Чикита
- Автор: Антонио Родригес
- Жанр: Современная проза
- Дата выхода: 2020
Читать книгу "Чикита"
Глава XX
Чикита наблюдает триумфальное выступление соотечественника на Олимпиаде. Прекрасная Отеро показывает ей Париж. Визит к Тулуз-Лотреку и печальная история Ла Гулю. В «Павильоне муз» у графа Робера де Монтпескью. Сплетни от аргентинского «секретаря». Гипсовая богиня для Всемирной выставки. Булонский лес. Мудрые советы дамы полусвета Эмильены д’Алансон.
Engarde![93]
Фехтовальщики выставили шпаги и обменялись вызывающими взглядами сквозь щели масок.
Один, широкоплечий белокурый мужчина с квадратным подбородком, держал шпагу в правой руке. Его молодой противник — в левой. Это был высокий худой черноглазый и черноволосый юноша, которого, казалось, совершенно не волновало, на чьей стороне симпатии публики.
Êtes-vous prêts?[94]
14 июня 1900 года Чикита сидела в первом ряду битком набитой трибуны в саду Тюильри и следила за финалом соревнований фехтовальщиков на парижских Олимпийских играх. Чемпион Франции Луи Перре сражался с семнадцатилетним кубинцем Рамоном Фонстом, выигравшим все предыдущие туры без единого туше. В ожесточенной борьбе за золотую медаль все решал один удар.
Allez![95]
Шпажисты смерили друг друга взглядами, и более плотный француз ринулся на соперника. Юноша пригнулся, ушел от удара и легко, словно в танце, вымоченным в краске наконечником шпаги оставил пятно на белоснежной куртке Перре.
Зрители зааплодировали элегантному выпаду, однако судьи не сочли его чистым и не засчитали. Маркиз де Шасслу-Лоба, уважаемый спортсмен, сидевший возле Чикиты, предрек, что юному Рамону будет весьма сложно победить Перре.
— И не из-за недостатка ловкости, — пояснил он. — Gamin[96] чертовски проворен.
Нет, трудность представляли, скорее, несколько путаные правила боя. Кроме того, судьи отказывались верить, что антильский забияка сможет обойти чемпиона Франции.
Вновь послышалось: Engarde! Теперь уже Фонст стремительно бросился в атаку и поразил противника в предплечье. На сей раз судьи спорили так долго, что кое-кто из публики начал их освистывать. В конце концов удар снова не засчитали.
Маркиз закатил глаза и возмущенно фыркнул:
— Merde alors![97] Парень два раза попал в цель, а эти кретины не желают признать победу.
Кубинец явно сердился, но старался сохранять спокойствие. Он вновь принял стойку и после сигнала к началу боя стал делать ложные выпады и перемещаться взад и вперед по арене. Вдруг Перре порывисто выставил шпагу, пытаясь нанести удар, но Фонст опередил его и в третий раз запятнал краской белую куртку, прямо в середине груди.
Зрители восторженно взревели, а Чикита в шуме и гаме печально задумалась о мимолетной судьбе кумира. За считаные минуты Перре лишился почитателей. Как только судьи признали победу кубинца, все кинулись его качать. Чиките хотелось подойти и поздравить земляка. Но в сумятице это представлялось совершенно невозможным.
— В Париже я перевидала много удивительного, — прокричала она поверх всеобщего улюлюканья маркизу де Шасслу-Лоба. — Но удивительнее всего сегодняшнее событие: кубинский д’Артаньян завоевал олимпийское золото!
И, заключив, что от города света она взяла все, что можно, Чикита вернулась в отель и велела Рустике паковать чемоданы. Они провели в Париже пять весьма насыщенных месяцев. Более чем достаточно.
В середине января Прекрасная Отеро любезно распахнула перед Чикитой двери своего hôtel particulier на авеню Клебер. В самый день приезда она усадила гостью в обитый голубым атласом экипаж, подарок одного из самых щедрых ее любовников, американского миллионера Вандербильта, и повезла показывать Париж, ставший ей второй родиной, уснащая экскурсию разными экстравагантными замечаниями.
Начали они, естественно, с Триумфальной арки, поскольку испанка жила совсем рядом. Оттуда по Елисейским Полям добрались до площади Согласия. Чикита в детстве прочла книгу о Французской революции и теперь живо представляла, как катятся с эшафота окровавленные головы Людовика XVI, Марии-Антуанетты и мадам Дюбарри, но Прекрасная Отеро не дала ей погрузиться в исторические фантазии и быстро велела кучеру отправляться в квартал Мадлен, чтобы показать Чиките лучшие рестораны. Потом они проехались перед «Гранд-опера» («Правда, похожа на гигантский свадебный торт?»), перед «Комеди Франсез» («Никому не говори: Расин — лучшее снотворное»), перед Пале-Рояль («Здесь жил кто-то знатный, точно не помню») и, разумеется, перед «Галери Лафайет». Затем вывернули на улицу Риволи, обогнули Лувр и по набережной Сены добрались до Йенского моста, чтобы взглянуть на Эйфелеву башню.
Отеро рассказала Чиките, что многие парижане до сих пор не могут привыкнуть к этому сооружению и находят его отвратительным. «Некоторые даже глаза завязывают, проезжая мимо, — заметила она со смешком. — А мне очень даже нравится». И сравнила башню с долговязой, костлявой и неуклюжей дамой, которая тем не менее обладает неизъяснимым шармом, — а ведь таких немало. «К „Мулен Руж“», — бросила она кучеру, не удосужившись справиться, не устала и не заскучала ли Чикита. Они проехали полгорода, только чтобы мельком глянуть на знаменитое кабаре на Монмартре, видевшее многие успехи Отеро, и та засобиралась домой: «На сегодня хватит. Вечером я выступаю в „Мариньи“, и ты обязана на меня посмотреть».
Чикита не замедлила убедиться, что благоговение парижан перед Каролиной Отеро — никакая не выдумка. Спектакль состоял из нескольких номеров — в нем участвовали комики и шансонетки, шпагоглотатели и дрессированные собачки, — но гвоздем программы стала одноактная пантомима «Фиеста в Севилье». Сюжет ее был донельзя прост: тореадор погибает от рук ревнивой возлюбленной, когда она узнает о его романе с цыганкой Мерседес, в роли которой и выходила Отеро. В самом начале она исполняла песенку, а потом все сводилось к пантомиме и танцам. Публика не сомневалась, что перед ней — воплощение страстной андалузки (на самом деле Отеро была чистокровной галисийкой), и устроила овацию, когда артистка появилась на сцене в куртке матадора, расшитой драгоценными камнями. Чикиту привел в восхищение не сам наряд, чересчур кричащий на ее вкус, а то, как грациозно Отеро движется, таща на себе такой вес.
Но самое интересное случилось в конце, когда занавес раздвинулся, и Прекрасная вышла на поклон. Супруга одного влюбленного в актрису господина вскочила со своего места в партере, выхватила револьвер, спрятанный в рукаве фасона «жиго», и выстрелила в соперницу. К счастью, в цель она не попала, но скандал разразился грандиозный.
— Великолепно! — воскликнула Отеро по дороге домой. — Стараниями этой идиотки у нас будут аншлаги до конца сезона. А знаешь, что смешнее всего, Чикита? У меня никогда ничего не было с ее муженьком. Он считай что босяк, даже без счета в «Картье»!
За три года, прошедшие со встречи с Чикитой, Отеро утвердилась в статусе одной из самых желанных и дорогих demi-mondaines Парижа. По ее собственным словам, только Эмильена д’Алансон и Клео де Мерод могли с нею сравниться. С обеими она состояла в прекрасных отношениях и делила нескольких любовников. Некоторые самонадеянные особы тешили себя мыслью, будто входят в тот же круг, но в действительности были всего лишь банальным ветреницами с претензией на величие. «Да, дорогая, нужно знать себе цену и мужчин иметь немного, но богатых, — поучала Отеро Чикиту. — Будешь слишком разбрасываться — прогадаешь».
Каролина, несомненно, купалась в любви сильных мира сего и рыбешек помельче. Один журналист недавно написал статью с предложением выставить ее как национальное достояние на вскоре предстоящей Всемирной выставке. И он не шутил! Престиж мужчины, которому удавалось зазвать ее на чашку чая в отель «Ритц» или на ипподром «Лоншан», мгновенно подскакивал до небес. Полненькая, вечно вооруженная милым моноклем Мими д’Алансон была само очарование, а самая юная из трех Клео сводила мужчин с ума детскими ямочками и аристократическими манерами, но ни та ни другая не могли похвастаться тем, что собрали у себя за столом с полдюжины европейских монархов. Это отнюдь не преувеличение: в день тридцатилетия Каролины Отеро «Максим» закрылся на частное празднование, чтобы танцовщице не мешали отметить рождение в компании Леопольда II, кайзера Вильгельма, императора Николая II, князя Монако Альбера, принца Уэльского и короля Испании Альфонса XIII.
— Мы чудесно провели время, я танцевала для них босая, и они завалили меня подарками, — рассказывала Отеро. — Только я волновалась, ведь в конце вечера мне предстояло выбрать, с кем отправиться в постель. Но как никого не обидеть? К счастью, они сами все решили. Выбрали Альфонса XIII как самого молодого. Отличный выбор! В ту ночь король Испании вошел в мою спальню мальчишкой, а вышел самым что ни есть настоящим мужчиной.
Чикиту очень удивило, с каким презрением ее гостеприимная хозяйка относится к «фее электричества». Но потом она узнала, что все аристократы и эстеты предпочитают сохранять верность свету свечей. Каролина не признавала и телефон, поскольку, в ее представлении, отвечать на звонки полагалось прислуге. Телефон как модная и дорогая новинка у нее, конечно, имелся, но пользовалась она им редко, общаясь с друзьями посредством записок, посланных с кучером.
На людях Отеро всегда появлялась в дорогих нарядах от Ворта и мадам Пакен, но дома любила небрежность, забывала о каблуках и корсетах и расхаживала простоволосой, в пеньюаре и шлепанцах. Все утро спала, а пробудившись, неизменно выпивала рюмочку анисовки и раскладывала пасьянс.
Каролине втемяшилось, что Тулуз-Лотрек будет счастлив написать портрет Чикиты, и очень скоро она привезла подругу в его студию. Художник, сидевший в инвалидном кресле, встретил их в скверном настроении. От него несло спиртным. Он накладывал последние мазки на холст, изображавший Мессалину, и вскоре выяснилось, что, кроме малого роста, у них с Чикитой нет ничего общего. Словом, Тулуз-Лотрек повел себя столь грубо и высокомерно, что визит продлился недолго.
— Не суди его строго, — оправдывала приятеля Отеро. — Он только что вышел из сумасшедшего дома и утратил joie de vivre[98],— по мнению куртизанки, все несчастья низкорослого художника происходили от безумной любви к жестокосердной танцовщице Луизе Вебер, более известной под прозвищем Ла Гулю — «Обжора».
Эта бабенка, в юности работавшая прачкой и натурщицей, стала королевой «Мулен Руж», потому что умела плясать канкан бесстыже, как никто: она высоко задирала ноги в черных чулках, и зрители прекрасно видели все, что находилось у нее под юбками. Тулуз-Лотрек написал несколько ее портретов, влюбился без памяти и терпеливо сносил все ее насмешки. К несчастью, Обжору привлекали больше дамы, чем господа. Однако это не помешало ей в один прекрасный день забеременеть, после чего она была вынуждена покинуть кабаре и оставить карьеру танцовщицы. После родов никто не брал ее на работу.
Ла Гулю с горя запила, вконец отощала и нанялась в захудалый цирк, где ее выставляли в клетке, словно дикого зверя. Всякий раз, когда зрители кидали монетку в жестяное блюдце, она задирала ногу, как в лучшие времена в «Мулен Руж». Дабы избавить ее от таких унижений, Тулуз-Лотрек предложил ей руку и сердце, но она ответила, что предпочитает нынешнее жалкое существование супружеству с недомужчиной. Тогда художнику оставалось только ярко разукрасить стены фургончика, в котором она следовала за цирком по городам и весям. После такой любовной истории как не ожесточиться?