Шум

Клок тоже у себя в голове оценивающе описывал лекаря, но прервал он тишину, более лаконичным выражением.

«Да, я бы с ней тоже полежал в этой канаве! — Клок радостно захрюкал и добавил. — Правда, только после того, как она отмоется от этого апатрида».

«Ты слишком циничен». — на автомате прошипел Шрам, не отрывая взгляда от объекта.

«Да я ничего не имею против апатрида, — начал оправдываться Клок, пытаясь перевести всё в шутку, — все равны, просто они сейчас, как раз, на равных копошатся в этой канаве, а сегодня дождь какой был — за час не отмыться. Да и одинаковые они все, апатриды эти. Этот вон, может уже месяц как представился, и горит себе спокойно в гиене огненной, а она тискает его, таскает… не эстетично как-то».

«Плевать, на апатрида. — опять на автомате прошипел Шрам — мне интересней…»

Фраза была явно не закончена, но Клок решил не уточнять подробностей, тем более что сейчас он уже заметил, как Шрам смотрит на лекаря.

«А еще говорят, что гипнозом, только бездуховные апатриды обладают, — хотел пошутить Клок, но не решился и сам себе в мыслях подыграл, — нужно следить за нашими кошельками, так же как Шрам за лекарем…»

Постояв так с минуту, наблюдая кто за лекарем, кто за карманом Шрама, сеанс группового гипноза всё же был нарушен Клоком.

«Тебя сейчас партийная стража заберет, — начал Клок, — ты так пялишься, как будто сожрать её хочешь».

Шрам пришел в себя.

«Ничего не могу с собой поделать, — опомнился он, — действительно идеальная».

«Ну, что-то поделать всё же нужно, ты уже минут пять ее взглядом сверлишь. Иди, познакомься, что ли. А то она уйдет скоро… через час… или два, — Клок явно издевался, — а ты так и будешь стоять тут парализованный».

«Хотя, это тоже тактика, — взбодрился Клок, и решил всё же занять позицию шутника, — лекари, ведь, всем больным и убогим помогаю. Паралич, как известно болезнь, к тому же выглядишь ты сейчас весьма убого. Ты прав, у тебя есть все шансы. Сейчас она, наверное, бросит умирающего и кинется к тебе. По виду — тебе нужнее».

«Не думаю. — Шрам был не в состоянии оценить шутку друга. — И не говори так громко, она может услышать».

Но она не слышала.

Лекарь была усердно занята своим делом. Тем делом, которым ей было положено заниматься по завету Спасителя и решению партийных служителей.

Шрам продолжал пристально смотреть и восхищаться. Потрясающий пример, того, как Спаситель не ошибается, определяя нам путь. Пример того, что все занимают именно своё место. Идеальная. Но уже не во внешних качествах, а в любви к своему предназначению, в истинном сосредоточении на деле.

Лекарь сидела в грязи, держа на коленях голову апатрида. Она уже наложила бинты, зафиксировала руку, и сейчас зашивала рваную рану на голове пациента. При этом сам апатрид не вызывал у Шрама чувства жалости. Он не стонал, не просил о помощи и не был маленьким беззащитным ребенком, сам по себе, вызывающий чувство животного сострадания.

Но всё же было понятно, что лекарь, по настоящему переживает за исход спасительной операции. По ее суетливо бегающим глазам, было видно, что в данный момент, единственное, что её беспокоит, так это не испачканная роба, не холодная вода в луже, и даже не отвращение от самого апатрида, а только боязнь не спасти. Боязнь не сделать всё возможное.

Но апатриды, в отличие от людей весьма живучие. В какой-то момент, пациент сполз с колен лекаря и, перевернувшись на живот, что-то бубня, поднялся на колени. В этот момент, откуда то (Шрам этот момент пропустил) появилось еще два разнополых апатрида, подхватили под руки раненого и спешно повели в неизвестном направлении.

В этот момент, чувства Шрама сменились на абсолютно противоположные. Больше не было ощущения легкости и восхищения, была лишь злость. Примитивная, первобытная злость. Такая, что хотелось жечь и разрушать, а только потом разбираться в правильности содеянного.

«Эти черви сидят на наших шеях и только засоряют мир своим присутствием. — Шрам мысленно гневался на неблагодарного апатрида. — Он должен был лежать у нее в ногах и благодарить ее просто за то, что она обратила на него внимание. А за спасение… За спасение даже не знаю, что он должен делать. Я вообще не понимаю таких жертв, ради существ, которые паразитируют за счет людей. Они не строят храмов, не молят о прощении. В отличие от этого лекаря, у них даже элементарного сострадания нет. Люди ради них работают, молятся, спасают им жизни. И что в благодарность? Ничего. Н-И-Ч-Е-Г-О. Смердящие твари».

Пока Шрам мысленно бичевал неблагодарного апатрида, лекарь, выполнив свою работу, куда-то испарилась. Когда Шрам это заметил — было уже поздно, след оборвался, и куда она направилась было непонятно.

«Куда она делась?» — опомнился Шрам.

… ответа не последовало. Он обернулся и понял, что Клок уже возле соседнего трактира охаживал очередных жертв.

«Клок!» — окликнул его Шрам.

«Чего? — ответил Клок, направляясь в сторону Шрама. — Тебя уже отпустил Амур, или паралич, или что, там тебя держало столько времени?»

«Куда она делась?» — повторил Шрам.

«Лекарь? Спасла жизнь апатриду, вогнала в ступор моего друга, встала, отряхнулась и пошла в сторону аббатства». — пояснил Клок

«Нужно ее догнать!» — не успокаивался Шрам.

«Это вряд ли. — оборвал Клок. — Где ты ее сейчас искать будешь? К тому же зачем тратить на это единственный свободный день? Сегодня воскресенье, мы отдали долг Спасителю в храме, на работу сегодня не надо. В моем списке дел на сегодня остался только один пункт — «Напиться в стельку!».

«И я планирую его выполнить. — закончил Клок. — Может, в этот зайдем?»

Клок указывал пальцем в сторону трактира, возле которого он только, что общался с новыми знакомыми.

«У тебя вид такой, что нужно сесть и всё обдумать, — пояснил Клок, — в таком виде однозначно не стоит никого догонять. Нужно всё взвесить, а лучше — выпить».

«Да, наверное, — Шрам понимал, что выглядит, в данный момент, он весьма рассеяно, — пойдем, пропустим пару стаканов».

В трактире «Свиная рулька», как и в любом другом трактире города, стоял полумрак. Все подобные заведения, отличались ярким светом, только снаружи. Внутри же, было принято держать «уютное» освещение. Этого принципа придерживались, потому что, выпить было, конечно же, не грех, но есть в этом, что-то постыдное. И хотя даже партийцы могли постоянно пить свою цветную, кислую брагу, делали это все, как бы, утайкой. То есть, вроде бы все и всегда, но стыдливо и тайком. Скрываясь, скорее, от себя, так как наказывать за это некому и не за что.

При входе в трактир, в нос с силой бил запах перегара и пота. А когда за спиной захлопывалась дверь, то эта смесь, человеческих испарений начинала, буквально, душить. В целом, это никогда и никому не мешало пить и развлекаться. Сразу у входа, стояла кучка изрядно помятых особей женского пола. По виду это были апатриды, наряженные в яркие, но замусоленные платья. Все прекрасно знали, с какой целью они тут стоят, но обращались к ним за услугами лишь самые безнадежные в амурных делах люди, ну или совсем пьяные и отчаянные. Что бы было проще понять — даже Клок их услугами не пользовался. А это о многом говорило.

В центре комнаты, за столами, уже вовсю шло веселье, два десятка пьяных мужчин и женщин смеялись, пили и обсуждали злободневные для них темы. Хоть данный трактир и находился почти на границе с трущобами апатридов, большинство собравшихся были, несомненно, последователями или партийцами. Об этом можно было утверждать по двум основаниям. Во-первых, в лицах присутствующих, даже, несмотря на изрядное опьянение, проглядывался интеллект. Во-вторых, последователь мог себе позволить посещать трактиры апатридов, хоть и желание такое могло возникнуть крайне редко, а вот апатриды старались избегать общественных заведений последователей из-за боязни быть неправильно понятыми, с вытекающими из этого последствиями. Исключением были лишь меретки, это разновидность блудных женщин, как раз тех, которые всегда топтались недалеко от выхода. Меретками их называли по саркастичной, и от того оскорбительной аналогии с преподобной мученицей Мульерис Меретрикис.

Мульерис Меретрикис (Mulieris Meretricis). Эта святая женщина, была современником и учеником преподобного Кайкуса Браиля. На ее долю выпала очень сложная судьба. Она была рождена в семье апатридов (хотя какая там семья?) и сразу же выброшена в уличную канаву. По невидимому направлению Спасителя, на нее набрел Кайкус и забрал ее в Путилище. Там она провела все четырнадцать лет, после чего была избрана на партийную должность курьера, а так же получила своё имя. Но запомнилась она всем не первыми четырнадцатью годами, а последующими.

Мульерис была избрана Спасителем, что бы нести его слово. И она несла. Она общалась и с партийцами, и с последователями, и даже с апатридами. И до всех пыталась донести заповедь Спасителя «Плодитесь и размножайтесь». В то смутное время дискредитации секса, она единственная кто в «открытую» заявляла о необходимости постоянного бесконтрольного соития. Во времена, когда человечество находится на грани вымирания, когда общество освобождено от бремени нести ответственность за своих детей, отрицать естественное желание природной похоти — страшнейший грех. Не для того Спаситель наказал всем жить в духовной гармонии. Не для того партийные служители взяли на себя груз ответственности за воспитание детей в Путилищах, что бы единоличные самолюбцы выбирали себе одного партнера. Общество должно быть как единый механизм. Секс — дело общее. Плодитесь и размножайтесь!

В те времена, в начале новой эры, еще не было настолько совершенного общества, как сегодня. И слова Мульерис слышали многие, но разделяли не все. В один прекрасный момент, совет партийцев посчитал проповеди Мульерис богохульной трактовкой заветов Спасителя. Но на деле ее слова, попросту шли в разрез с их интересами, и уже оставили определенный отпечаток на сознании некоторых слоев населения. Суть от этого осталась неизменной — Мульерис приговорили к очищению через сожжение на костре.

К сожалению, несогласные с этим последователи и партийцы не успели ничего сделать, и приговор был приведен в исполнение раньше, чем общество отреагировало. Кайкус, будучи учителем Мульерис, обратился за советом и помощью к аббатам. Те, в свою очередь, поддержали его, так как в государстве, где все равны и живут по заповедям Спасителя, подобные ошибки непозволительны. Использование полномочий не в интересах общества, а в своих собственных — подрывает принцип равенства. Но аббаты были обязаны хранить историю в первозданном виде, и не могли спуститься, что бы возглавить возмездие. Потому всё легло на плечи учителя.

Преподобный Браиль понимал, что силы не равны. Так, как на стороне партийцев, казнивших Мульерис, была партийная стража, Кайкус обратился за помощью к последователям и апатридам. Он пообещал им избавить их мир от несправедливости и принятых «в своих интересах» решений. Пообещал, общим голосованием назначить новых партийцев после победы, а детям всех апатридов место в Путилище. И те поддержали его. За Кайкусом пошли и некоторые партийцы, и последователи, и апатриды. И началась война за справедливость и равенство.