Обманщик

2

Герц Минскер был высокого роста, стройный, бледный, на год-другой моложе Морриса Калишера. Длинные каштановые волосы вокруг плешивой макушки. Все в нем какое-то узкое: череп, нос, подбородок, шея. Лоб высокий, раввинский. Серые глаза за стеклами роговых очков смотрели полувстревоженно-полуудивленно и как бы не вполне сознавая, где он или с кем говорит. Годами он кочевал из одного большого города в другой: Варшава, Берлин, Париж, Лондон – и, где бы ни был, совершенно не умел ориентироваться. Никогда не знал, как пройти к гостинице, где остановился, или к трамваю, который довезет его до дома. И ни на одном языке, кроме идиша и крох древнееврейского, говорить толком не научился, хотя писал книги на немецком, французском и русском и учился в нескольких университетах, не получив степени.

Моррис Калишер прозвал Минскера вечным школяром. Минскер всегда ходил с портфелем, набитым книгами и рукописями. Без конца делал записи в блокноте. Словно бы годами работал над каким-то шедевром, который поразит мир, однако пока что ни к чему не пришел.

Кочуя из города в город и копаясь во всевозможных библиотеках и архивах, Герц Минскер умудрился четыре раза жениться, а заодно затевал неведомо сколько любовных шашней.

Моррис Калишер познакомился с Герцем Минскером, когда тот еще носил цилиндр и пейсы до плеч. Отец Морриса Калишера обращался за советом к отцу Герца Минскера, пильзенскому цадику[2], слывшему упрямцем и каббалистом. Трижды он женился и трижды разводился. Герц родился в первом браке, и где-то у него были братья и сестры, которых он никогда не видел.

За долгие годы Моррис Калишер и Герц Минскер то расходились, то опять сближались, потом снова расходились и вновь встречались в одной из европейских столиц. И всякий раз, когда Моррис Калишер встречал Герца, тот находился в сложном положении. У Герца была примечательная способность попадать в передряги, для других совершенно непостижимые. Он влезал в долги, которые – если их не вернуть – стоили бы ему жизни. При встрече с Моррисом Калишером он всякий раз похлопывал его по руке и восклицал: «Тебя просто послало небо! Я все время думал о тебе. Это судьба!»

Он качал головой и возносил очи горе́. Либо у него не было денег, либо истек срок действия паспорта или визы, либо он где-то в гостинице забыл рукопись, либо кто-то по неведомой причине донес на него в полицию и ему грозила депортация. Главным источником неприятностей был тот факт, что родился Герц Минскер в России, куда его отец временно бежал, и после русской революции в силу целого ряда формальностей и сложностей он жил по нансеновскому паспорту[3]. Был человеком без гражданства. Вечно забывал возобновлять визы и всюду жил нелегально. Заводил романы, использовал вымышленные имена. Где-то в Варшаве у него была дочь. В Авиньоне он крутил роман с армянкой, вдовой еврея-сефарда, она забеременела и родила ему сына.

Обычно Герц Минскер говорил о себе так: «Я обманщик! Тебе, Мошеле, известна эта горькая правда».

Но Моррис Калишер знал также, что Герц Минскер – ученый, специалист по философии и, на свой лад, большой знаток языков. У него есть письма от Фрейда. В свое время предисловие к работе Герца Минскера, которая так и не вышла в свет, написал Бергсон. Герц был знаком с Альфредом Адлером, Мартином Бубером и целым рядом других мировых знаменитостей. Моррис Калишер видел его статьи в еврейских антологиях, в немецких и французских публикациях.

Моррис Калишер гордился отличной памятью – он до сих пор дословно помнил многие страницы Гемары, однако Герц каждый раз поражал его своей эрудицией. Он без преувеличения знал Талмуд наизусть. Помнил целые разделы Книги Зоар, цитировал стихи древних греков и латинян. А если говорить о хасидизме, Герц знал каждого цадика от Баал Шем-Това по сей день.

Моррис Калишер всякий раз диву давался: каким образом мозг способен вобрать столько сведений? И как такой ученый и философ может путаться с женщинами всех мастей и увязать в неприятностях, как какой-нибудь дурень? Загадка усугублялась тем, что сам Герц считал себя человеком религиозным. Он создал себе нечто вроде индивидуальной религии. Курил в Шаббат, но постился в День всепрощения; ел некошерное, но надевал филактерии; очень высоко ценил Иисуса, но был склонен к анархизму. Однажды Моррис Калишер сказал Минне: «Кто таков Герц Минскер, ведомо лишь Всевышнему. И порой я сомневаюсь, что даже Ему».

Герц Минскер приехал в Нью-Йорк в 1940 году и привез с собой жену, которая в Варшаве оставила мужа. Моррис Калишер знал ее мужа – успешного коммерсанта, человека благородного, отпрыска богатой семьи. Впрочем, Моррис Калишер уже привык не задавать Герцу Минскеру вопросов.

В Нью-Йорке Герц плутал точно так же, как и в других больших городах, и заработать здесь на жизнь оказалось для него еще труднее. С самого первого дня он жаловался, что нью-йоркская атмосфера повергла его в шок. Хоть убей, не мог он отличить Верхний Манхэттен от Нижнего, а когда ехал на метро, всякий раз совершал нелепые ошибки, в которых даже оппонент Фрейда усмотрел бы воздействие подсознательного – противоречие сил, подрывавших его изнутри.

Его буквально преследовали всевозможные злоключения. Он забывал портфель в лифте. Потерял очки, каких, по его утверждению, в Нью-Йорке не сделаешь. В свое время мог без труда получить иммигрантскую визу в Соединенные Штаты. Но вместо этого приехал туристом, и теперь визу надо было продлевать. Чтобы получить постоянную визу, пришлось бы сначала ехать в Канаду или на Кубу. Но для поездки туда опять-таки требовалась виза.

Сейчас пуэрториканец, который мыл в кафетерии полы и которого Моррис Калишер выбрал себе в официанты, принес Герцу Минскеру яичное печенье и стакан кофе. Герц закивал головой и зашевелил губами, будто читая благословение.

– Я не голоден и пить тоже не хочу, – сказал он.

– Ничего, тебе не повредит.

– Какой смысл набивать желудок? – произнес Герц, обращаясь не то к Моррису Калишеру, не то к себе. – Я завидую Ганди. Он единственный мудрец нашего времени. В конце концов этот человек вообще перестанет есть. Еда – дело коров. Любовь – нечто совсем иное. Ее сущность духовна. Вот почему я не верю во все эти правила. Дух не обуздаешь. Истина в том, что мужчина может любить десяток женщин и быть верен каждой всем сердцем и всей душой. Люди не могут признать сей факт, ведь он отдает пацифизмом. Потому-то они так любят войну.

– А при чем тут вообще все это?

– Тут существует связь.