Тирза

Сейчас Хофмейстер рассмотрел, что ноги у нее стали толще. Немного отекшие, не такие эстетичные, как раньше, не такие неприкосновенные. Но и он тоже изменился. Выдержал две операции на челюсти. Это было заметно, он понял это, она наверняка это заметила, но промолчала, как и почти обо всем. И так же, как она, он не стал задавать вопросов. Да и зачем?

Тут он подумал о Тирзе. Она будет здесь еще пару недель. Всего лишь пару недель, не больше. А потом отправится в путешествие, почти в кругосветку, с парнем, которого он еще не видел, но должен был познакомиться с ним у нее на празднике, на ее большой вечеринке. Он однажды спросил у нее:

— Это один из тех ребят, которых я по утрам заставал у нас в ванной?

Но она только посмотрела на него с улыбкой и ответила:

— Да нет, пап, те все были одноразовые, на одну ночь.

Он тогда глупо улыбнулся и пробурчал:

— Угу.

Он никогда не смог бы связать воедино мир своей дочери и мир одноразовых парней. И то, как мимоходом она об этом сообщила, выбило его из колеи. Не то чтобы он был шокирован, от силы чуточку обеспокоен. Не более того.

— Я предложил тем мальчикам чистое полотенце, — сказал он, но скрыть волнение у него не получилось, и Тирза, похоже, это заметила, потому что сказала:

— Пап, только не переживай, пожалуйста. Я знаю, что делаю, я же не глупая.

— Нет, нет, — сказал тогда он, — конечно.

И развернулся, чтобы заняться своими делами, хоть и напрочь позабыл в тот момент, что это были за дела.

Он начал чистить зубы, стоя рядом с супругой, и вспомнил тот их разговор с Тирзой, и тех парней, которые тоже были здесь, часто в полумраке, потому что боялись зажечь свет. Как будто знали, что они нелегально проникли в ванную Йоргена Хофмейстера.

— Тебе не нужно бояться, — сказала она и чуть развернулась, чтобы ему было лучше ее видно.

Он вытащил изо рта щетку. О чем это она? Потом снова повернулся к раковине, выплюнул пену и прополоскал рот. Наступит август, и Тирза исчезнет. Он останется один, разве что время от времени ему будет досаждать жилец, обнаруживший очередной дефект квартиры. В его жизни начнется новый этап, этап без Тирзы.

— Тебе не нужно бояться, — снова сказала она.

Он взял полотенце и вытер рот, больно задев губу. Наверное, прикусил.

— Чего именно?

— Что я буду спать рядом с тобой.

Он свернул полотенце. Белое. Оно не очень хорошо отстиралось. На нем остались пятнышки крови.

— Почему я должен бояться? И чего именно?

— Меня.

— Тебя?

Он рассмеялся.

— Где мыло? — спросила она. — Я хочу вымыть руки.

— У нас только жидкое. Тирза пользуется только жидким мылом, если вообще пользуется. Говорит, что мыло вредно для кожи и гораздо лучше мыться просто водой. Только непременно теплой водой. — Он открыл шкафчик и протянул ей флакон.

Она сняла кольцо. Хофмейстер посмотрел на него и спросил себя: куда она дела обручальное кольцо? Она стала мыть руки.

— Когда я лягу рядом с тобой, — сказала она, подставив руки под кран, — не нужно чувствовать себя неловко.

Он посмотрел в зеркало на свою грудь, плечи и руки. И правда, белое тело. Как будто сырое. Еще хуже, чем раньше. Сухая кожа к тому же. Он даже купил тот специальный крем от шелушения. Мужчины в возрасте, как подметил Хофмейстер еще у себя на работе, часто думали, что они все еще привлекательны для молодых женщин, но единственное, что могло в них привлекать, были их должность, власть и деньги. Между ними и молодыми красотками могло случиться только трагическое недоразумение, которое он часто мог наблюдать. Гормональное недоразумение.

— Я хотела сказать, — продолжила она, — чтобы ты ничего себе не придумывал. То есть прости, что сложилась такая неловкая ситуация, но это ничего не значит.

Хофмейстер тоже принялся мыть руки.

— Что именно «ничего не значит»?

— То, что я здесь. Мое присутствие.

— Мне и в голову никогда не приходило, что это может что-то означать, — сказал он. — Ты здесь, и тебе нужна кровать. Всем людям нужно спать. Это знает любой ребенок. Я не придал этому никакого особого значения, я принял все как есть. Я всегда принимаю все как есть.

— Да-да, я все это знаю, людям нужно спать, всем нужна кровать, но я сейчас говорила о том, что ты не вызываешь у меня сексуального влечения. Что тебе не стоит этого опасаться. Тебе не придется делать ничего такого, чего ты не хочешь. Господи, почему ты заставляешь меня все это тебе объяснять? Ну помоги же мне хоть немножко!

Хофмейстер мыл руки с особой тщательностью. Как будто он весь день возился в земле. Он думал о том, чтобы не забыть завтра утром достать из шкафчика под раковиной на кухне новую зубную щетку и положить ее в ванной. У каждого должна быть своя зубная щетка. Счастье должно начинаться с правильного распределения собственности.

— В принципе, я стараюсь почти никогда не делать ничего такого, чего мне не хочется. Но дело часто не в том, чего нам хочется. Скажем так, в жизни мы часто делаем не то, что нам хочется, а то, что мы должны делать.

Он почесал правую руку. Его укусило какое-то насекомое. Наверное, вчера, когда он без рубашки гулял по саду и любовался своей яблоней, помидорами и тыквой. Тыквы — они как сорняки. Если все делать правильно, они разрастутся с огромной скоростью. Вчера была прекрасная ночь, первая теплая летняя ночь. Без духоты, что самое приятное. Обещание тепла.

— Я говорю не о работе, — сказала она. — Не о домашних обязанностях или заботе о престарелых родителях. Я говорю о сексе. А это не то, что мы должны делать, а то, чего мы хотим. Я же сказала: тебе не придется делать ничего такого, чего ты не хочешь, чтобы ты не подумал, что я на что-то надеюсь или решила, будто между нами что-то такое еще возможно. Потому что я на это не надеюсь и не хочу ничего такого. Не хочу. Я этого больше не хочу. Я просто хотела узнать, как у тебя дела. У тебя и у Тирзы.

— Я тебя не понимаю. Я вообще ничего уже не понимаю. Ты несешь какую-то ерунду. Уже поздно. Давай ложиться спать.

— Я имею в виду, что у нас не должно быть секса, мы даже не будем начинать ничего такого. — Она говорила так, будто ей приходилось объяснять что-то ребенку, причем труднообучаемому ребенку.

— Приятно слышать, — сказал он и вытер руки. — Это могло бы привести к ненужным осложнениям.

— Кого?

— Этот дом. Тут все налажено. Все устроено. У нас есть домработница. Новенькая. Она из Ганы. Тут есть папа. Он не из Ганы. И есть ребенок. Тут есть деньги, есть еда, есть любовь, да-да, ты удивишься, но тут есть любовь. И в эти последние недели, пока Тирза еще живет дома, мне бы не хотелось никаких осложнений, никаких сложностей, никакой напряженной обстановки, которая накалялась бы и накалялась до тех пор, пока бы не стала совершенно невыносимой. С момента твоего ухода оценки Тирзы резко улучшились. Я не хочу говорить, что тут есть связь, но вот так вышло. Думаешь, это случайность?

Он аккуратно положил синюю щетку рядом с зеленой, как делал это каждый день.

— Я вам не помешаю, — заверила его супруга. — От меня не будет никаких осложнений.

Он обеими руками оперся о раковину. В ванной было совсем не жарко, но он почувствовал пот под мышками.

— Зачем ты приехала? — спросил он, отводя от нее взгляд. — Чего ты хочешь? Что нам с тобой еще обсуждать?

— Я только что тебе сказала. Я ничего не хочу. Хотела посмотреть, как вы тут живете. Вот и все, чего я хотела. А обсуждать я совершенно ничего не желаю.

Она ущипнула себя за мочку уха, левого уха. Он уставился на стиральную машину. Сначала она стояла на кухне, но всем там мешала, и ее переставили в ванную. Это была одна из последних вещей, которую купила его супруга, прежде чем уйти.

— Тебе мешает, что я тут? — спросила она. — Я тебе мешаю? Мне уйти?

Он потер руки, чтобы понять, насколько сухая и грубая у него кожа, и задумался, можно ли понять возраст человека по его рукам. Он где-то об этом читал. Борьба со старением в наши дни переместилась с лица на руки.

— Я не знаю, — сказал он, — мешаешь ли ты. Если тебе нужен честный ответ, то я не знаю. Может, было бы лучше, если бы ты не возвращалась, но ты здесь. Это хорошо. И ты хочешь остаться на ночь. Это тоже хорошо.

Она все еще сжимала пальцами мочку уха.

— Ах, Йорген, — сказала она. — Мой Йорген. — И отпустила ухо. — Знаешь что? Меня ведь никогда к тебе не тянуло. Никогда. Даже в самом начале. Ты знаешь, что это такое — сила притяжения? В смысле, тебе о чем-то говорят эти слова? Если не только в теории?

Он провел руками по лицу, почувствовал щетину и наклонился чуть ближе к зеркалу, не очень сильно, на пару сантиметров.

— Сила притяжения? Что еще за сила притяжения? О чем ты вообще?

— Зверь, — сказала она. — Вот что такое притяжение. Животная сила, о которой не нужно размышлять, потому что она просто есть. Потому что она просто существует. И это не то, что можно списать со счетов разумными аргументами. Не то, что можно стереть и замазать. Это сильнее тебя. Вот что такое сила притяжения. Это то, что иногда охватывает людей, когда они видят другого человека. Она может умереть, чаще всего потом она умирает, и когда ты снова встречаешь этого человека, то уже не воспринимаешь его как существо определенного пола. Подходящего тебе пола.

Он изучал себя в зеркале, а потом посмотрел на нее, на ее отражение.

— Я тоже не чувствую к тебе никакого притяжения, — сказал тихо, потому что вдруг испугался разбудить Тирзу. Он продолжал рассматривать себя и говорить шепотом: — Если ты хочешь об этом узнать, если ты об этом. Ты меня не возбуждаешь. И никогда не возбуждала. Может, ты так действуешь на других мужчин. Но не на меня. Ты всегда казалась мне презентабельной. В том смысле, что я мог появиться с тобой где угодно, не стесняясь. Практически где угодно, за редкими исключениями, но не будем о них. Поэтому я и выбрал тебя. Потому что к моей карьере и к моему дому должна была прилагаться и женщина. И я подумал, что это ты. Ты — та самая женщина, которая дополнит мою карьеру.

Он еще больше приблизил лицо к зеркалу. Да, кожа уже не была такой гладкой, как раньше, такой упругой. Что-то провисло. Образовался второй подбородок. «Раньше» — в этом слове пряталась не только его собственная история, а с ней и история его супруги, их дочери Иби, и, конечно, нельзя забывать и о Тирзе. В этом слове спряталась вся жизнь.

— Но, Йорген, — сказала она, — неужели ты думаешь, что я никогда об этом не знала? Думаешь, я никогда этого не замечала? И никогда не чувствовала? Думаешь, я никогда не видела, как ты на меня смотрел, если и смотрел? Не видела твое отвращение? И панику.

Он не ответил. Он уже не был сконцентрирован на своем отражении, его взгляд теперь скользил по ванной комнате, по мрамору, ванне, по теплому полотенцесушителю, который обеспечивал их зимними утрами теплыми полотенцами. Все аккуратно, все чисто. Все, как должно быть.

— Но ты, — продолжила она, — ты ничего не видел. Ничего. Все эти годы ты был слеп. Я не хотела тебя так же, как и ты не хотел меня. Но ты этого не видел. Я считала тебя старым. Но ты этого не чувствовал. Ты был слишком занят. Уж не знаю чем, но ты всегда был занят.

— Старым?

— Слишком старым.

— Слишком старым? О чем ты? Когда кто-то становится слишком старым?