И гаснет свет

В чемодане хранились старые, милые сердцу мамы и папы, вещи – их любовные письма и прочие предметы, цена которых измеряется бессонными ночами, пролитыми слезами и часами ожидания. Это был чемодан, полный потаенных надежд, полузабытых страстей и прочих взрослых штук, которые Калеб пока что не понимал.

Малыш Кобб схватил одно из писем и принялся его громко читать, после чего, презрительно рассмеявшись, порвал вместе с конвертом на мелкие кусочки:

– Что за бездарность! Что за нелепость! Фу! Фу! – Он порвал еще несколько писем, после чего повернулся к Калебу и велел ему: – Доставай! Все доставай!

Калеб принялся аккуратненько вытаскивать связки писем и прочие вещи, что там хранились, чтобы они не помялись и не испортились, но Малыш Кобб был нетерпеливой куклой – он взвизгнул:

– Быстрее! Быстрее, я сказал!

После чего принялся сам вышвыривать предметы из чемодана один за другим и, когда тот опустел, велел мальчику забираться внутрь. Калеб, перепуганный и оттого совершенно безвольный, покорно влез в чемодан.

– А теперь подгибай ноги! Сгибайся! Сгибайся сильнее!

Но Калеб никак не мог уместиться в чемодан – что бы ни делал, как бы ни сгибался, как бы ни ворочался. А Малыш Кобб был недоволен, он стучал ногами по полу, пинал чемодан и все твердил:

– Сгибайся! Всякий должен уметь прятаться в чемодан!

Но у мальчика ничего не выходило. Шея Калеба, его руки и ноги неимоверно болели. Он несколько раз получил крышкой чемодана по спине, но результат был все тем же. В какой-то момент кукла, видимо, поняла, что из этого ничего не выйдет, и велела:

– Вылазь! Вылазь, ты, жалкое ничтожество! Не зря Хозяин говорил, что дети – бессмысленные существа!

Когда заплаканный Калеб вылез наружу, кукла напомнила ему про грязных плакс, но отчаянного хныканья это не остановило. Мальчик шморгал носом и вытирал всё прибывающие слезы рукавом пижамы.

– Ты плохой, – проныл Калеб. – Я думал, ты хороший, а ты плохой! Ты порвал мамины письма и дернул меня за язык. Очень больно! И в чемодан заставил залезать! Я думал, ты будешь моим другом, и мы будем все время вместе. Думал, мы будем играть…

Малыш Кобб поморщился.

– Ну, ладно-ладно, не плачь, – едва сдерживая отвращение, проговорил он. – Давай играть.

Калеб поднял на него мокрые глаза.

– А ты будешь хорошо себя вести? Обещаешь?

– У меня правило – никаких обещаний! – важно заявила кукла.

– Пообещай! – потребовал мальчик.

– Ну, ла-а-адно, – протянул Малыш Кобб. – Обеща-а-аю. Буду хорошо себя вести. Давай уже играть.

Но, разумеется, Малыш Кобб соврал. Он ни на мгновение не думал хорошо себя вести. А быть может, просто знал, как это.

– Нам нужно понять, что ты умеешь! – заявил он. – Хозяин говорит, что детям самое место на свалке, и они ничего не умеют, потому что все они – полные ничтожества.

– Ты обещал! – напомнил ему Калеб, но Малыш Кобб поднял руку – мол, подожди, это еще не все.

– Хозяин – дурак, – сказал он и вдруг огляделся по сторонам, бросил испуганный взгляд на зашторенное окно и в страхе вжал голову в плечи. – Что он может знать! Ты вот не такой уж и ничтожный. Тебе только надо немного научиться. И тогда ты перестанешь быть бессмысленным.

– Научиться? – удивился Калеб.

– Ну да. – Кукла усмехнулась. – Так что давай тебя обучим хорошим манерам! Согласен?

Малыш Кобб не стал дожидаться ответа и принялся руководить ребенком: он заставлял его делать сперва одно, затем другое, после третье, но всякий раз он был недоволен – прямо как строгий учитель. Он требовал, чтобы Калеб кувыркался и шалил, учил его показывать плохие жесты, велел ему браниться – да так, что мальчик не понимал практически ни одного слова из тех, что был вынужден повторять. Малыш Кобб его шпынял, больно тыкал острыми пальцами, один раз даже отвесил пощечину. И в какой-то момент Калеб почувствовал, что с некоторых пор вовсе не Малыш Кобб его игрушка, а что он сам – игрушка Малыша Кобба.

Он хотел позвать папу, хотел позвать маму, но не отваживался вызвать гнев куклы.

«Вот бы они зашли, просто зашли в комнату!» – думал он с надеждой, но они будто ничего не слышали. А еще Калеб очень боялся. Уже не только Малыша Кобба, но и того, что ему не поверят.

В какой-то момент он не выдержал и уже собрался было броситься к двери, убежать отсюда, позвать на помощь, но кукла, предвосхитив все это, сказала ему:

– Посмотри, какой бедлам ты устроил в комнате! Твои мамочка и папочка ни за что не поверят, что это сделал я! Они решат, что это ты здесь все разворотил, порвал их слезовыжимательные любовные письма! Они услышат, как ты грязно бранишься, увидят, что ты показываешь плохие жесты, и побьют тебя. А когда ты скажешь, что это был не ты, никто не станет слушать, потому что я – просто кукла – что с меня взять? Очень глупо сваливать все на игрушку, на маленького деревянного человечка, сидящего в углу. И знаешь, что тогда будет? – и, не дожидаясь ответа, Малыш Кобб продолжил: – Тебя отдадут в психушку! Так и знай! А это ж-у-у-у-ткое место! Хозяин оттуда сбежал. Он говорит, что туда попадают только самые отъявленные безумцы. И их мучают, их держат в смирительных рубашках, ну, знаешь, у которых рукава завязываются за спиной, и эти несчастные не могут даже пошевелиться! Еще им засовывают в рот кляп, бьют их палками и не кормят. И никогда-никогда и ни за что не дают им сладости! А их мамочки и папочки не жалеют их! Знаешь, что они делают?

– Что? – едва слышно спросил запуганный всеми этими ужасами Калеб.

– Они заводят себе новых детей! Которые лучше! Не такие безумные! Не такие вруны! Они быстренько забывают о таких, как ты! – Малыш Кобб на мгновение замолчал, а затем поспешно добавил: – Ну, так Хозяин рассказывал, конечно.

Кукла говорила убедительно, и Калеб поверил всем ее словам. Он так и представил, как родители запирают его в комнате, вызывают страшного доктора, и доктор натягивает на него рубашку, завязывает рукава за спиной. Мама стоит, заплаканная, опустив голову, и прижимает к лицу платок. А папа понуро устремил взгляд в пол, и весь их вид выказывает разочарование в нем, завравшемся, не оправдавшем их надежд сумасшедшем сыне. А затем его засовывают в темный ржавый фургон с решетчатыми окошками и везут в ужасное место, так подробно описанное Малышом Коббом.

Разумеется, он больше не думал о том, чтобы звать маму или папу.

В какой-то момент Малыша Кобба, видимо, утомило сморщенное лицо этого плаксы. Он велел мальчику показать все его игрушки, и Калеб, неслышно хныча, потащил из-под кровати сундук, откинул крышку.

Малыш Кобб оттолкнул его в сторону и принялся проводить смотр. И солдаты, и офицеры, и плюшевые медведи – каждую игрушку он критиковал, говорил, какая она ужасная и уродливая, находил в каждой какие-то изъяны, и так игрушка за игрушкой маленький мир Калеба разрушался. А Малыш Кобб тем временем продолжал отбраковывать и расшвыривать содержимое сундука по всей комнате. Похвалил он лишь старую дедушкину двууголку, которую Калеб надевал всякий раз, когда играл солдатиками, представляя себя их генералом. Вытащив шляпу из сундука, Малыш Кобб возопил: «Прямо как у Хозяина! Прямо как у Хозяина!» – после чего аккуратненько положил ее на ковер и вернулся к критике и унижениям таких любимых, таких дорогих для Калеба вещей.

Когда с игрушками было покончено, и сундук оказался пуст, произошло нечто совсем уж жуткое и невообразимое. Сперва Калеб решил, что это очередная гнусная игра Малыша Кобба, и для куклы, вероятно, так оно и было. Малыш Кобб поманил его к себе и, когда Калеб нехотя подошел, принялся ощупывать его лицо своими жесткими деревянными пальцами. Мальчику было больно, но он не мог вырваться. А еще Калебу было отчаянно стыдно и неловко, что его так разглядывают. Ему показалось, будто он сам – всего лишь очередной солдатик или плюшевый медведь, которого Малыш Кобб осматривает в поисках недостатков. Он ожидал, что злобная кукла рассмеется и скажет, что у него или кривой нос, или глаза глупой формы, или рот как у лягушки. Но, тем не менее, Малыш Кобб никак не комментировал его внешность и мнимые недостатки, а вместо этого подозрительно удовлетворенно хмыкал.

Проведя подробный осмотр лица Калеба, Малыш Кобб вдруг сказал:

– Расстегни-ка пуговички на моей жилетке.

Это было произнесено таким жутким голосом, что Калеб в руках куклы задрожал. Он вдруг понял, что Малыш Кобб вот-вот сделает что-то ужасное. Это отчетливо читалось по его гримасе при том, что она, разумеется, никак не изменилась.

– У меня, вообще-то, правило – не повторять, но я тебе снова говорю: расстегни-ка пуговички на моей жилетке.

– Зачем? – только и выдавил мальчик.

– Быстро! – велел Малыш Кобб, сдавив плечи Калеба своими грубыми пальцами так сильно, что тот даже вскрикнул. – Или хуже будет.

Мальчик расстегнул.

– А теперь на рубашке расстегни.

И Калеб снова последовал приказу.

В деревянной груди Малыша Кобба была проделана дверка. Крошечная квадратная дверка, запертая на крючок.

– А теперь откинь крючок в сторону! – велел Малыш Кобб, и мальчик сделал и это. После чего Малыш Кобб оттолкнул его прочь от себя, засунул руку в чернеющее отверстие в собственной деревянной груди и, покопавшись там, извлек наружу большой кухонный нож.

– Никакая это не отвалившаяся деталь! – со смехом сказал он. – А всего лишь то, что мой Хозяин положил внутрь меня! Здесь есть еще кое-что. Но это на потом! Да, на потом! У меня слишком длинные пальцы: ими удобно душить, но я не могу сам расстегнуть крохотные пуговички. Это очередное издевательство Хозяина. Но ты сделал все за меня! Благодарю тебя!

Калеб потрясенно зажал рот руками.

– Зачем тебе это? – глухо выговорил он. От нахлынувшего ужаса слезы мгновенно высохли, на лице остались лишь блестящие скользкие следы.

– Мой нож? А зачем нужны ножи? Чтобы резать, конечно! Хм… Он острый, очень острый! Не веришь?

В доказательство своих слов Малыш Кобб взял одного из плюшевых мишек, валявшихся на ковре, и одним быстрым движением отрезал ему голову.

Калеб не успел никак отреагировать на это, поскольку Малыш Кобб тут же схватил его за ворот пижамной рубахи, притянул к себе. Их лица оказались совсем близко – напротив глаз мальчика оказались холодные мертвые глаза куклы.

– Отдай мне свое лицо, – прошептал Малыш Кобб дрожащим от предвкушения голосом.

Ледяное лезвие прикоснулось к щеке Калеба, и кукла усмехнулась:

– Отдай мне свое лицо, маленький мальчик, и я надену его, будто маску. После чего я превращусь в тебя. Я заберу себе сперва эту твою хнычущую рожицу, затем заберу твою комнату, а следом и твою жизнь. Я стану настоящим мальчиком, вот ведь номер! Я возьму твои игрушечки – они такие грустные, несчастные – до чего ты их довел! Я нарисую им улыбки, чтобы они не выглядели такими жалкими, а затем мы устроим небольшое представление. Как в театре. И знаешь, что будет после?! Погаснет свет, и кукольное шоу уродцев даст первый спектакль для своего первого маленького зрителя. Это будет кое-что совершенно новое – то, что не показывали тебе твои глупые родители, то, от чего они тебя якобы берегли. Я покажу тебе боль и страдания. Ты не сможешь закрыть глаза, потому что у тебя больше не будет век, ты будешь неотрывно смотреть мое представление со своего самого лучшего, почетного места. И ни о чем не жалей! Тебе понравится, я уверен!