Прекрасный каратель

Это не работало.

Она оставила меня здесь одного.

И не было ничего ни в этом мире, ни в следующем, что могло бы исправить эту ошибку.

Весь мир был болью.

Агония была настолько сильной, что больше ничего не было. Я умирала. Я знала это. Ничто не могло причинить такой боли, если это не закончится смертью.

Я хотела драться, но во мне ничего не было. Мои конечности были лишены сил, и я тонула в бескрайнем море тьмы.

Я подумала о Рокко и о страсти, с которой он любил меня. О Ройсе и о том, как он пытался мне помочь. Потом о маме и ее нежной улыбке, ее теплых объятиях и музыкальном смехе.

— Слоан! Ты потеряла сознание! — Кто-то тряс меня, и я застонала, приходя в себя. — Ты должна тужиться, белла! Ты должна тужиться , ты почти у цели, ребенок почти здесь!

Свет был слишком ярким, и боль снова захлестнула меня волной.

— Я не могу, — простонала я, и Рокко схватил меня за руку.

Он наклонился ко мне, обхватил мою щеку, заслоняя этот ужасный яркий свет. Мой рыцарь, моя тень.

— Ты можешь все, партизан. Ты мой воин, помнишь?

Я кивнула, задержав дыхание, и акушерка приказала тужиться еще раз. Мои ногти впились в руку Рокко, когда я использовала каждую унцию силы своего тела, чтобы родить нашего ребенка. Наш ребенок. Наша недостающая часть.

Крик сорвавшийся с моих губ, был не похож н что-либо, что я когда-либо слышала, и внезапно боль исчезла, сменившись самым непреодолимым чувством облегчения.

— Поздравляю, — сказала акушерка, когда я откинулась на подушку. — У вас девочка.

Крики малышки наполнили мои уши, и я зарыдала, когда ее положили мне на грудь. Она была слишком красива для слов. И такая хрупкая. Я хотела обернуть ее и сохранить ее в безопасности навсегда. Но не в цепях. Эту маленькую девочку никогда не будут запирать, контролировать или владеть.

Рокко наклонился, чтобы поцеловать ее в голову, несмотря на кровь, грязь, ему было все равно. Мое сердце не могло вместить такое количество любви, пытающейся жить в нем. Оно наверняка взорвется.

— Не могу дождаться, чтобы рассказать тебе все о том, как мы с твоей мамой познакомились, — прошептал ей Рокко, и измученный смех сорвался с моих губ.

— У неё уже есть имя? — спросила акушерка, улыбаясь нам.

Я переглянулась с Рокко, улыбка растянула мои губы.

— Она названа в честь места, где ее спас доблестный отец, — сказала я.

Это все еще был один из самых темных дней в моей жизни, но этот маленький огонек сиял, становясь все ярче и ярче до этого самого момента. Рокко вытащил меня из глубины воды, и тело моего отца заняло мое место среди камыша.

— Ривер.

— Ривер Ромеро, — выдохнул Рокко, наклоняясь, чтобы прижаться своим ртом к моему. — У меня такое чувство, что она доставит столько же хлопот, сколько и ты, моя принцесса.

Мы поженились на следующий день после того, как меня выписали из больницы. Я едва избежала переохлаждения после купания в реке, и врачи сказали, что если бы Рокко вытащил меня чуть позже, я бы не выжила.

На церемонии были только мы, Коко и его братья в крошечной церкви у самой воды. Когда солнце зашло, мы поклялись принадлежать друг другу. Мой маниакальный, дикий, чудесный муж сделал меня своей, как только смог. И я буду его, свободная от цепей, свободнее птицы в небе, на все времена.

ТРИ МЕСЯЦА СПУСТЯ

У меня зазвонил телефон, и я схватил его с тумбочки, прежде чем выбежать на балкон, чтобы ответить, и не побеспокоить Слоан. В эти дни она не получала достаточно сна, и я не хотел добавить к этому больше, чем необходимо. Я был удивлен, когда Слоан захотела сделать это место нашим домом после того, как я держал ее здесь в плену. Но она сказала, что это место освободило ее и сплотило нас, и она полюбила его по этим причинам.

Папа был в ярости, когда я впервые рассказал ему о себе и Слоан, но я прямо сказал ему, что не собираюсь менять свое мнение по этому поводу. И как только появилась Ривер, он как будто совсем забыл о наследии Калабрези Слоан. У него никогда не было девочки, и жесткий мужчина, которым он был всю мою жизнь, казалось, таял, когда он был с ней, и я мельком видел мужчину, которым он был, пока моя мать была жива.

— Как моя любимая девочка? — На другом конце линии раздался голос Фрэнки, и я ухмыльнулся, глядя на горы. Мои братья были почти так же одержимы Ривер, как и я.

— Я не так уж и плох, спасибо. Просто красил ногти и целыми днями мечтал о мальчиках. Как обычно, — ответил я.

— Пока у Ривер нет идей о мальчиках, мне все равно, чем ты занимаешься, — пошутил он.

Я фыркнул.

— Ей три месяца. Малышка только и мечтает о молоке. Но когда на сцену выйдут мальчики, ты с Энцо можете помочь мне их прогнать.

— Они уже на ней, — согласился он. — На днях я увидел, как годовалый ребенок посмотрел на нее в парке, и я погнался за ним прямо к его маме.

Моя улыбка на мгновение стала шире, но когда между нами воцарилась тишина, я понял, что он звонит не с хорошими новостями.

— У тебя все еще нет зацепок? — Предположил я.

— Нет, — вздохнул Фрэнки. — Мы думали, что идем по его следу, но это похоже на очередной тупик.

У меня упало сердце от этой новости. Фрэнки и Энцо неустанно пытались выследить Николи с тех пор, как Слоан рассказала нам правду о том, кто он такой. Папа все еще боялся верить, что это правда, но он ничего не сделал, чтобы остановить поиски, которые были настолько близки к его одобрению, насколько мы могли получить. Мы просто хотели, чтобы наш брат вернулся домой. Мы хотели, чтобы у нашей семьи был шанс выздороветь. Но с того дня на мосту Инверно мы не видели ни его кожи, ни волос.

Он убедился, что со Слоан все в порядке, а потом я отвёз его лечить огнестрельное ранение у доктора Калабрези. Мы оставили его там, чтобы я мог отвезти Слоан в больницу, и мы знали, что его лечили — звучало так, будто он прекрасно пережил пулю. Но с тех пор никто не слышал от него ни слова. Он был подобен призраку. И его отсутствие глубоко ранило нас.

— Мы найдем его, — поклялся Фрэнки. — Я дам тебе знать, когда получу еще одну зацепку.

— Хорошо.

Из спальни донеслись тихие крики, и я оттолкнулся от края балкона, прерывая вызов.

Слоан перевернулась в нашей постели, услышав, как Ривер тоже шевелится, но я успел первым, подхватив нашу крошечную малышку на руки и прижимая ее к своей голой груди. Коко смотрел на меня со своей кровати через всю комнату, склонив голову набок. Маленький ублюдок довольно быстро проникся ко мне симпатией с тех пор, как я начал потихоньку кормить его фрикадельками Слоан. И, может быть, я тоже полюбил его.

Я завернул малышку в мягкое одеяло и выскользнул обратно на балкон, мягко покачивая ее, и она прижалась ко мне, прислушиваясь к моему сердцебиению.

Я начал тихонько напевать песню, которую сочинил специально для нее, о женщинах-воительницах и бесконечной зиме.

Она прижалась ко мне, когда ее крики стихли, и я продолжал прижимать ее к себе.

— Знаешь, дети обычно плачут по ночам, потому что хотят молока, — поддразнила меня Слоан, я повернулся и увидел, что она стоит в дверном проеме в моей синей рубашке.

— Ривер просит своего папу спеть ей, — возразил я. — Ей нужны объятия со мной больше, чем молоко.

Слоан закатила глаза и подошла к нам, обняв меня за талию так, что наша малышка оказалась между нами.

Я наклонился вперед и поцеловал ее в макушку, вдыхая ее сладкий аромат. Наша маленькая семья объединилась в одно целое.

— Я думаю, что я самый счастливый человек, который когда-либо жил, — выдохнул я.

— Ты говоришь это каждый день, — поддразнила Слоан, запрокидывая голову и предлагая мне свои губы.

— Это потому, что сегодня это еще более верно, чем вчера.

Она засмеялась, и я поцеловал ее, чтобы украсть ее счастье. Я почувствовал полноту ее губ и страсть ее любви на долгое мгновение, и я не мог не улыбнуться, когда она притянула меня ближе.

Мы вернулись в спальню и положили Ривер в ее кроватку, где она устроилась со счастливым бормотанием.

— Тебе нужно поспать? — спросил я, повернувшись к Слоан.

— Нет, — промурлыкала она, расстегивая пуговицы на своей рубашке. — Думаю, мне нужно, чтобы ты напомнил мне, как мне повезло.

Я улыбался, как голодный волк, и подкрадывался к ней, поворачивая ее от кровати и выводя обратно на балкон.

Если я собирался бросить такой вызов, тогда нам нужна была закрытая дверь между нами и спящим ребенком. Потому что, если бы Слоан Ромеро захотела, чтобы я что-то для нее сделал, я бы горы свернул, чтобы ее желания сбылись. Это означало, что она собиралась выкрикивать мое имя так, что едва могла вспомнить свое собственное. И я был готов купаться в радости ее любви, пока она не изгнала каждую тень, которая таилась в моей душе.