Моя Мия. На осколках первой любви

Ведёт себя как обычно. Движения плавные, привычные. Но, просто… больше не мой. Нервно сглатываю ком в горле и сжимаю пальчики в осенних ботинках. Мирон Громов – не мой. Это понимание бьёт по мозгам не хуже, чем коктейли, которыми напичкал меня Офицеров. Сейчас понимаю, что делал он это с определённой целью. А я была так увлечена местью…

И если бы не Мир…

Изнутри вдруг выворачивает… В желудке урчит и перед глазами всё расползается.

Зажимаю рот рукой, с испугом смотря по сторонам.

– Что? – спрашивает Мир, мрачно поглядывая. – Хреново тебе?

– Останови, – умоляю, пытаясь отвлечься от подступающей тошноты.

Громов резко сбавляет скорость и паркуется на обочине. Мухой вылетев из машины, склоняюсь над сугробом. Так плохо мне никогда не было. Наизнанку выворачивает. Даже холод не спасает.

Слышу, как хлопает дверь с водительской стороны.

– Не подходи, – ору, вытягивая руку и тут же снова закашливаюсь.

Ну, когда он меня слушал?

Прокля́тые спазмы всё не заканчиваются. Склонившись, загораживаю лицо волосами, чтобы Мир не запоминал меня в таком виде. Хочу быть для него лучшей. А принцессы, как известно, многие естественные вещи не делают.

Мирон терпеливо ждёт чуть позади.

– Надралась до шариков, Карамелина, – тяжело вздыхает. Приближается и аккуратно собирает мои раскиданные по плечам волосы. Бережно приобнимает свободной рукой. – Ну не умеешь пить – не пой, горе моё луковое.

– Отвали, – рычу, отталкивая его от себя. – Без тебя разберусь.

Он как скала, блин. Ни на шаг не сдвигается. Продыха не даёт. Ни единого шанса остаться принцессой.

– Давай уже, – хрипит. – Я сдохну на дороге от переохлаждения, пока ты будешь вызывать барабашку. Всю жизнь жалеть будешь.

– Меня от тебя тошнит, вообще-то, – говорю, едва не плача.

Через несколько минут желудок перестаёт напоминать о себе. Утерев рот тыльной стороной ладони, с достоинством вытягиваюсь и королевской походкой отправляюсь на своё место.

Громов оббега́ет капот, заваливается в машину и греется, потирая руки. Затем молча протягивает мне бутылку с водой. Забираю её, сталкиваясь с его холодными пальцами.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

Когда автомобиль возобновляет движение, по салону разливается звук стандартной мелодии от айфона. Вытянувшись, Мирон извлекает из кармана брюк телефон, сверкнув фотографией рыжей. Попеременно смотрит то на дорогу, то на светящийся экран. А потом... выключает звук, убирает мобильный обратно в карман и сворачивает к автозаправочной станции.

– Чай тебе куплю, – тихо произносит, паркуясь у входа. – В таком виде нельзя пока домой.

Взглядом провожаю широкую спину и ровно выстриженный затылок, скрывающийся за прилавками. И пусть мне сейчас паршиво, как никогда. Пусть. Внутри всё дрожит от радости, что какое-то время мы проведём вместе.

В закрытой машине.

Только вдвоём.

Глава 7. Разбитая Мия.

Пока дожидаюсь Мирона, телефон в сумке подаёт признаки жизни.

– Да, – отвечаю как можно энергичнее.

– Ты где? Я состарился, пока ждал твоего звонка.

– Не ври, папочка, – как обычно, льщу. – Ты у меня молодой.

В трубке раздаётся хриплый смех.

– Вопрос не снят, Мия.

– Я… с Мироном. Он привезёт.

– Хм. Мне казалось, вы не ладите в последнее время?

– Всё нормально, пап, – настаиваю.

Пара секунд тишины обрываются строгим голосом:

– Давай недолго там. И без глупостей.

Ох.

Пожалуй, я бы с удовольствием наделала глупостей, но Мир не захочет. Последний, кстати, уже вышел из дверей павильона на автозаправочной станции и разговаривает по телефону. Увидев, как я наблюдаю, отворачивается. Замерев, пытаюсь прожечь дыру в его спине. Бесит, что он должен отчитываться перед кем-то, если проводит время со мной.

Перестать быть центром его вселенной – моя главная болевая точка.

Громов усаживается в БМВ и тяжело вздыхает.

– Пей, – протягивает мне картонный стаканчик. – И вот ещё, – выкладывает на панель упаковку жвачки.

– Спасибо, – вскрываю крышку и затягиваюсь тёплым паром.

– Пожалуйста.

Пью обжигающий чай без сахара, как я люблю, мелкими глотками. Мирон не смотрит. Сидит прямо, ведёт себя отстранённо.

Добравшись до дна, убираю стаканчик и хватаю жвачку.

– Рыжая тебя потеряла? – не могу сдержаться.

– Только не начинай, – предупреждает. – Ты, как Юлька.

– Юлька? – удивляюсь. Его сестре шестнадцать, и она та ещё штучка.

– На последнем ужине она случайно опрокинула на Ладу стакан сока. А ещё раньше случайно выбросила её зубную щётку из стаканчика в ванной.

Смеюсь в голос, пока Мирон направляет автомобиль к дороге, но ощущаю, как в груди царапаются острые коготки обиды. Почему-то факт, что Лада ночует в доме Громовых, я воспринимаю как прямое предательство тёти Насти и дяди Андрея.

Ничего не могу с собой поделать.

От горячего чая становится душно, поэтому я расстёгиваю замок и принимаюсь стягивать с плеч пуховик.

– Что ты делаешь? – спрашивает Мир.

– Мне жарко.

Пальцы на руле сжимаются, но Громов никак не комментирует, а когда мы наконец-то заезжаем на территорию коттеджного посёлка, в котором оба живём, паркуется слева от железных ворот.

Откинувшись на спинку кресла, разминает шею.

– Пиздец, продуло.

– Я знаю одну мазь хорошую. Мне врач выписывал, – лезу в сумочку.

– Не надо, Мия.

– Надо, – задерживаю на нём пристальный взгляд. – У тебя есть ручка?

Мирон раздражённо затягивается воздухом и извлекает шариковую ручку из солнцезащитного козырька.

Быстро выуживаю новый блокнот и пишу название. Оторвав листочек, передаю ему.

– Что это?! – спрашивает, держа его двумя пальцами.

– Мазь, – невозмутимо убираю в сумочку вещи.

– Нет. Вот это? – указывает на выбитую типографской краской надпись.

– А-а, – смеюсь. – Только что кто-то из девчонок подарил. Именной блокнот. Мия Алиева. Видишь?

Нечаянно касаюсь его пальцев.

– Вижу, – резко убирает руку, складывает лист и прячет в карман. – Ты мне лучше скажи, что это за фигня в клубе была?

Лицо невыносимо припекает от обжигающего взгляда, но я решаю быть честной.

– Хотела тебя позлить.

– Зачем?..

– Чтобы понял, – уставляюсь на него.

– Что именно, Карамелина?

Тяну ладонь к его мрачному лицу, но Мирон резко отшатывается. Убрав руку, отворачиваюсь и опускаю глаза.

– Ты… говорил, что мы всегда будем вместе, – качаю головой, разглядывая, как играет свет от фонаря с пайетками на платье.

– Мы и будем, – твёрдо отвечает.

– Говорил, что ты будешь строить дома, а я заниматься их дизайном.

– Так и будет, Мия. Оттого, что я люблю Ладу, между нами с тобой ничего не изменится.

– Любишь? – произношу сдавленно, поднимая на него изумлённый взгляд.

Жизнь останавливается.

Одно дело знать, что занимаются сексом, встречаются. Но любовь? Боже! Нет! Пожалуйста!

Кислорода в салоне катастрофически мало. Громов без ножа меня режет. Больно невыносимо, до такой степени, что непослушные слёзы выскальзывают из глаз.

Мирон, заметив их блеск, смачно матерится и отворачивается.

– Мия…

– А меня не любишь? – пытаюсь восстановить дыхание. – Меня больше не любишь, Мир?

Зажимаю лицо руками и плачу навзрыд. Плечи сотрясаются, а салон наполняется всхлипами.

О своём не первом за вечер позоре я подумаю завтра. А сейчас? Мне хочется расставить точки. Хочется снять наживую скальп, если придётся.

Он же не дурак?!

Нет, он не дурак. Всё понимает.

– Меня не любишь? – повторяю сквозь сжатые пальцы.

– Мия, – надвигается Мир и чувствую, как нежно убирает прядь волос за левое плечо. – Люблю, конечно. Как я тебя могу не любить?.. Как?..

– Не знаю, – огрызаюсь.

– Ты моё солнце. Я люблю тебя, даже не как сестру… Я слов подобрать не могу. Люблю тебя, как себя. Блядь.

– Что? – выкрикиваю.

– Мы же с рождения вместе. Ты всё обо мне знаешь, а я о тебе. Но я уже говорил…

Убираю руки от лица.

Мирон трудно сглатывает слюну и смотрит на меня в упор. Напряжение колется острыми иголками.

Оба вспоминаем ту ночь на даче, когда пришла к нему в комнату и в темноте забралась в постель… голышом. А он, грубо схватив за локоть, выставил за дверь.

Самое ужасное, что в таком виде в коридоре меня встретила тётя Настя. Слава богу, она не подняла шумиху и никому не сообщила. Даже родителям.

Бесцветные глаза исследуют моё зарёванное лицо, спускаются ниже к блестящему платью на груди, потом поспешно возвращаются.

– Ты… и есть я… понимаешь?..

– Не понимаю, – трясу головой.

– Я так это воспринимаю.

– Но сексом заниматься со мной не хочешь? – спрашиваю тихо.

Качает головой, словно стряхивая тяжёлые мысли.

– Я уже вышел из возраста, когда занимаешься сексом сам с собой, – отвечает отвернувшись.

– Дурак, – шепчу упрямо. – Но почему? Почему у нас не может быть также, как у тебя с ней? Я сделаю всё то же самое, обещаю.

– Ты не понимаешь, о чём просишь, – качает головой, опасно сверкнув глазами. – То, что ты устроила летом на даче – ни в какие ворота. Никогда так больше не делай. Ни с кем.

В его голосе улавливаю собственнические нотки, поэтому решаю зайти с другой стороны:

– Ты спокойно воспримешь, если я начну с кем-то встречаться?

– Это будет нескоро, – морщится он, расслабляясь. Смотрит прямо перед собой. – Сейчас тебе нужно заняться учёбой. Все восхищены твоим талантом. Секретарь с вашей кафедры сказала, что преподаватели только о тебе и говорят. Это твой звёздный час, Мия. Действуй.

Да пошёл ты, думаю про себя. Пока ты будешь кувыркаться с оранжевой куклой, я должна грызть гранит науки?

– Скажи в чём дело? – стою на своём. – Разве я не красивая?

Папа с детства талдычил, что я самая лучшая и краше нет никого на земле. Наверное, поэтому то, как долго Мирон думает над ответом , казалось бы, на очевидный вопрос, ранит и задевает.

Это заставляет возводимую годами самооценку рухнуть в один момент.

– Не отвечай, – говорю с усмешкой.

Он собранный, холодный, а я – в мясо. Растерзана и обезврежена. Побита.

Зачем? Зачем я только пошла за ним ещё и в университет? Мне теперь совсем никуда не деться. Потому что его я люблю больше, чем дизайн.

Тело неистово трясётся от рыданий, которые я сдерживаю.

Он. Её. Любит.

– Ми-я, – обжигает горячими пальцами обнажённое плечо, лямка от платья скатывается, оголяя бледно-розовый сосок, но я так ошеломлена, что мне уже всё равно.

– Никогда больше не трогай меня, Мир. Даже пальцем, – сама поражаюсь мелькнувшей стали в моём голосе.

Быстро накидываю пуховик.

– Ми-я, – хрипло повторяет. – Ты безумно красивая.

– Хватит, – это он из жалости.

– Я серьёзно. Особенно сейчас.

Не замечаю ничего вокруг.

– Я… рассчитывала, что ты одумаешься, но вижу, напрасно, – не выдерживаю и бью по двери, распахивая её. – Никогда больше не приближайся.