Лиловые люпины

— Купила! — грубо передразнила я, подделываясь под него, ибо не ожидала, что он начнет с обсуждения моей одежды и промтоварных цен. — Купила-притупила! На меня и так денег прорва идет, а у нас дома бюджет.

— Да, это ты в жилу, — согласился он, — им всегда мало. Я вон третий разряд уже имею, прилично приношу, а моя все ноет, мол, кругом дыры. Купила недавно мне лондонку, говорить не о чем, тридцать с чем-то, а шамает за нее меня прямо без масла. — Он еще глубже надвинул, чуть ли не на нос, свою довольно безобразную, но модную тогда кепку «лондонку», рябую и длинноворсную, которая туго облегала его голову, делая ее узкой в затылке. — Траты, хнычет, какие! А я ж ничего особенного и не прошу. Под Новый год еле уговорил ее из дивана довоенное отцовское пальто достать, плечищи ватные из него вынуть, чтоб плечи на руки немножко обвисали, чтобы в стиль, а уж потом неделю уламывал укоротить до полуперденчика, — беззастенчиво выговорил он, — укоротила, и видишь, до чего колоссально! Знаешь, как сейчас «Мишку» стиляги переделывают?

Мишка, Мишка, где твое пальтишко,

Модное, короткое, без плеч?

Самая нелепая ошибка,

То, что ты не смог его сберечь! —

спел он и взял меня под руку, не крендельком, как девочки, а крепко сжав пальцами сквозь пальто мякоть моей руки чуть ниже подмышки. Мы прохаживались вдоль тех же витрин булочной туда-сюда, туда-сюда. Дурацкий разговор о «лондонках» и пальто все продолжался, и может быть, именно потому, что он шел об одежке, мне вдруг показалось, что мы с Юркой ходим под руку совсем голые, ну, как я вчера ночью перед трюмо, и мне стало стыдно до отупелого, растерянного безмолвия. Я молчала уже несколько минут и, понимая, что дальше так нельзя, замечая, что и он почему-то внезапно смолк, спросила, запинаясь:

— Юра… скажи, пожалуйста… а ты стиляга?

— Какой же я стиляга, — возразил Юрка, — я только канаю под стилягу. У стиляги и корочки должны быть не как мои, а такие, знаешь, потрясные, на рубчатой микропорке, дорогущие, и брюки куда поуже, и стрижка под Тарзана, сзади подлинней. А что у меня, одна лондонка да пальто укороченное… Ну, ничего, — бодро прибавил он, — только давай будем живы, а там до всего доживем. Будут у меня и коры клевые, и у тебя поясочек красненький, и корочки другие, — он указал на мои потертые мальчиковые ботинки, порыжелость которых хоть не была столь заметна в темноте.

Следуя за его взором, я поглядела на свои «корочки», почти готовая отрубить их вместе с ногами. Но Юрка все не отпускал мою руку, и тот самый вид МОЕГО, который я почувствовала во время танцев, просачивался сквозь пальто из его пальцев в мою руку, толкался в нее, точно намекая, что ОН еще и не загорался, что это так, подносят спичку к растопке, и что главное для НЕГО — заняться, а потому ЕМУ совершенно наплевать, о чем бы мы там ни разговаривали, хоть об одежке, хоть об картошке, лишь бы Юрка вот так водил меня под руку и МОЙ давал бы нам знать о себе.

— Лучше скажи, Ника, — сказал Юрка, — ты завтра к Инке придешь?

Тут только до меня дошло, в каком аховом положении я оказалась.

— Что ты, мне к Инке больше нельзя! Сегодня, знаешь, у нас в школе родительское было, так моя мама с Евгенией Викторовной там вдрызг разругались. Евгения Викторовна считает, я Инку порчу и от занятий отвлекаю, а моя мама говорит, что Инка не лучше.

— Что, и серьезно сцепились?

— Хуже не бывает! «Сплетясь, как пара змей»!

— Это ты откуда?

— Разве не знаешь? Из «Мцыри» Лермонтова.

— Я ж семилетку только кончил, деточка. Халяво дело, выходит, — угрюмо сказал он, — ведь тебе и звякать не годится, ты вон как выгибалась, Инку из меня строила, да и то под конец лажанулась… Как же нам быть? — спросил он, как будто это объединяющее «нам» было давно уже обсуждено и решено обоими вместе. — Придется с ходу сегодня же на завтра час и место назначать, а тут риск, вдруг ты не сможешь или я задержусь. Ну, руби, когда и где.

— Знаешь что, Юра? Я завтра после уроков в Промку, в библиотеку пойду, к английскому готовиться, у нас на днях внешкольное чтение. Посижу там часа два, к пяти выйду. Вот и встречай меня в пять у Промки, сбоку, там вход с Малого и у дверей «Библиотека» написано. Понимаешь где? Это дом культуры Промкооперации…

— Понимаю, не детсадовец. Заметано, в пять у Промки, железняк.

— А мне сейчас лучше бежать. Я ведь на секунду выскочила, вроде только тетрадку у Инки взять.

— Не рыдай, тетрадка у тебя. Хихикс, здорово, что она подвернулась, а то я все никак додуть не мог, как бы это с тобой отдельно. Я тебя сейчас до дому провожу. Только знаешь, похиляем по Оримбаунской, — так выговаривали это название многие жители Петроградской, не он один, — и до Геслеровского, а там на твою Гатчинскую — и до ворот. Круг, в общем, сделаем.

Мы свернули в Ораниенбаумскую. С Юркой и с этим МОИМ, проталкивающимся из его руки ко мне, я не боялась по ней идти. Одна бы я ни за что тут не пошла, тем более ночью. Я слишком много знала про эту улицу. Знала, например, КАКИЕ ПЛИТЫ СТАРОГО ТРОТУАРА ЛЕЖАТ ТАМ ПОД НОВЫМ, ВСЕГО ДВА-ТРИ ГОДА НАЗАД НАКАТАННЫМ АСФАЛЬТОМ.