Легилименс

Ты наклоняешься над растерзанной тушкой. Яркий мех кажется блеклым на фоне красной крови. Осторожно поднимаешь тельце, если это уменьшительно-ласкательное применимо к полуниззлу, и несешь в свою комнату. Кладешь на кровать, не задумываясь о том, что простыни станут грязными.

Ты не веришь.

Вынимаешь палочку и одно за другим накладываешь диагностические заклинания, но, естественно, не находишь признаков жизни. Воешь от бессилия. Я уверен, что этого уродца ты любишь крепче, чем всех придурков, на которых расходуешь свое сердце, вместе взятых. Ты не знаешь, что делать, но зелье, несколько капель которого «совершенно случайно» оказалось в твоем утреннем чае (смородиновом, с капелькой меда), подсказывает. Твое горе превращается в ярость, ты должна отомстить за смерть беззащитной (три ха-ха) зверушки.

«Кто это сделал?» — спрашиваешь у себя. О дорогая, я мог бы составить список желающих, но где найти такой длинный пергамент в военное время? Нас не интересуют все, нас интересуют только те, кто решил, что можно шутить надо мной. Над нами. Те, кто может встать между мной и тобой. И знаешь, кто возглавляет этот список? Конечно знаешь.

Ты нежно проводишь по рыже-красному меху рукой — в последний раз — и, не стирая этой ржавчины с пальцев, срываешься с места. Старый дом Блэков встречает тебя тишиной коридора, подсвеченного уродливыми тыквами, — дань глупому магловскому празднику, перенятому магами. Рожи, вырезанные в огромных тыквах, выращенных, скорее всего, хогвартским болваном Хагридом, мерзко ухмыляются, бесчувственные к твоему горю. Головы эльфов смотрелись эффектнее, но живущие в этом доме мало знают об эстетике магических интерьеров.

Ты несешься мимо тыкв вниз на кухню.

Он перехватывает тебя по дороге. Светлые зализанные волосы, масленые глаза, загребущие-вырвать-их-на-хрен-руки, которые он кладет на твои бедра, блокируя путь вниз.

— Какие люди без охраны! — мурлычет он своим гнусным голосом.

Ты содрогаешься от пронзившей сердце боли, вспоминая о растерзанном трупе того, кто сопровождал тебя по этим коридорам многие годы, путался под ногами и заглядывал в глаза, шипя на неугодных. То есть на всех. Почти на всех. Боль — гнев — месть, срабатывает заложенный алгоритм.

— Давно пора, — продолжает мерзкий блондинчик, и ты словно напарываешься на гвоздь.

— Так ты принимал в этом участие? — цедишь сквозь зубы.

— Конечно, — бахвалится он, прицокивает языком и сетует: — Ни я, ни Рон не имеем шанса к тебе подобраться, пока этот рядом.

«Этот не рядом и больше никогда не будет», — мелькает в твоей голове страшная мысль.

Гад пытается провести своими щупальцами вверх по твоим ребрам, схватить за грудь, не подозревая, как близок к точке невозврата.

— Руки убрал, Кормак! — в твоем голосе больше чем приказ. На лице Маклаггена проступает испуг. Твоя палочка впивается ему в кадык, но он все еще скалит зубы.

— Что ты мне сделаешь, крошка? — допускает он сразу две ошибки в одном предложении. С тобой так нельзя. Это становится последней каплей в чаше твоего терпения. Чаша твоего терпения и так размером с чашечку для эспрессо.

Он жив, а твой кот — нет, ты должна исправить высшую несправедливость.

— Конфундус, — сила твоего заклинания, возможно, превратила бы Маклаггена в овощ до конца существования. Нам не дано узнать. Хотя... почему не дано? Она и превратила, просто конец наступает через несколько секунд. Выверенным движением ты толкаешь дезориентированного идиота с лестницы. Его висок с сочным хрустом сталкивается со змеиной головой, украшающей перила. Маклагген считает ступеньки позвонками и ребрами, пока не замирает внизу неподвижной сломанной куклой. Есть в этом моменте мрачная изысканность, но ее нарушает истошный визг. Оглушающее летит в портрет последней хозяйки этого дома. Твоя попытка оглушить удачнее попытки Вальбурги Блэк.

Тебя мелко трясет, ты стараешься не смотреть на труп.

«Он был виноват — ты отомстила», — подсказывает зелье.

Отбросив неприятную картинку, ты поворачиваешь на кухню, где безошибочно находишь Его.

— Миона? Что там упаво? — выпученные, почти бесцветные глаза без тени мысли и набитый чем-то рот. Часть пищи вылетает наружу. Отвратительно. Мысль твоя, не моя. Просто обычно ты прячешь ее даже от себя.

— Рональд, это сделал ты? — спрашиваешь, предугадывая ответ.

— Я? Фто фделал? — прочавкивает самая мерзкая из твоих будущих жертв и судорожно сглатывает ком пищи, который не протолкнул бы в свою глотку и великан. Отвратительно. Видишь, я не стесняюсь так думать.

— Это ты его… — назвать имя павшей животины ты не можешь, боясь сорваться на рыдания, — ты?.. — да и действие обозначить тоже — это придаст ситуации завершенности.

— А... Мы вместе повеселились. Это вообще идея Дина и Симуса. Чего взъелась? — машет рукой рыжий недоумок. — Он заслужил.

Ярость, усиленная забавным зельицем моей личной разработки, заливает твои прекрасные глаза, логика, твоя верная подруга, уступает место иррациональному желанию сделать больно, как было больно перед смертью твоему монструозному питомцу. Сектумсемпра срывается с палочки раньше, чем ты осознаешь, что именно и против кого наколдовала. Вот незадача — палочка дергается и один из косых разрезов пересекает шею Уизела наискосок, раскрывая что-то вроде второго рта. Есть некий символизм и в появлении второго рта у готов-был-жрать-всегда-Уизли, и в грязнокровке (не оскорбление — факт), по уши залитой чистой кровью, — она заливает стол, еду, устремляется на пол, фонтаном из сонной артерии бьет по тебе, но ты даже не кривишься.

У тебя новая цель, ты анализируешь сказанное, вспоминаешь тошнотворное амбре закопченного, подгоревшего мяса и жженой шерсти, витавшее возле тушки, и страшная догадка формируется в твоем мозгу. Теперь ты знаешь всех виновных, но нужны доказательства. Ярость все так же клокочет, бурлит, как котел с Бодроперцовым зельем, но ты действуешь более рационально. Походя очищаешь себя от крови — они ничего не должны знать раньше времени. Железистый запах убрать сложнее. Ты и не заботишься об этом, запах напоминает тебе о том… кто остался лежать на твоей кровати. Какая неоднозначная фраза.

Ты поднимаешься обратно, мимо светящихся вырезанных в тыкве рож, отгоняя мысли о своей «резьбе по Уизли». Зелье бережно хранит твой разум от сожаления, от всех тех чувств, которые сейчас совсем не нужны. Есть горе от потери и адское желание отомстить. Этого достаточно для воплощения наших планов.

Двух гриффиндурцев-недоучек, ныне орденцев, ты находишь в бывшей спальне моего покойного дядюшки. Многие считают не-разлей-вода-парочку геями, но я-то вижу, что оба смотрят на тебя как хищник на мясо. Однажды я случайно проник в голову озабоченного ирландского недоноска, когда тот мысленно нагибал тебя над столом. Он уже тогда подписал свой смертный приговор. Никому не позволено помышлять о таком! Я едва сдержался. Изучать мысли второго не было смысла, достаточно видеть, с каким животным желанием он пялится на твою грудь и задницу. И вот опять! Урод.

— А-а-а, Гермиона, — скалится он. — Пришла ругать нас за маленькую шалость?

«Маленькая шалость, — грохочет адреналин по твоим венам. — Маленькая. Шалость».

Даже таких ограниченных дебилов, как твои бывшие однокласснички, напрягает выражение на твоем лице. Мсти, моя Немезида! Но сначала они должны еще кое в чем признаться.

— Слушай, остынь, не мы это придумали, но весело же было!

— Кто придумал? — проталкиваешь сквозь зубы вопрос.

— Близнецы, ты же знаешь, какие они, — пытается заискивать поджигатель-неудачник.

Пусть пытается, ты уже все решила. Перед твоими глазами кровь на рыжем мехе, ты чувствуешь вонь от паленой шерсти и печеного мяса. Кровь заливает твои глаза. Красное на темно-коричневом. Красиво.

— Экспеллиармус! — две палочки влетают в твою руку. — Инкарцеро!

Твои движения отточены, ты прекрасна. Идеальная Грейнджер. Моя.

Усиленным Коллопортусом запечатываешь окна. Ровно секунду размышляешь, не использовать ли Адское пламя — заклинание под стать твоей ярости, но передумываешь: дом стар, дом пропитан темной магией. Сжечь к дракловой матери всех и вся кажется не такой уж плохой идеей, но нет. Не сегодня.

Страх в глазах двух идиотов вызывает удовлетворение.

Ты направляешь свою палочку на старые шторы.

— Инсендио!

— Инсендио! — поджигаешь кровать.

— Инсендио! — поджигаешь кушетку.

Левитируешь приговоренных в дальний угол, ждешь, пока пламя начнет облизывать их волосы, и захлопываешь дверь снаружи.

Накладываешь Коллопортус и огнеупорные чары. Что-то пытается пробиться в тебе сквозь горе и гнев, но ты сама отталкиваешь ненужные эмоции. Молодец. Осталось двое. С ними сложнее. Эти умны и твои намерения могут просчитать.

Ты пахнешь кровью и огнем.

Ты пахнешь смертью.

Нужно все сделать тихо. Ты подходишь к импровизированной лаборатории (все привыкли притворяться, что не знают о ней) и применяешь Гоменум Ревелио. Убеждаешься, что внутри двое. Ты — это ты, невинные не должны пострадать, поэтому тебе нужно знать наверняка, что двое — те самые.

Виновные.

Виноватые.

Те, из-за кого твой «котик» мертв.

Те, из-за кого он умер страшной смертью.

— Фред, Джордж, — зовешь ты из-за двери, стараясь сделать свой голос нормальным.

Шум вместо ответа настораживает тебя.

— Гермиона? — высовывается в едва приоткрытый проем рыжая голова, под нее подныривает другая.

— Чем обязаны, староста?

Глазки одного бегают, глазки второго постреливают назад в комнату.

— Что готовите? — как бы невзначай интересуешься ты.

Оба мнутся и смотрят на тебя расширенными, нарочито перепуганными глазами. Они не в курсе, что ты сейчас не улавливаешь нюансов.

— Ты знаешь! — всплескивает руками один.

— Прости, но нам нужен был подопытный! — подхватывает другой.

Дальше ты не слушаешь, кровь снова грохочет в ушах. Можно ли убить двоих одной Авадой? Думаю, если изыскать в себе столько ненависти — запросто. Зеленая вспышка освещает тебя и весь этаж. А вслед за Авада Кедаврой в лабораторию летит Бомбарда.

Это прекрасно. Первый этап прошел как надо: минус пороховая бочка, на которой мы все обитали; минус шесть членов вашего дружного стада, прости, прайда — львы живут прайдами, но я не виноват, что ваш похож на стадо диких обезьян.

Мой выход.

Я появляюсь из-за угла. Твой кот расположился на своем любимом месте. Не то чтоб я не возражал — он весит как юный гиппогриф, но мы с животиной должны произвести эффект.

Я даже смирился с тем, что он когтит мою любимую мантию.

Ты ошарашенно смотришь на меня, на него и снова на меня.

Я пользуюсь твоим шоковым состоянием.

Один точный Обливиэйт — и операция завершена.

Это успех. Существенное повышение среднего IQ в доме, существенное понижение общего градуса ненависти ко мне, и ты — виновница произошедшего, не способная об этом вспомнить.

* * *

— Финита!

Ты смотришь на меня озадаченно и... как-то еще, но точно не испуганно. Я не могу прочесть этот взгляд до конца, потому напрягаюсь. Я ожидал истерики, обвинений, ведь мне известно, что безопаснее внушать страх, нежели любовь. Но твой прожигающий, внимательный взгляд вводит меня в ступор.