. Тот парень, который пытался убить меня и Харальда. Это один из ваших людей? Над которым вы тоже потеряли контроль? Демократические процедуры всегда работают медленно. Но обходить их — дело рискованное. Посмотрите, что случилось с нами в Индии. Не ваш ли это случай, Торкиль? Не начинает ли все рушиться?

Я встаю. При всей его ярости я чувствую, что он все-таки держит себя в руках. Мне это не нравится. Как будто у него в рукаве есть какой-то козырь.

Лабан откашливается.

— И последнее, прежде чем мы уйдем. Может быть, обитатели островов Кронхольм, этого удивительного места, захотят, чтобы я написал для них какое-нибудь музыкальное произведение? Что-нибудь изысканное, например ораторию? Или, может быть, что-то монументальное, для торжественного открытия? Я подумал, что неплохо было бы использовать звук идеального удара клюшки по мячу. На фоне шума моря внутри «Ракушки». И криков чаек.

Нужно иметь мужество, чтобы собирать заказы в совершенно неподходящий момент. Но меня это не удивляет. Я помню, как Лабан пытался что-то продать правлению Копенгагенского университета во время торжественного ужина в тот вечер, когда университет вручал ему премию.

У Торкиля Хайна отсутствующий взгляд.

— Я поставлю этот вопрос на следующем заседании правления.

— Я предложу вам хорошую цену.

Торкиль Хайн кивает. Лабан и дети встают.