Чикита

Она дважды раскинула на столе семь ракушек, чтобы узнать, что́ уготовило будущее Эспиридионе Сенде дель Кастильо и стоит ли надеяться на ее выздоровление, но ответы выходили уклончивыми и противоречивыми. Уж такая была эта нганга — своенравная недотепистая хулиганка. Не всегда соглашалась работать, как пояснила Нья Фелисита. Она натерла котелок кокосовым маслом, запалила свечу и ласково замурлыкала.

Но не тут-то было. Нганга по-прежнему плевала на колдунью. В надежде расшевелить котелок хозяйка подожгла три щепотки пороха и отстегала стенки пальмовой метелкой. Все без толку. Тогда Фелисите Семь Молний пришлось обратиться за подмогой к святым, мпунго. Она глубоко затянулась сигарой и принялась молиться Нсамби, Самбиапунгеле, Инсамби Всемогущему Создателю, а также Иисусу Христу, Мпунго Кикорото и Маме Кенге, Святой Деве Милостивой.

Внезапно майомбера впала в забытье, сотряслась всем телом и глухим и скрипучим стариковским голосом спросила, зачем его потревожили и вернули туда, где ему довелось так тяжко. Это подал голос Кукамба из народа конго, почивший три столетия назад, первый африканский раб, что пересек океан, ступил на землю Кубы и был заклеймен, словно скот.

Сирения онемела от ужаса, поэтому беседовать с Кукамбой пришлось старой Минге. Она попросила разузнать, какие виды у обитателей потустороннего мира на юную Эспиридиону Сенду дель Кастильо.

Глазами медиума Кукамба уставился на посетительниц и отвечал, что они там не знают никого с таким пышным именем. Разве что… Минуточку! Уж не о Чиките ли речь? Так бы, черт побери, и сказали! К чему такому ошметочку такое длиннющее имя? Сирения закусила губу и подумала, что если Кукамба и при жизни позволял себе так выражаться, то не зря хозяева лупцевали его кнутами. Но, скрыв обиду, она заговорила и самым уважительным тоном еще раз попыталась выяснить, излечима ли болезнь Чикиты. Она, Сирения, готова сделать все, что угодно, ради дочки: нужно — босой и в джутовом вретище отправится в паломничество к каталанской часовне Монтсеррат в Альтурас-де-Симпсон; нужно — принесет в дар мертвым все, что пожелают, самое дорогое, хоть из-под земли достанет.

Кукамба с ехидной усмешкой осведомился, а чем, собственно, больна ее дочь. Она что, слепая? Сирения испуганно замотала головой, а дух продолжал. Глухая, немая? Неходячая? Может, дурочка? Сирения ответила, что, слава Богу (и тут же попросила прощения у Всевышнего за то, что поминает Его в такой кощунственной обстановке), Чикита прекрасно говорит, слышит и двигается, да и с головой у нее вроде бы все хорошо.

Кукамба нетерпеливо фыркнул и опять сварливо спросил, что же в таком случае ее беспокоит.

— Она очень уж… очень уж… маленькая, — поскорей откликнулась Минга, заметив, что хозяйка вновь лишилась дара речи.

Мертвец расхохотался и заявил, что в мире — на то он и мир — должно быть всякое: люди большие, помельче и вовсе маленькие. Кто сказал, что маленьким не суждено стать великими? Нечто в этом роде предстоит и вашей девчушке, таинственно провозвестил он. И пусть сеньора возвращается домой и не мучает больше дитятю. Мпунго впадают в ярость, когда люди сетуют на судьбу зазря. Господь Всемогущий! Пусть уж лучше не донимает их, а то в самый нежданный день нашлют ей в наказание дурную кимбамбу на Чикиту.

Предостережение так подействовало на Сирению, что вечером в постели она призналась мужу в походе к колдунье.

— Не знаю, шарлатанка она или в самом деле ведунья, — заметил доктор, — да только этот Кукамба сказал чистую правду.

С тех пор супруги Сенда зареклись жаловаться, поклялись принимать дочку как есть и сосредоточиться на ее достоинствах, а не на единственном недостатке. И, словно чтобы доказать твердость своих намерений, после долгого воздержания стряхнули чувство вины и стали вновь заниматься любовью.

Со временем они привыкли к этой особенности Чикиты и к любопытству, которое она вызывала даже у самых добросердечных людей. На утешение им маленький рост дочурки искупали необычайный ум, живость и сила. Она научилось ходить прежде, чем ей сравнялся год, а вскоре и заговорила. Да еще как плавно и красноречиво! Все сходились на том, что ребенок прелестный, смышленый и здоровый. Только крохотный.

29 ноября 1871 года четвертый сын русского императора Александра II с официальным визитом прибыл в Нью-Йорк на борту фрегата «Светлана». В течение трех месяцев и трех дней великий князь Алексей Романов со свитой путешествовали по Соединенным Штатам. Свита состояла из одного адмирала, двух князей и уродливого горбатого карлика по имени Аркадий Аркадьевич Драгулеску, который некогда был наставником двадцатилетнего Алексея, а нынче сопровождал его в качестве секретаря.

В Вашингтоне их принял президент Грант. Отношения американцев с Российской империей развивались в ту пору самым прекрасным образом, поскольку несколько лет назад император согласился уступить Штатам Аляску за пять миллионов долларов[3]. «Юный викинг» — так прихотливо окрестила пресса великого князя — побывал везде, от золотых и медных приисков до фабрик свиных консервов, и повсюду его принимали с воодушевлением.

В конце путешествия Алексей отправился в Пенсаколу, штат Флорида, где вновь взошел на борт «Светланы». Однако судно не устремилось к родным берегам, а взяло курс на Кубу. Неизвестно, чем приглянулся русским самый крупный из Антильских островов, где испанцы и креолы вели кровопролитную войну, конца-краю которой не было видно. Великий князь не удовольствовался одной Гаваной и пожелал посетить также Матансас, «Кубинские Афины».

Там его ожидал самый теплый прием. Бригадир Луис Андриани, губернатор провинции, встречал гостя на вокзале. Торжественная процессия в сопровождении оркестра потянулась по главным улицам под грохот военного салюта. Горожане бросали цветы под колеса кареты.

— Неужели на Кубе и вправду идет война? — переспросил Алексей, очарованный устроенным праздником. — Кто бы мог подумать!

Губернатор Андриани с гордостью показал гостям Дворец Правительства, но после под предлогом неотложных военных дел передал их в руки своего секретаря и мэра. Те, в свою очередь, продемонстрировали княжеской делегации газовую фабрику, недавно запущенный водопровод, доставлявший воду из ключей Бельо в бедные кварталы, и строящиеся мосты через реки Сан-Хуан и Юмури, каковые пересекают весь центр Матансаса. Перед замком Сан-Северино, некогда военной крепостью, а ныне тюрьмой, они проехали, но внутрь решили гостей не заводить — как знать, не наткнешься ли некстати на расстрел. Гостеприимные хозяева немало смущались, потому что пара-тройка хулиганов из толпы ухитрилась выкрикнуть нечто обидное карлику, который едва поспевал за широкой поступью великого князя и вынужден был передвигаться вприпрыжку.

Экскурсия завершилась на живописном холме Бельямар. Оттуда открывался вид на нескончаемую суматоху порта: снующие торговые суда под разными флагами, пассажирские и почтовые пароходики, рыбачьи лодки и буксиры. Грузчики втаскивали в трюмы ящики с сахаром, сигарами, табачным листом, бочонки рома, меда и воска. «Наша бухта больше Гаванской», — похвастался мэр, но тут же признал, что порт Матансаса уступает столичному в безопасности, поскольку открыт всем ветрам, да и неприятелю. И долго развлекал гостей историями о временах, когда Фрэнсис Дрейк и другие пираты грабили Матансас, запасаясь продовольствием и дровами.

Вечером состоялся бал. Десятки элегантных барышень и дам стеклись в здание Лицея, готовые доказать, что здешние обитательницы не зря славятся красотой.

Царевич поразил всех статью и ростом. «Как жаль, что такому красавцу не унаследовать российский трон по смерти Александра Второго», — прошептала Сирения кузине Канделе. И всего-то потому, что он не старший сын! Что касается Драгулеску, то он на балу не объявился, так что не присутствовавшие на утреннем параде остались с носом и не смогли воочию убедиться в странных манерах и внешности княжьего секретаря.

Алексей отличался не только красотой, но и добрым нравом и разговорчивостью. Довольно долго он по-французски — так что Сирения прекрасно все понимала — рассказывал о поездке по Соединенным Штатам. Более всего ему пришлись по душе равнины Небраски, где он несколько дней охотился в компании Буффало Билла и генералов Шеридана и Кастера. Как чудно скакать во весь опор вслед за стадом бизонов! Поначалу он не мог поразить добычу, но, когда Буффало Билл поделился с ним секретом, все изменилось. А секрет был такой: спускать курок следует, когда ваш конь поравняется с бизоном, которого вы приметили.

Кроме того, князь удостоился приема у Полосатого Хвоста, вождя индейцев сиу, знаменитого доблестью в сражениях с бледнолицыми. В благодарность за подаренные русскими сахар, кофе, муку и табак Полосатый Хвост выкурил с Алексеем трубку мира и велел своим воинам сплясать в его честь танец войны. К восторгу собравшихся на балу великий князь, нимало не стесняясь, изобразил некоторые па пляски свирепых сиу. И признался, что чуть было не сорвал поцелуй с уст одной индианки, но, к счастью, Буффало Билл успел предупредить, что это дочь самого вождя.

— А поцеловал бы — пришлось жениться. И сейчас моя супруга щеголяла бы здесь мокасинами и перьями на голове, — пошутил князь.

Девушки увивались вокруг почетного гостя в надежде быть приглашенными на танец. По слухам, молодой человек был влюблен в крестницу прусского короля и другими женщинами не увлекался. Возможно, именно поэтому, открыв бал в паре с толстой и неуклюжей супругой бригадира Андриани, он весьма придирчиво отнесся к выбору следующих партнерш. Первой оказалась Сирения, что вызвало всеобщее удивление.

Великий князь направился в угол, где пребывало семейство Сенда, и, по-военному щелкнув каблуками, просил доктора о чести станцевать с его дражайшей половиной. Игнасио, которому польстило, что его жена затмила такое множество прелестниц, не заставил себя упрашивать, а Сирения вдруг почувствовала, как ноги у нее становятся мягкими, словно масло.

Несколько минут Алексей мурлыкал о каких-то пустяках, пока она, не в силах прийти в себя, могла лишь улыбаться в ответ. И вдруг он спросил, есть ли у них дети.

— Oui[4],— прошептала Сирения и собиралась было рассказать о Чиките, но царевич прервал ее.

— Ни слова больше! Позвольте мне угадать, — сказал он и будто бы пришел в величайшее сосредоточение. — Кажется, это девочка? — Она удивленно кивнула. — Прекрасная девочка, ей два года два месяца одна неделя и один день от роду, и она очень, очень маленькая? — Сирения нервно рассмеялась и спросила, как он с такой точностью определил возраст Чикиты. — Все русские немного волшебники, сеньора, — отвечал князь и повел рассказ о ясновидческом даре своей прабабки Екатерины Великой, которая подчас вгоняла в краску придворных дам, во всеуслышание угадывая, что каждой снилось накануне.

Музыка умолкла. Князь подвел Сирению к мужу, отдал честь и более не взглянул на них во весь вечер. Когда Кандела поинтересовалась, о чем кузина говорила с царевичем, Сирения солгала: «О сибирских снегах и медведях». Кандела надеялась на более романтичные темы и осталась разочарована.