Изменишь однажды...

Я иду за Максимом к нашей группе. Откуда-то сбоку ко мне подскакивает ребёнок и обнимает так, что хрустят рёбра.

— Тётя Надейка! Ура! Как дела у Тима? Он придёт? У меня каникулы! Я буду в Москве с ба и дядей Максом! У меня только одна четвёрка, а то мама сказала, что не пустит на танцы! Я лев! Раскрась меня первую!

— Смеясь, к нам подходит с распростёртыми объятиями тётя Геля, Анина мама.

— Тише, Зоя, уронишь! Наденька, как я рада тебя видеть! — Я замечаю в её глазах участие и понимаю, что она в курсе всего. — Ничего, ничего, милая, всякое в жизни бывает. И это пройдёт, поверь мне. У тебя сыночек, надо держаться.

— Спасибо, тёть Гель. — Я шмыгаю, но стараюсь сконцентрироваться на главном. — Где грим и кисти?

Следующие два часа я изображаю на лицах детей мордочки зверят. Стараюсь аккуратно повторить рисунок на фотографиях, которые мне показывает хореограф. Это не всегда легко, — детям щекотно, они быстро устают от неподвижного сидения. Чтобы сэкономить время, я рисую только лица, а шеи и руки поручаю широкими мазками разрисовывать другим мамам.

Суета вокруг, смех детей, тёти Гелины мягкие похлопывания по спине успокаивают и на меня нисходит вдохновение. Когда кто-то угощает меня чаем, а следом и сладким пончиком, я с удовольствием приканчиваю и то и другое. Потом оглядываюсь — нельзя ли добавки? И Максим сует мне в руки целую коробку.

Закончив с работой, я, наконец, выпрямляю спину и понимаю, что уже некоторое время у меня в кармане вибрирует телефон. Звонят из садика Тимофея.

— Надежда Сергеевна, слава тебе господи! — голос директрисы срывается от волнения. — Ради бога, простите! На прогулке к детям забрела кошка, видимо, потерялась. Дети её гладили, а Тимофей так и вовсе на руки взял и тискал…

— У него начался приступ? Вы сделали впрыск из его ингалятора?

— В том и дело, Надежда Сергеевна! В группе была педагог на замене, она молодая, с таким не сталкивалась, не знает, как пользоваться, сломала его, господи боже мой… — женщина ещё что-то пытается сказать, но я кричу в трубку, что срочно выезжаю и бегу одеваться.

Тётя Геля хватает меня за руку:

— Наденька, что-то с Тимошей? Тебя Максим отвезёт! — Тот кивает. Он уже надел свою куртку и протягивает мне пуховик и сумку.

Мы бежим на парковку и я, задыхаясь от ужаса, говорю адрес.

Едва прибыв к детсаду, даже не дожидаясь полной остановки машины, я открываю дверь и несусь в группу. Мой мальчик бьётся в истерике на полу. Он мечется, царапает горло, кашляет, хрипит и заливается слезами. Возле него скрючилась воспитательница, пытаясь удерживать голову от ударов. Директриса подбегает ко мне и пытается что-то сказать. Я выхватываю из сумки баллончик, падаю на колени, рывком поднимаю Тима и разворачиваю к себе спиной. Левой рукой зажимаю нос, а правой сую ему наконечник ингалятора в рот, командуя сомкнуть губы и пшикаю несколько раз, пока кашель, наконец, не ослабевает. Тим начинает делать судорожные глубокие вздохи самостоятельно.

Я поднимаю обмякшего сына на руки, прошу принести его одежду и говорю, что нам надо в больницу. Максим, который всё это время был рядом, мягко забирает у меня ребёнка и идёт к машине.

В больнице нас проводят в детскую палату. Я рассказываю доктору, что произошло и порядок своих действий, пока он осматривает Тимофея, а медсестра берёт кровь для анализа. Мой ребёнок так ослаб, что не может сопротивляться. На большой пальчик ему цепляют прибор для измерения уровня кислорода в крови, а на рот и нос надевают кислородную маску. Доктор спрашивает, когда у сына диагностировали астму, какие у нее возбудители и что за препараты выписывает наш врач. Он говорит, что я всё сделала правильно и предлагает побыть в больнице до вечера, чтобы проследить за состоянием Тимофея.

Дыхание у сына полностью выровнялось. Я присаживаюсь на стул возле кровати, убираю с его лба влажные от пота волосы.

— Тебе так понравился котик, что ты решил погладить его, да, малыш? Другие дети играли с ним, и ты забыл, что тебе нельзя, так?

— Да, мамочка. Это был такой красивый кот! Он так смешно мурчал и мне хотелось послушать его поближе.

— Тебе нужно немного потерпеть, мой золотой. Когда тебе исполнится пять лет, мы начнём принимать волшебные капли. Они тебя вылечат, как заколдованного принца. И после этого ты сможешь гладить хоть по десять котиков в день, договорились? — Сын кивает. У него слипаются глаза.

— Мамочка, спой мне песню про рыжую кошку?

На втором куплете Тим уже крепко спит.

И тут в палату врывается Артём.

Глава шестая

Артём подходит к сыну, наклоняется, слушает дыхание и, нежно обняв за плечико, целует в темечко. Он задерживается так на несколько секунд, а потом поворачивается ко мне с белыми от бешенства глазами.

— Ты! Бесполезное существо! И месяца не продержалась! Чуть не убила Тимофея! Что ты за мать! Чем ты занималась?! Заберу сына! — В тираде я слышу ещё оскорбления, угрозы, сомнения в моих умственных способностях.

Я опешиваю от такого взрыва. Пытаюсь вставить хоть слово, попросить, чтобы не шумел, иначе проснётся Тим; оправдываюсь, что это дикая случайность. Но тут в дело вступает Максим. Честно говоря, до этого момента мой мозг даже не фиксировал его присутствия.

— Здравствуйте, Артём, эээ, не знаю, как вас по батюшке. Я Максим, Надин друг. — Он протягивает руку для рукопожатия. — Думаю, сейчас не время и не место для такого всплеска эмоций. Ребёнок спит, восполняет силы. Ситуация вовсе не была критической. А и будь она критической, ваша супруга блистательно с ней справилась. Доктор особенно отметил четкий порядок ёё действий. Пожалуй, нам стоит выйти. — Максим аккуратно берёт Артёма за предплечье, другой рукой покровительственно приобнимает за плечо, и мягко, но настойчиво ведёт в коридор. По дороге он ещё что-то говорит мужу, наставительно кивая. Артём ошеломлён. Разинув рот, он смотрит на Максима как-то снизу вверх, но повинуется.

Рухнув на стул, я тру лицо. С чего это он явился? Наверное, получил сообщение о нашем прибытии в больницу, когда я предъявила страховой полис. Я бы всё рассказала Артёму и так, едва у меня освободились руки.

Пожалуй, эмоциональных качелей на сегодня многовато. Когда в палату возвращается Максим, я благодарю его за всё и заверяю, что мы в порядке и вечером вернёмся домой на такси. От усталости и опустошения у меня заплетается язык. Я стягиваю обувь и бочком ложусь рядышком с Тимом на кровать. Осторожно беру его ручку в свою. И засыпаю, едва моя голова касается подушки.

Проснувшись, я некоторое время не могу понять, где нахожусь. Осознание приходит через пару секунд. Рядом сопит Тим, а мне срочно нужно в туалет. Я аккуратно поднимаюсь и вижу, что в углу, скрючившись в кресле для посетителей, что-то читает в телефоне Максим. Ощутив моё движение, он выпрямляется и шёпотом спрашивает, не случилось ли чего?

Я жестами показываю в сторону санузла и прошу приглядеть за ребёнком. Максим поднимает большой палец вверх. Позже нужно будет проанализировать, как ему так легко удалось заговорить зубы Артёму. Очень хороший навык.

Сделав свои дела в туалете, я мою руки и разглядываю себя в зеркало. Такую чувырлу ещё поискать. На голове — воронье гнездо, под глазами — глубокие тени, лоб и щека измазаны в краске. Делаю пучок поаккуратнее, смоченной в воде салфеткой стираю пятна.

Тим уже проснулся. Он повернулся на бочок, подложил ладошку под щеку и молча смотрит, как я подхожу. Я обнимаю его, глубоко вдыхаю запах за ушком и спрашиваю, хорошо ли он себя чувствует. Получив кивок в ответ, я нажимаю на кнопку вызова медсестры и говорю, что мы уже готовы ехать домой.

Несмотря на протесты, нас везёт Максим. Мне жутко неудобно, наверняка у них с мамой и племянницей были планы. Но он лишь пожимает плечами. У этого мужчины слова, видимо, продаются по двойному тарифу.

— Мама, это что за дядя? — вдруг спрашивает меня Тимофей и я спохватываюсь, что до сих пор не представила сыну нашего спасителя. Кто его знает, успела бы я вовремя, не будь Аниного брата рядом.

— Это Максим, Зоин дядя, малыш.

— Зоин дядя, ты знаешь, что у нас теперь новый дом? — обращается к мужчине сын. — Там всего две комнаты!

— Уверен, что это великолепные комнаты! — улыбается Максим. — А двор хороший?

— Отличный! Там есть деревянная горка-корабль! И заборчик из шин! И ещё лебеди! — я прыскаю, вспомнив замечательное покрышечное творчество, и радуюсь, что Тимофей как будто забыл о дневном происшествии.

Максим проводит нас до квартиры и категорически отвергает предложение выпить чаю. Он поднимает руку в знак прощания и уходит.

Дома мы с Тимом повторяем ежевечернюю рутину. Ужинаем, наполняем ванну. Сын играет с корабликами, пока я намыливаю ему спинку и делаю смешные шапочки из пены. Чистим зубы и потом, лёжа в большой кровати, с удовольствием жмёмся друг у другу боками. Он листает книжку со Шмяком, а я набрасываю в блокноте план дальнейших действий.

Когда Тим засыпает, я беру телефон и тихонько ухожу на кухню. Как обычно, Аня сразу отвечает на звонок.

— Привет! Надейка, мне так жаль, что у Тима был приступ! Ты же так его оберегала! Мама позвонила сразу, как только вы уехали. Ой, спасибо тебе, дорогая, мы же первое место взяли! Сертификат на сто тысяч и кубок! Мама говорит, Зойка разрыдалась от радости прямо на сцене.

— Анюта, поздравляю! Зоя — умница! Но это и ваша с тёть Гелей заслуга. Кто водил ее в студию все эти годы, поднимался, ни свет ни заря, тащил на себе тушку, когда у нее внезапно уставали ноги?!

Подруга вздыхает и соглашается со мной. Потом продолжает с возмущением:

— Нет, ну у меня в голове не укладывается, что за сволочь этот Артём! Прискакал в палату и устроил сцену!

— Это Максим тебе доложил? Он был как дрессировщик собак против бультерьера.

— Смешно, потому что Макс боится даже йорков. В общих чертах рассказал. Я просто Нилова хорошо знаю. Поняла, что он свой норов ни при ребенке, ни при чужом человеке сдержать не сможет. Блин, Надейка, слава богу, что ты от него ушла. Он же все эти годы у тебя кровь пил, мозг жрал, да печень клевал.

— Неужели это настолько ощущалось? Я думала, он в Москве только с катушек съехал.

— Это он в Москве окончательно съехал. А так-то ему давно успокоительное пить пора. Или сразу в дурку.

Я слышу в трубке чьё-то тихое кряхтение и спохватываюсь:

— Прости меня, Анечка, дуру грешную, — причитаю я голосом Чуриковой из «Ширли-Мырли», — прости, Христа ради! Виноватая я, ой, как я виноватая! Поздравляю тебя с рождением сыночка! Как назвали-то наследника престола?

Анька взвизгивает и хрюкает в трубку:

— Дурында! Я сейчас так заржала, что малой грудь потерял и получил молоком в глаз! Назвали Егором, свет Александровичем. Про вес, рост я тебе писала. И звонила! Много раз!

— Да, я видела. Прости меня, пожалуйста. Я так больше не буду. — В последний раз мы с ней болтали, когда я только въехала в новое жилье и теперь вкратце рассказываю, какая хандра на меня напала в эти недели и каких усилий мне стоило вообще что-то делать.

— Я только из-за того к тебе с младенцем наперевес не примчалась, что видела синие галочки в ватсапе. Думаю, значит, сообщения читаешь, не померла, небось. Ты ж недели на две с радаров пропала! Брата вот только сегодня догадалась отправить, и то, обстоятельства вынудили. Что, прожужжал поди все уши тебе наш профессор Лосяш?